Точёное красивое лицо, то лицо, которое он когда-то безумно любил, перекашивает ненависть, нежная кожа бледнеет, становясь фарфоровой, и будто раскалывается, исходит трещинами тёмных толстых вен под ней. Глаза наливаются чернотой, ею напрочь затапливает весь белок. Его родная Мия, к которой ещё теплится что-то отдалённо нежное глубоко в груди, за мгновение превращается в тот агрессивный лютый ужас, что преследует его в самых пугающих кошмарах последние три долгих года. Итана окатывает страх.

Она не нападает, нет — замахивается, держа в когтистых руках жёлтую ценнейшую колбу. С силой швыряет ею об пол.

Стекло трескается от удара, разлетаясь на осколки.

— НЕ-ЕТ! — истошно орёт Итан, падая на колени.

Горе невыносимым грузом оседает на плечах, прижимая его к земле, размазывая в болезненную стонущую лужу, перемалывая внутренности, как мясорубка. Его потряхивает, не получается нормально вдохнуть, паника и отчаяние захлёстывают с головой. Задыхается, хватаясь ладонью за горло. Словно его намеренно душат.

Пальцы бьёт крупная дрожь, опускает их в белёсую лужу, растёкшуюся по деревянному паркету. Кожу покрывает прохладная липкая жижа. Глаза заливает горькая влага, стекает по щекам, обжигая скулы, мелкой дробью капает на пол. Осколки жёлтого стекла оказываются острыми и хрупкими, как разбитый вдребезги хрусталь. А под ними… К горлу подкатывает болезненная тошнота.

Итан срывается.

Рывком подлетает на ноги, бросаясь на скалящуюся не-Мию, озлобленно рычит сквозь зубы. В груди клокочет неугомонная дикая ярость, ненависть ко всему вокруг, отчаянная животная злоба пойманного в клетку зверя, которому уже нечего терять. Пальцы хватаются за тонкое горло, сжимают с огромной силой, механическая ладонь оттягивает за ворот кардигана, слышится треск ткани. Рывком тянет её на себя, выбивая из равновесия, опрокидывая. Кистью ловит за длинные вьющиеся волосы, вжимается ладонью в висок — и он сильным порывистым движением впечатывает её головой в зеркало, висящее на стене. Раздаётся хруст стекла, зеркальная гладь трескается, прогоняя мгновенный, будто привидевшийся, но от того не менее панически страшный образ: в отражении у Итана нет головы.

Он бьёт её ещё раз, агрессивно воя, срывая горло. Вдавливает безжизненно фарфоровое лицо, испещрённое трещинами-венами, в острые зеркальные края, и снова, и снова, пока вниз к полу не начинает стекать струйка тёмной крови. Мелкие сверкающие осколки с каждым озлобленным ударом падают на пол, звеня о паркетные доски. Не-Мия повисает в его руках безжизненным телом, часть её лица и висок изрезаны глубокими многочисленными ранами, сочащимися тёплой кровью, почерневшие глаза бессознательно закатаны. Лицо не приняло обратно нормальное здоровое состояние, под фарфорово белой кожей не исчезли тёмные толстые вены. Итан не замечает этого — осторожно кладёт её на пол, панически выпутывая пальцы из длинных волос.

Он… что он только что сделал?..

Его накрывает. Болезненным, душащим. Отчаяние и ужас поглощают его, заливаются водой в горло, он давится, не может вздохнуть. Паника захлёстывает настоящим непроходимым кошмаром, в глазах темнеет, щёки жжёт солью. Пульсирующий взор выхватывает неясные черты окружения: на полках, столе, комоде сидят куклы с фарфоровыми лицами, наблюдают. Его сгибает пополам.

Бьётся лбом о колючий грязный ковёр, заляпанный тёмной кровью, влажные пятна мажут по лбу и щекам, пачкают пальцы. В глаза бросаются жёлтые осколки на паркете, поблёскивают влажно, хрупкие, острые. Отчаянным движением пытается собрать липкую лужицу, трясущиеся пальцы мгновенно режутся о края, подмешивая в белёсое бордовую кровь. Нет, не сможет. Больше ничего не сможет. Это конец.

Сворачивается клубком на колючем ковре, бесконтрольно оттирает липкие пальцы о крупную вязку свитера. Сил встать нет. Как и дышать — тоже. Как и жить.

Из глаз ещё течёт горькое и влажное, заливаясь в рот, окатывая неприятной солью язык. Мерзко. Пытается глубоко вдохнуть, получается рвано и неровно, постистерически. Смотрит в одну точку, глаза застилает влага, даже не пытается её сморгнуть. Лежащая рядом не-Мия с разбитой головой неподвижна.

Взгляд цепляется за сверкающий осколок, Итан бессознательно тянет к нему руку. Кусок зеркала, острый, крепкий, похожий на лезвие ножа. Видит часть своего лица в отражении: покрасневший глаз с яркой на таком фоне зелёной радужкой, почти полностью перекрытой нездорово широким зрачком, тёмный синяк хронической усталости под ним, острые осунувшиеся черты скулы, бледная, чересчур бледная кожа, проглядывают даже голубые венки. Как же мерзко.

Делает быстрее, чем думает. Осколок без сопротивления впивается в костлявое запястье, мягко едет вдоль до самого локтя, глубоко вспарывая кожу. Даже не больно. Ковёр заливает тёмная струящаяся кровь, осколок выпадает из разжавшихся подрагивающих пальцев. Рвано выдыхает, чувствуя, как мгновенно немеет рука, начинает покалывать язык. Обессиленно опускает голову на жёсткий пол, прикрывая глаза.

Сильный рывок за шкирку выволакивает его на мороз, швыряет лицом в сугроб. Ледяной холод отрезвляет, возвращая толику рассудка — и боль. Распоротое предплечье жжёт огнём, контрастируя со снегом, заливая всё вокруг горячей тёмной кровью, исходящей паром на холоде. В глазах пульсирует, взор темнеет рывками, пытаясь опрокинуть его в сон. Распоротую руку с немыслимой силой пережимает жгут на плече, останавливая кровотечение. Итан шипит, болезненно стонет сквозь зубы, лоб холодит льющийся градом пот. Смятый комок снега неаккуратно проходится по лицу, стирая с щёк кровавые разводы, попадает в рот, он бесконтрольно отплёвывается. До него, как сквозь толщу воды, доносится неразличимая крепкая брань, и хватка на вороте исчезает, снова роняя его в снег. Голова идёт кругом, мир безостановочно вертится каруселью, к горлу подкатывает тошнота. Он сгибается пополам, давясь спазмами, отплёвывая горькую жгучую слюну, с трудом удерживаясь на подкашивающихся руках и коленях, желудок пуст. Предплечье всё ещё болезненно жжёт.

Вновь сильный рывок за шкирку заставляет его разогнуться, осесть бесконтрольно в холодный мокрый сугроб. Взор мажется с белого на чёрный и тёмно-серый, он падает на что-то тёплое, выставляя вперёд руки. В живой ладони шумит и колет, но он чувствует жёсткую шерсть, неосознанно зарывается пальцами глубже, в мягкий горячий подшёрсток. Зверь рычит, новый рывок поднимает Итана в воздух, и он обхватывает руками сильные волчьи плечи, падает носом в густую шкуру на холке. Пахнет горечью табачных смол. Неосознанно вдыхает глубже и… успокаивается.

Темнота мягко принимает в свои объятья бессознательного.

========== VIII ==========

Комментарий к VIII

Визуализация внешнего вида волчьей формы Хайзенберга (чтоб проще представлялось):

https://vk.com/photo-163343033_457239243

https://vk.com/photo-163343033_457239244

Итана ломает. Ощущения смешиваются: жжение в руке, болезненный спазм сжимает горло, не давая глотнуть воздуха, щиплет в глазах. Его отчаянно колотит от пробирающего до костей холода, и лишь тёплая жёсткая шерсть под пальцами немного уменьшает всё это, успокаивает бьющееся в панике сердце. Он на пару мгновений выныривает из бессознательного и снова падает в темноту с головой, тонет в кошмарах, смазанных силуэтах, не находя сил вырваться, очнуться. Тёплая улыбка Мии под веками сменяется оскалом Джека, который вновь замахивается на него своей ржавой косой смерти. Грудь простреливает боль, и перед закрытым взором мелькает огромный до кошмарного извращённый дракон, бьющий лысым хвостом, когтями вспарывающий воздух в сантиметрах от его живота. И снова Луизиана, Бейкеры. Заснеженная безымянная деревня, полнящаяся пугающими тенями старых въевшихся в подсознательное образов. Тело бьёт непрекращающаяся крупная дрожь.

Когда получается открыть глаза, он не уверен, что это не очередной его кошмар. Мышцы сводит судорогой, потряхивает, глотку жжёт рваными вздохами. В груди слишком пусто, отчаянно пусто где-то под рёбрами, там, где когда-то ещё теплилась надежда. Жёлтые стеклянные осколки стоят перед глазами, не давая всмотреться в сгорбившийся над ним тёмный силуэт, лицо с белёсыми глазами влажно расплывается. Прикрывает свинцовые веки, снова проваливаясь в темноту пугающих снов.