Сидящая на крыше дома облезлая ворона глухо каркает, пристально наблюдая за сценой. Звериный гортанный рык раздражённо клокочет глубоко в груди Карла, и маленькую черепушку птицы мгновенно пробивает просвистевший в воздухе ржавый гвоздь. Чёрное пернатое тельце падает замертво у самого дверного проёма, и когтистая лапа ликана, неожиданно вынырнувшая из темноты, быстрым движением утаскивает тушку внутрь под глухое рычание. Карл, сосредоточенно следя за происходящим, снова проходится смазанным движением губ по нездорово горящему лбу.
— Ты как? — шепчет тихо, Итан машинально вдыхает горький табачный запах и устало прикрывает глаза, пытаясь унять колотящееся от скачка адреналина сердце. — Дотерпи до фабрики, хорошо?
Ответом ему служит кончик холодного носа, вновь расслабленно уткнувшийся куда-то в шею.
Маленькая разрушенная деревушка, давно покинутая своими последними жителями, всё такая же тихая и невзрачная на фоне серого пасмурного неба. Лишь снег тяжело скрипит под ногами с каждым шагом, мерный звук убаюкивает, вводит в некий стазис на грани сна и бодрствования. Карл не даёт уснуть, постоянно мягко шепчет что-то над ухом — у Итана нет сил вслушиваться в слова — колючая щетина приятно царапает висок, ладонь, поддерживающая под спину, едва заметно скребёт пальцами по ткани. Ощущения позволяют кое-как сосредоточиться, с трудом удерживая от окончательного падения в бессознательное.
— Итан, — в который раз зовёт его Карл, едва ли заставляя приоткрыть один глаз. — Спрячь руку, у тебя пальцы белые.
Заледеневшая ладонь с отчаянием сжимает колбу, сильно, до глубоких следов на тонкой коже. Итан не чувствует обескровленную руку вовсе, хотя она давно должна была начать болеть. С трудом опускает взгляд на жёлтое матовое стекло, которое так остервенело прижимает к груди. И правда, пальцы болезненно белые, с проступающей тёмной синевой тонких вен. Чувствует, как Карл опускается к земле, и опора в виде сильной руки под коленями исчезает, усаживая его на чужие ноги и крепче прижимая к горячей груди.
— Дай сюда, — получается чуть резче, чем следовало, Итана бессознательно дёргает. — Тише, meine besondere{?}[(нем.) мой особенный.], — голос урчит глубоко и низко, вибрация мягко отдаёт в прижатое к горячей груди искалеченное плечо. Мозолистый большой палец осторожно гладит ледяные костяшки, сжатые на неровной стеклянной грани. — Колба останется у тебя, просто сделай вот так.
Карл неторопливыми поглаживаниями по пальцам, в конце концов, заставляет Итана ослабить хватку и отпустить сосуд. Осторожно тянет заледеневшую руку на себя, позволяя тем самым зажать колбу между грудью и локтем, словно Итан обнимает её, и, расстегнув среднюю пуговицу на своей рубашке, прячет ладонь под тканью, у горячего торса. Касание не кожа к коже, под рубашкой оказывается ещё тонкая армейская майка, но даже этого предостаточно, чтобы обжечь жаром ледяные пальцы — Итан вздрагивает от прикосновения, чувствуя болезненное оживающее покалывание в самых кончиках.
— Вот так, грейся, Stück Eis{?}[(нем.) кусок льда.], — шепчет Карл, вновь подхватывая ношу на руки, и рвано дёргается от ощущения елозящих по рёбрам ледяных пальцев, жмурясь и весело скалясь. — Давай вот только без щекотки, не хватало ещё тебя уронить.
Замёрзшая ладонь, спазматически сгрёбшая в охапку тонкую ткань майки на боку, болезненно застывает, впитывая жар. Карл рвано вздыхает, пытаясь унять волну мурашек по спине от контакта с холодом, и продолжает идти вперёд, к фабрике.
Итан не помнит, как много — или как мало — времени заняло у них дойти до металлических ворот, которые с железным скрипом распахнулись перед хозяином места, безропотно подчиняясь паранормальной силе. В памяти сохранились лишь хруст снега с каждым покачиванием в крепких руках, жар тела и глубокий бьющий по костям холод. Когда большая железная дверь с грохотом закрывается, погружая их в теплоту спёртого прогретого механизмами воздуха фабрики, дышать почему-то не становится легче: его всё так же морозит, из-за нездорового заливающего грудь и голову жара хочется нырнуть в сугроб, даже несмотря на то, что суставы и обломанные кости рук и ног сводит и выворачивает от пронзающего холода. Скрежет металла на периферии заставляет поморщиться, насильно вырывает из полубредового сна, Итан лишь жмурит глаза и сильнее зарывается носом в горячую шею, машинально отворачиваясь от мелькающего перед взглядом электрического света ламп. Неожиданно сильные руки опускают его, кажется, на какой-то стул.
— Итан. Итан, не спи, — большой палец мягко проходит по щеке, опускаясь на шею, сосредоточенный взгляд перед плывущим взором кажется нервным и хмурым. — Губы синюшные, тебя прогреть надо. Дай мне секунду.
Карл облокачивает Итана на спинку железного стула и исчезает в дверном проёме. Итана же снова начинает усиленно колотить, он машинально хватает себя живой ладонью за левое плечо, в которое тупой болью отдаёт холод стального штыря — механическая рука отказывается двигаться, застыв в локте и кисти бесполезным заржавевшим металлоломом — и мутным взглядом смотрит на крышку стеклянной колбы, всё так же прижатой к груди. Литую эмблему разъело слизью и практически стёрло, теперь едва ли угадывается рисунок, кажется, какого-то силуэта. Неожиданно перед глазами появляется Карл и осторожно вынимает сосуд из крепких объятий — теперь Итан позволяет ему это сделать чуть более спокойно, чуть более доверчиво. Жёлтое стекло глухо ударяет о металлическую столешницу, оказавшуюся прямо за спиной. Итан оборачивается — и недоумённо хмурится, пытается всмотреться и понять: перечёркнутые фотографии убитых лордов безымянной деревни, лицо матери Миранды точь-в-точь с одной из позолоченных деревенских икон, фото Мии, малышки Роуз, его самого — мягко и счастливо улыбающегося на празднике полугода его дочурки — странная расчерченная карта деревни и множество мелких пометок на прикреплённых скотчем обрывках листов рядом. Затем всё так же хмуро смотрит на Карла, и тот смущённо чешет затылок, отводя взгляд.
— Я… потом тебе объясню, хорошо? — хрипло смеётся он, машинально одёргивая одной рукой немного съехавшую с плеч рубашку. Во второй он держит какой-то небольшой таз. — Сейчас есть дела поважнее.
Итан безмолвно кивает, с трудом упирается рукой в пульсирующее правое колено, бездумно пытается встать и едва ли не падает, с недовольным шипением утыкаясь лицом в подставленное плечо. Только сейчас замечает, что правой ноги нет: протез, кажется, чуть ли не с корнем оторвала глубоководная рыбина — был ли это Моро? — пока пыталась его практически успешно утопить.
— Тише, тише, — глубокий голос мягко вибрирует у самого уха, вызывая неконтролируемую волну мурашек.
Карл снова подхватывает его на руки так, словно Итан вовсе ничего не весит — что вполне возможно с его-то питанием — и несёт куда-то по коридорам фабрики, но не слишком далеко. Опускает прямо на пол в одной из комнат, начиная быстро и аккуратно стягивать с плеч плащ. Стены и пол облицованы старым кое-где битым кафелем, пожелтевшим от времени и нескольких слоёв засохших и намертво въевшихся ржавых потёков. Итан замечает под ногами канализационный слив для воды, а вдалеке, у дальней стены — моток резинового шланга и самую простецкую старую лейку душа. Всю небольшую комнатку освещает лишь одна голая лампочка, висящая под самым потолком на пучке кое-как изолированных проводов — что делает это помещение, кажется, в несколько раз опаснее обитой железными листами каморки с сетью газовых труб у потолка. Итан не сдерживает лёгкий смешок.
— Не трёхметровая ванна с удобствами, — смеётся Карл, отбрасывая снятый плащ в противоположный угол, как ничего не значащую тряпку, — но смыть с тебя тину надо, а то воняешь, как тухлая рыба.
Из встроенного в стену ржавого крана начинает течь бурлящей струёй горячая вода, в воздух поднимается белый пар. Карл шипит, отдёргивая ошпаренную руку, и регулирует температуру напора, делая по своим ощущениям, чтоб достаточно горячо, но не обжигало. Итан тем временем безуспешно пытается выпутаться из льняной рубашки, изъеденный слизью рукав которой застрял в застывшем механизме руки. Подставив под водяную струю таз, Карл рывком помогает вырвать лоскут заевшей ткани, отбрасывая рубашку куда-то к плащу за спину. Горячие ладони мягко сжимают дрожащие оголённые плечи, нежная бледная кожа под шершавыми пальцами прохладная, приятно-бархатная на ощупь. Карл осматривает тщательно грудь, подмышки и затем спину, поясницу, сдирает парочку затерявшихся под рёбрами маленьких извивающихся пиявок, мажет взглядом по множеству застарелых, глубоких и тонких шрамов, немом напоминании о Луизиане. Итан затравленно смотрит в ответ: он слишком устал.
