Вновь деревня, всё такая же заброшенная, давно покинутая своими жителями. Остовы домов кажутся на первый взгляд знакомыми, такими же, как в долине, но приглядевшись, замечает. Вымокшие потемневшие от влаги доски поросли тёмно-зелёным налётом, кое-где их плотно покрыли мелкие острые речные ракушки, дверей нет вовсе, а в провалах окон блёкло посверкивают матовые сточенные до круглых затупленных кончиков осколки стекла. Медленно заходит в один из домов, держа наготове заряженный дробовик. Внутри абсолютно пусто, ни мебели, ни ящиков, измазанных жёлтой краской, потолка нет вовсе, белую известь напрочь вымыло из кирпичных крошащихся стен, нет ни намёка на то, что здание когда-то было жилым. Опасливо выходит из дома с другой стороны, осматривая всё вокруг, под ботинками неприятно хлюпает и скользит влажная зеленоватая почва, напоминающая скорее ил, чем обычную землю. Эта низина куда больше похожа на душное и сырое речное дно, уж никак не на часть суши, а Итан здесь — что аквалангист-экстремал, спустившийся в Марианскую впадину ради адреналина и острых ощущений. Вспоминает слова Карла о том, что тот «спустил воду в аквариуме». Теперь понятно, что он имел в виду — взор упирается в нависающую над домами узкую бетонную стену старой дамбы, словно из последних сил цепляющуюся за сточенные водой острые горные породы. Массивная плотина кажется непоколебимым монолитом отсюда, с речного дна, но чуткий взор подмечает детали: неровный избитый и искусанный волнами камень порос плотным слоем склизкой зелёной тины, выглядит крошащимся, неустойчивым, словно вот-вот развалится, как карточный домик, с первым же весенним половодьем. Из-под изношенной дамбы ручейками журчит и набегает вода, не наполняя осушенную часть водохранилища, но поддерживая продирающую до костей сырость и хлюпающие под ногами лужи.
Крутые поросшие мелкими водорослями берега слишком высокие, чтобы можно было на них взобраться, сразу же создаётся впечатление замкнутого пространства, арены для очередной бойни. Замечает вдалеке наверху застывшие широкие лопасти мельницы, обтянутые грязной оборванной тканью. Слишком тихо, ни шороха, только изредка эхом долетает до слуха приглушённый плеск воды. Наступает на что-то скользкое и едва ли не падает, сумев удержать равновесие. Это что, рыба? Почему-то она кажется уже давно мёртвой — наверное, потому что надкусана и без головы.
Подскакивает нервно из-за неожиданного громкого звука, похожего на треск досок. Крепче сжимает пальцами деревянный приклад, подбираясь весь, сосредотачиваясь. Что-то увесистое проломило хлипкий потолок в одном из пустующих домишек, но внутри никого нет, только ядовито-зелёная странного вида жижа пузырится под ногами, проедая влажную древесину пола, шипит и тянется широкой дорожкой к дыре в одной из стен, словно указывая Итану путь. Кислый едкий запах заставляет слезиться глаза, дышать невозможно, спешит покинуть помещение. Снаружи не легче, высокие берега не дают свежему ветерку выдуть из низины тухлый речной дух. Сырость до тошнотворного неприятно липнет к коже.
Машинально проверяет пистолет за поясом и связку динамита во внешнем кармане рюкзака, всё на месте. Наличие боезапаса и хоть какой-никакой подготовки успокаивает, пусть и не может сдержать панический ритм сердца. Неважно. Злись, Итан, злись, скрипи зубами в приступе агрессии, сжимай в ладонях деревянный приклад и цевьё дробовика — эта тварь последняя на твоём пути. По крайней мере, последняя перед тем, как он сможет заполучить все колбы с дочерью, чтобы собрать её в ранее целое. Крайнее препятствие на его пути — и плевать на Миранду, Рэдфилда и, возможно, Хайзенберга. Будет решать остальные проблемы уже по мере их непосредственного поступления.
Ядовитая зелёная лента ведёт его через остовы полуразрушенных домиков, петляет на поворотах, подводит всё ближе к мокрой бетонной стене, выглядящей откровенно ненадёжно, пусть и массивной настолько, что загораживает собой чуть ли не всё серое затянутое свинцовыми низкими тучами небо. Зелёной мерзости всё больше вокруг, она булькает и клубится, нарастает, кажется, что и вовсе пульсирует, как живая. Ею облеплены голые кирпичные стены, она разбросана повсюду, пенится и кое-где шипит. Замечает, как вдалеке эта жижа неторопливо подсасывает в себя мёртвую рыбу, как тушка медленно погружается в едко-зелёное желе, как странная дрянь в считанные секунды будто бы с наслаждением растворяет в себе ткани, оголяя белый костяной хребет — и сжирая его тоже, без остатка. Итан испуганно сглатывает вязкую горчащую слюну и продолжает идти вперёд.
Большое одноэтажное здание на отшибе, расположенное немного на возвышенности, не кажется особенно ветхим или, наоборот, слишком сохранившимся, просто очередные голые кирпичные стены с частично уцелевшей крышей, покрытой выцветшей позеленевшей черепицей, кое-где отбитой. В илистое влажное дно около входа глубоко вкопана деревянная резная дверь, которую радостно облепили тёмные многочисленные водоросли и наросты из острых ракушек. Чернеющий дверной проём раскрыт будто бы приглашающе — деревянный косяк с одной из сторон выломан с корнем, оголяя кирпич, будто что-то широкое и большое нетерпеливо ожидает его в этом здании. Именно туда, внутрь, тянется дорожка из едкой слизи, всё вокруг приветливо булькает и шипит, залитое странной кисло пахнущей жижей. Итан на всякий случай нащупывает в кармане толстой тёплой куртки, подбитой мягкой овчиной, свой маленький фонарик, перехватывает удобнее дробовик, проверяя предохранитель, вдыхает поглубже слишком сырой липкий воздух, пропитанный речной тиной. Ныряет в дверной проём, стараясь унять дрожь в руках.
Тихо, ни шороха, даже вода не капает. Только хлюпанье мягкого ила под ботинками, в котором откровенно увязают ноги. Светит на дорожку из слизи, которая, кажется, чуть светится флуоресцентно в сырой полутьме. Стены облеплены этой едкой дрянью, покрыты полностью толщиной в несколько дюймов, она переливается и неторопливо пузырится, булькает, словно пытается дотянуться до единственного здесь живого существа. От кислого ядрёного запаха, напоминающего болезненную желчь, словно кого-то вырвало натощак, слезятся глаза и свербит в глотке. Неожиданно один из больших плотных пузырей на стене лопается с мерзким хлюпающим звуком, и несколько зелёных капель падает прямо ему на щёку. Не сдерживает испуганного ругательства сквозь зубы: слизь мгновенно разъедает кожу, впивается в ткани, доставляя острую сводящую мышцы боль, словно ожог. Панически трёт покрасневшую вмиг скулу толстым рукавом куртки, замирая от мысли, что чуть выше — и эти капли могли попасть прямо ему в правый глаз. Слизь шипит и пенится, впитываясь в ткань, оставляя на рукаве прожжённую дыру — и растворяясь на полпути к его живой руке. Итан рвано выдыхает.
Идёт дальше быстрее, прикрывая ладонями лицо, не присматриваясь особо ни к чему более и шарахаясь от каждого вздутого пузыря на стене, отходя как можно дальше. Эта слизь крайне опасна, он уже убедился в этом. Обожжённая щека щиплет и горит огнём. Выходит в относительно светлую комнату с проломанным потолком, позволяет себе убрать фонарик обратно в карман и…
Колба.
Бросается к ней тут же, забыв обо всём. Плевать на проскальзывающий ил под ногами, на заливающие глаза слёзы от едкого запаха, на ядовито-зелёную слизь, внутри которой и плавает заветный сосуд.
— Стой! — окрик откуда-то сбоку. — Не надо.
Извращённо клокочущий булькающий голос заставляет мгновенно развернуться и направить дуло дробовика на его обладателя.
— Будет больно, — продолжает, словно его вовсе не испугало оружие. — Оно щиплет.
Некрасивый горбун по-детски хлопает глазами, открыто уставившись на Итана.
— А тебе-то какое дело, что мне будет больно? — взрывается агрессией в ответ, держась рядом с шаром из едкой слизи, даже несмотря на набухающие пузыри. Делает несколько шагов вперёд, загораживая собой поглощённую колбу, нервничая до тремора в руках — видит, как зелёная жижа медленно, словно не торопясь, лижет толстое жёлтое стекло, даже его постепенно разъедая, откусывая по маленькому кусочку.
