Итан хмурится и скептично смотрит на Карла в ответ, ловя на себе насмешливый взгляд из-за круглых тёмных очков. Недовольно поджимает губы, давя в себе желание снять с него эти очки к чёртовой матери, и решает пропустить странный комментарий мимо ушей.

— И в чём заключалось это… сотрудничество?

Пепел снова летит под ноги, кружась в порывах прохладного ветерка. Итан рвано дёргается от пронзившего холода и ёжится, зарываясь в плотную ткань рубашки, его ресурсы тепла иссякают чересчур быстро. Карл не замечает, слишком глубоко задумавшись, мусолит кончик сигары в нервно сжатых губах. Отвечает через несколько долгих секунд:

— В уговоре, что они мне помогают убить суку Миранду, а я даю им информацию о её экспериментах с Мегамицелием, — выговаривает слишком быстро, словно стыдливо, и делает глубокую затяжку.

Между ними повисает неловкая тишина, нарушаемая лишь воем слабого ветра и едва заметным треском сгорающих в оранжево-алом огоньке табачных листьев.

— Что? — не выдержав, спрашивает Карл, скалится нервно, пытаясь скрыть эмоции за хищной улыбкой и тёмными стёклами очков. Но Итан слишком хорошо его читает сейчас. — Ты меня осуждаешь?

— Нет, — ответ без раздумий, даже чересчур быстрый. — Тебя можно понять.

Карл расслабляется практически мгновенно — это легко угадывается по его смягчившейся улыбке — расправляет плечи, успокаиваясь.

Оранжевое низкое небо, освещающее долину ярким тёплым золотом, начинает приобретать алые оттенки, и горящий огненный диск солнца краешком выглядывает из-под плотного заслона облаков. Закатные лучи заливают крышу и две одинокие темнеющие фигуры. Итан, не скрываясь, смотрит открыто, как свет обрамляет резкий силуэт Карла, такого категорически неуместного во всей его рваной грязной одежде, с потрёпанной шляпой и в старых поцарапанных очках, на светлом фоне девственно чистой засыпанной снегом природы. Нездорово пергаментная кожа явно заработавшегося в помещениях тёмной затхлой фабрики человека кажется пыльно-бронзовой в оранжевом закатном свете, лучи открыто высвечивают торчащую из-под шляпы седину, визуально углубляют борозды возрастных морщин вокруг глаз и бледные отметины многочисленных шрамов, мелких и больших. Тот смотрит в ответ так же открыто и задумчиво, кажется, отмечая что-то про себя, когда тяжёлый взгляд белых ясных глаз неожиданно теплеет, рассыпаясь сеточкой тонких морщинок вокруг и будто поглощая в себя весь оранжевый небесный свет.

Итан начинает заметно подрагивать под очередным ледяным порывом, продирающим до костей, вжимает голову в плечи в машинальной попытке согреться. Карл замечает и, зажав зубами сигару, резкими движениями стягивает с себя потёртый потрёпанный плащ, накидывая хорошо прогретую одежду на Итана уже знакомым движением. Тот не сопротивляется поначалу, но замечает, что Карл остаётся в одной хлопковой армейской майке, заправленной в не слишком уж тёплые для зимы штаны. Взгляд цепляется за неровный рельеф пульсирующего вырывающегося из груди каду, скрытого под тонкой тканью майки, и безмен на цепочке, с каждым движением звонко ударяющийся о затёртый жетон и жестяной корпус маленького карманного компаса.

— Я вервольф, мне не бывает холодно, — мгновенно пресекает все возмущения и недовольства Карл, позволяя Итану лишь безмолвно хмуриться в негодовании, прожигая взглядом в ответ.

Несмотря ни на что, в итоге он принимает, кутается в нагретую горько пахнущую табачными смолами и машинным маслом ткань, опуская заледеневшую руку в глубокий согревающий карман, роняя куда-то на дно массивную зажигалку. Холод отступает мгновенно, и в груди успокаивающе разливается что-то обжигающе тёплое, что-то, что он не чувствовал уже очень давно. Спокойствие. Защищённость. Непозволительная для него сейчас роскошь мысли, что он может положиться на кого-то, кроме самого себя. Мысли о том, что спасать и защищать может не только он сам. Безопасность дома.

Блёклый почти полностью круглый диск луны, только выкатившийся над горным хребтом в лунном рассвете, едва заметно светится бледным белым над самым-самым горизонтом, касаясь краем кромки низких стремительно темнеющих облаков.

— Знаешь, — вдруг вырывается само собой. Итан осекается, думает, что не стоит делиться подобным, что это глупость, но заинтересованный взгляд белёсых глаз из-за тёмных стёкол очков всё-таки заставляет его выдохнуть и продолжить. — Мия в последний месяц читала Роуз на ночь много сказок из местного фольклора.

Осекается задумчиво, чувствуя, что словосочетание «последний месяц» отдаёт в груди чем-то слишком болезненным. Он не уверен, что сможет полноценно пережить свалившееся на него горе, когда — а лучше, если — вернётся к обычной человеческой мирной жизни. Хмурится и вздрагивает от неожиданно горячего прикосновения к плечу.

— Так вот, — тянет Итан. — Ты вырколак.

Карл опешивает.

— Кто? — переспрашивает недоумённо, морщась в отвращении и хмуря брови.

— Вырколак, — повторяет Итан и не сдерживает весёлой и немного насмешливой улыбки, наблюдая за такой яркой реакцией. — Это демон в румынской мифологии, который способен принимать облик волка. По преданиям он съедает луну во время затмений.

Смесь непередаваемых эмоций на лице Карла такая ясная и открытая, полная скептицизма, непонимания и даже немного отвращения, что Итан тихо и несдержанно смеётся, прикрывая рукой рот.

— Ну да, это похоже на то, что сочинили бы те тупоголовые олухи из деревни, — в конце концов, хмыкает в ответ, с трудом переварив новую информацию. И вдруг наигранно испуганно восклицает, кладя руку туда, где должно быть сердце вместо пульсирующего горячим выпуклым шрамом каду: — Только не говори мне, что ты в это веришь!

Итан уже открыто хохочет, держась за живот, и, отсмеявшись, вытирает холодным запястьем выступившую на глазах влагу.

— Ну знаешь, — улыбается он, успокоившись. — Ты ведь всё-таки перекидываешься в огромного волка. Мало ли, вдруг и луну ешь.

— Да не ем я луну, — в напускном раздражении закатывает глаза Карл. — И как она вообще по этой легенде обратно возвращается? Сама вырастает, что ли?

Итан прыскает в кулак, весело прищурившись.

— Вроде, да, — кивает в ответ. — Вырастает из крошек, выпавших из волчьей пасти, или типа того.

— Ну и бред, — фыркает Карл, медленно затягиваясь сигарой. — Волки, знаешь ли, слишком голодные существа, чтобы оставлять крошки.

Постепенно и неторопливо оранжевое закатное небо загорается бордово-алыми всполохами, заливая долину огненной пылающей кровью. Бледный лунный диск поднимается выше над горами, светит всё ярче, сменяя собой неумолимо скатывающееся за заснеженный горный хребет солнце. Свет сменяется тьмой, становится холоднее, февральский мороз кусает за покрасневшие от ледяного ветра щёки.

Итан не может оторвать взгляда от медленного табачного выдоха. Смольный сизый дым в огненно-алом свете заката кажется тёмно-фиолетовым, чернильным, закручивается витиеватыми спиралями и быстро рассеивается в ледяном воздухе. Мягкий порыв ветерка слегка мажет по его лицу терпкой приятной горечью — той самой знакомой, успокаивающей, пропитывающей всё тело горечью, которую вдруг захотелось почувствовать прямо сейчас, неожиданно и сильно, до дрожи в коленях, глубоко в себе там, под рёбрами. Итан тянется вперёд необдуманно, машинально, но даже не пытается отдёрнуть себя, словно не в силах контролировать свою собственную руку.

— Можно?.. — шепчет одними обветренными губами.

Карл смотрит в ответ удивлённо, будто даже испуганно немного, бликуя в ответ ало-оранжевым отражением горящего пламенем неба из тёмных круглых стёкол. Недолго думая, выпускает сигару изо рта с тихим свистящим выдохом, горький дым с новым порывом ветра ударяет Итану в лицо случайно, и тот шумно вдыхает, набирая полные лёгкие горького приятного яда. Мимолётно касается холодной ладонью горячих шершавых пальцев — кожаные перчатки остались на заваленном хламом столе в жилой комнате-мастерской-кухне, он помнит — обхватывает толстую сигару незнакомым движением. Смотрит задумчиво на тлеющий алым кончик, пытаясь понять, как подступиться — весь его сигаретный опыт начался и тут же закончился давным-давно, а какие-нибудь «Marlboro Red» были едва ли не самым крепким, что ему довелось попробовать вдохнуть в этой жизни глубокой затяжкой.