— Я тут… немного доработал, — чешет подбородок Карл, довольно осматривая свою работу. — Добавил амортизаторы на место малоберцовой кости и заменил стабильную ступню на рессору, чтобы не так сильно отдавало в колено. Приподними.
Итан, скрипя пружинами старого матраса, садится на кровати и, уперевшись ладонью, послушно приподнимает изувеченную ногу. Сильные пальцы сжимают ступню, двигают, проверяя работу поршней, небольших малоподвижных стабилизаторов у основания лодыжки и то, насколько хорошо скреплены все детали. Довольная улыбка кажется слегка маниакальной — Итан уже знает, что Карл всегда такой, чуть доходит до его замысловатых механизмов и в общем излюбленной работы руками. Прячет ногу под одеялом, обжигая живую стопу металлическим прикосновением.
— Ты вообще как? — словно невзначай спрашивает Карл, пряча глаза, возвращается обратно к столу. Достаёт, чтобы занять руки, из кармана плаща массивный портсигар, металлически сверкающий в жёлтом свете лампы изображением герба с подковой и лошадью, над плечом будто бы в нетерпении крутится маленький гаечный ключ. — Поспи ещё, а то и четырёх часов не выспал.
Итан лишь безмолвно кивает в ответ, опускаясь обратно на тёплую примятую его головой подушку. Усмехается про себя мысли о том, что Карл слишком расщедрился: и тяжёлое одеяло, и чистое постельное бельё, пахнущее дешёвым порошком, и вообще все удобства. Наверное, потому что Итан уже после всех драк на смерть выглядит сам как Смерть — не иначе. Жалкое, должно быть, зрелище.
В тишине щёлкают маленькие металлические ножницы с круглыми лезвиями, отщипывая кончик тёмной толстой сигары.
— Если что, я наверху. Найдёшь.
Тяжёлые сапоги гулко стучат по металлическому полу, тихо хлопает стальная дверь. Итан отворачивается к стене, закрывая глаза.
Но ему не спится. Он ворочается с боку на бок, кажется, уже минут двадцать, безрезультатно жмуря и растирая до болезненного сухие глаза. От недосыпа и усталости ломит виски, но сна просто ни капли, как ни старайся. Постоянная бессонница из-за стресса — сущее наказание. В конце концов, он решает встать и пройтись, проветрить голову, чтобы выдуть из неё зарождающуюся в самой глубине неприятно пульсирующую боль.
Стальные листы пола неприятным холодом обжигают стопу. В комнате холодно и темно, Карл, уходя, выключил настольную лампу, но привыкшим к темноте глазам не составляет труда найти большую чёрную кнопку на железной круглой ножке. Включив свет, Итан присматривается к новому протезу. Он действительно ощущается совсем по-другому: более лёгкий, более мягкий, искусный и замысловатый механизм смазанных поршней, установленный на месте икроножной мышцы, без труда с тихой вибрацией ходит туда-сюда, гася давление и удары от каждого шага, одновременного удерживая и регулируя подвижность стопы, которая, выполненная в форме рессоры, отдаёт непривычной для стабильного жёсткого железа мягкой прыгучестью в пятке при любом движении. И никаких болезненных ощущений. К этому удобству, пожалуй, придётся привыкать: Итан ведь уже успел смириться с мыслью, что каждый шаг будет отдавать тупой задвинутой на периферию сознания болью прямо в колено.
Он замечает в углу комнаты металлический стул, на спинке которого висят его серые потёртые джинсы, с разорванной до самого колена правой штаниной, практически высохшие, лишь совсем немного влажные на заломах и толстых швах на карманах и по бокам. Шарит в поисках ещё хоть чего-нибудь из одежды — белья, например — под стулом находит только новые массивные ботинки с тёплыми толстыми меховыми стельками внутри. Присматривается к потрёпанным жизнью штанам: к колену присохла зелёная тина, с неприязнью соскребает её ногтем с серой бесцветной ткани. С трудом встряхивает одной рукой жёсткие джинсы, понимая, что придётся надеть их за неимением альтернативы, и надеясь, что после всех водных процедур они не сели ещё сильнее — и так ведь были немного малы ему — вдруг вздрагивает от звонкого металлического звука. Что-то небольшое упало на пол: зажигалка. Наверное, выпала из кармана. Итан поднимает её, сдувает пылинки и трёт сверкающее на металле красивое резное тиснение пальцем. Щёлкает крышкой, несколько раз быстро проводит по острому колёсику, вырывая искры и зажигая, наконец, слабенький огонёк. Выжила. Не сдерживает мягкую удовлетворённую улыбку.
Закрывает крышку и кладёт массивную зажигалку на стол. Ёжится от прохлады, чувствуя, как волоски на живом предплечье встают дыбом, и, недолго думая, с большим трудом натягивает жёсткие после воды джинсы прямо так, на голое тело, едва управляясь одной только рукой — металлическим обрубком до локтя себе особо ничем не поможешь. Морщится недовольно, чувствуя, что деним неприятно отдаёт едва заметным запахом речной тухлой тины. Всовывает ноги в меховые тяжёлые ботинки, радуясь тому, что хотя бы ступни — точнее, одна из — не будут мёрзнуть, и кое-как шнурует их на самые простые узлы, помогая себе зубами — лишь бы держалось.
Стол, залитый жёлтым светом лампы, пустует — пожалуй, единственная прибранная поверхность на всей фабрике, только стопка ветхих книг в углу, что-то про механику автомобилей и другое уже на немецком, Итану не разобрать. Сверху лежит потрёпанный блокнот, не сдерживает желания полистать чужое: множество схем его протеза ноги, полноценных — вариантов двенадцать, не меньше, хаотичные записи прыгают с полновесного понятного английского на приписки немецкого и, кажется, даже есть пара слов на румынском, последнее кажется чем-то случайным и бессмысленным. Зарисовки строения поршней, внутренняя схема закрытого короба с амортизацией под коленом, записи-размышления о той или иной детали механизма. Чуть дальше — немного о протезе руки, но меньше, словно у Карла иссякла изобретательская фантазия или просто не хватило времени — или желания — тщательно подумать об этом.
Оставляет блокнот там же, где он лежал, переключаясь на несколько слишком старых потрёпанных временем фотографий, висящих над столом на блестящий лентах скотча. Изображение деревенского домика и летней протоптанной в высокой траве тропинки, убегающей в просторное поле, рядом — фото сельской католической церкви, которая угадывается только по силуэту креста на острой крыше, ведь бо́льшая часть снимка заляпана намертво въевшимися тёмно-бордовыми пятнами. Дольше всего Итан вглядывается в чернеющие силуэты пятерых людей на последней фотографии, которые дружно улыбаются в камеру, стоя по-братски в обнимку за плечи на фоне искусно спрятанного в густой листве и оттого едва заметного танка. Древняя выцветшая сепия не позволяет разглядеть лица, как и какие-либо чёткие детали на, кажется, солдатской форме — а возможно, он просто не хочет узнавать сверх увиденного, поражённый мимолётной догадкой.
Взгляд скользит дальше, на потрёпанное, с потрескавшейся и облупившейся кожей старое кресло в дальнем тёмном углу, на невысоко висящую полку, заставленную замысловатыми железными фигурками, какие-то из них оказываются тяжёлыми и литыми, какие-то — словно собранными из ненужных запчастей, искусные и резные, на удивление красивые: тёмная ворона с прилизанными перьями, явно вылитая по трафарету, немного неказистый человечек из проволоки с шестерёнкой вместо головы, впечатляющая большая механическая лошадь, способная с тихим щёлканьем, как в часах, двигать тяжёлыми стальными ногами — Роуз определённо была бы в восторге от подобной игрушки. Хмурится странным неожиданным мыслям и ставит лошадь на место. Затем Итан наконец замечает глубокие царапины на стальных прибитых к стене листах прямо под полкой, словно ею пытались их прикрыть. И кое-где на полу, особенно у ножек железной кровати. Похоже на следы толстых звериных когтей. Странно, что не заметил сразу. Устало жмурит глаза, растирая пальцами внутренние уголки — сухость неприятно жжёт. Хватает со стола массивную зажигалку и, кое-как расправив взбитое в кучу одеяло на кровати — банальное воспитание всё-таки ничем не вытравить — тихо выскальзывает за дверь.
Короткий коридор приводит его в просторное помещение, освещённое жёлтой круглой лампой под потолком, напоминающее нечто среднее между жилой комнатой, мастерской и кухней. Кажется, это место одновременно является всем и ничем: довольно большой стол в центре завален металлическим хламом и множеством инструментов от отвёртки и гаечного ключа до паяльника и газовой горелки, в дальнем углу висят кухонные шкафчики, на удивление деревянные, напоминающие мебель покинутых домов в деревне — только ручки блестят отполированным металлом, и слишком уж очевидно, что они ввинчены намеренно, ни капли не подходя под общий стиль. На тумбе под шкафчиками стоит одинокий жестяной чайник с мятыми боками, в нём оказывается немного воды, и Итан, недолго думая, присасывается прямо к узкому горлышку, опрокидывая чайник на себя и утоляя жажду. Вода с привкусом металла, кто бы мог подумать.
