Карл даже опешивает от такого эмоционального порыва, чешет задумчиво под подбородком на шее, снова шипит болезненно и одёргивает руку.
— Ну, — ведёт плечами, — он просился.
— В смысле? — хмурится недоумённо.
— Итан, блядь, я тебя спас, — рычит Карл неожиданно озлобленно, вскакивает на ноги и швыряет настрадавшийся стул в стену, мышцы на голых руках напряжены, перекатываются под пергаментного цвета кожей, испещрённой бесконечным количеством шрамов. — Огромная сука с тебя бы кровь сцедила и в бутылки закатала, а так ты жив остался. Хоть бы поблагодарил!
— Ага, благодарю за оторванную руку! — шипит агрессивно. — На ней так-то кольцо было!
— Какое ещё кольцо? — удивляется Хайзенберг, сверкая белыми глазами из полутени.
— Обручальное!
Карл неожиданно останавливается и смеётся гортанно и низко, от тяжёлого хриплого хохота, кажется, содрогаются стены — или паранормальная сила, вышедшая из-под контроля, заставляет их дрожать. Итан весь съёживается на автомате, в конце концов вспоминая о том, где он и в каком положении находится. Механизм в руке мелко вибрирует, посылая волну неприятных ощущений в ключицу. Успокоившись, Хайзенберг снова берёт в руки жёлтую колбу со стола, крутит её задумчиво.
— Скажи, — тихо пробует Итан, комкая в пальцах простынь. — Тот волк, он мёртв? Я ведь подстрелил его.
— Подстрелил, — отрешённо кивает и на автомате касается пальцами кожи под подбородком, — но нет, не мёртв, — скалится в весёлой улыбке, словно Итан сказал какую-то глупость. — Расслабься, ты с ним больше не встретишься.
— Почему ты так уверен? — недоумевает. — Ликаны подчиняются тебе?
— Ну, — тянет Карл, обводя взглядом бетонный потолок, словно подбирая слова для ответа. — Отчасти, да. Но Миранде тоже.
— Ещё бы Миранде кто-нибудь не подчинялся, — раздражённо бурчит Итан под нос, и тот, слыша, искренне улыбается.
Хайзенберг облокачивается на стол, тушит о ботинок скуренную сигару. Широкие плечи напряжены, выставляя напоказ крепкие мышцы, каду в обнажённой, открытой груди размеренно и неторопливо сокращается в спокойном сердечном ритме. Итан чувствует, как его слегка ведёт куда-то вбок — само собой, от крепкого табачного дыма, скатывающегося горечью по горлу.
— Я согласен, — слова легко слетают с языка, — на партнёрство.
— Согласен он, — фыркает Карл в напускном раздражении, скрывая довольную улыбку. — Всё равно бы не отвертелся.
— Твоя правда.
========== VI ==========
Спасти Роуз.
Идея фикс бьёт по вискам вместе с тяжёлыми ударами сердца. Плотно закрывает собой сознание и не даёт думать ни о чём другом с того момента, как у Итана впервые после выматывающей драки наконец-то получается встать с кушетки. Осознание, что его дочь кристаллизовали и закатали в жёлтые колбы, давит тяжёлым грузом на плечи — и даже заверения Хайзенберга о том, что с ней в таком виде всё более чем в порядке, не спасают. Гложет ощущение, что Итан уже проиграл. Внутренности сжимает болезненный спазм отчаяния.
Карл уходит куда-то, вновь растворяется в полутени путаных железных коридоров, оставляя Итана одного. Тот с откровенной затравленностью в глазах смотрит на жёлтую колбу, сверкающую толстыми стеклянными боками. На одну из сторон наклеена какая-то потрёпанная бумажка. Итан не хочет, боится подходить, касаться этого предмета. Кажется, если он будет до последнего отрицать его существование, Роуз как-нибудь сама соберётся из кусочков кристаллов, и только тогда он сможет её спасти. А сейчас… словно уже ничего не сделать. Словно всё потеряно, без шансов.
Ведёт плечами, чувствует, что все раны практически зажили, разодранное клыками плечо вовсе не болит. Только левая рука на стыке с железом ноет недовольно, словно не желая принимать инородное. Итан всматривается в металлические пальцы, в шестерни, поблёскивающие маслом, осторожно поднимает руку, сгибает механический локоть, и движение неприятно отдаёт в кость. Странные ощущения. Тёмная сталь не чувствует прикосновений, не передаёт тактильные сигналы в голову, этого явно не хватает сейчас — но в то же время мозг послушно принимает механическую руку за свою на подсознательном. Иллюзия восприятия, о действии которой Итан что-то слышал в какой-то научной передаче — как же давно он вот так просто мог смотреть телевизор. Пальцы послушно, пусть и с небольшой задержкой, сжимаются в кулак, натягивают мышцы в плече, больно. Разжимает, касается правой рукой железного запястья, пачкая подушечки живых пальцев в пахучем машинном масле, растирает жирное на кончиках. Трёт правой ладонью о простынь, оставляя на краю масляные разводы.
Интересно, как у Хайзенберга получилось сделать такой механизм, связать его с живыми тканями, чтобы оно смогло двигаться? Он действительно по-особенному умён. И опасен, несмотря ни на что.
Итан вновь бросает боязливый взгляд на стол. Четыре лорда, четыре жёлтые колбы. Три врага. Или всё-таки четыре? Он не знает. Хайзенберг кажется честным, в той или иной степени. По крайней мере, он помогает — по мере своих сил, в пределах своего понимания. Он ведь прав: та огромная вампирша не оставила бы от Итана ни капельки крови. А Карл спас. Лишил руки — волк лишил, не он сам — но оставил в живых. И обещал помочь. Можно ли ему верить? Скорее нет, чем да. Но в Луизиане Итан бы не выбрался без подсказок Зои, здесь ему не справиться без Хайзенберга. Более того, он не хочет раньше времени наживать противника в его лице — как убить пулями существо, способное управлять металлом? Хватит ему и крылатой Миранды в стане врага.
Снова ведёт плечами, уже от прохлады. Голая кожа плеч волной покрывается мурашками, жёлтые грязноватые бинты на груди неприятно трут новую слишком чувствительную кожу. Совсем недавно фабрика казалась душной, разгорячённой работой механизмов в самой её глубине. Сейчас здесь гуляет лёгкий ветер, словно железный зверь, чьё огромное сердце размеренно стучит на нижних этажах, отдыхает, дышит глубоко и спокойно. Итан прислушивается. Тихо.
Грохот железной двери лаборатории заставляет сердце испуганно подскочить, многократно ударяясь о рёбра. Постепенно расслабляется, когда в операционную из темноты дверного проёма заглядывает Хайзенберг. Белёсые немного светящиеся глаза бегло осматривают всё с каким-то нездоровым интересом, кидают слишком нервный взгляд на колбу. Словно он почему-то решил, что Итан, схватив одну четвёртую своей кристаллизованной дочери, уже бежит в замок сворачивать шею очередному врагу, забыв обо всём. В белом прозрачном взоре читается неприкрытое облегчение.
Итан неосознанно сжимается под взглядом, ему хочется накрыться простынёй. Неприятно, когда кто-то неизвестный, кто-то откровенно опасный смотрит на тебя, не спрятанного под плотным слоем спасительной одежды — на нём только хлопковые чёрные боксеры. Чужой взгляд откровенно лижет тёмную сталь протезов, на заросшем щетиной лице мелькает восхищение — Хайзенберг доволен своей работой.
— Как рука? — спрашивает как бы невзначай, одёргивая рукава новой бежевой рубашки — абсолютно такой же, какую до этого измазал в крови, словно весь гардероб у него подобран так, чтобы внешне отражать сумасшедшего инженера-учёного из шестидесятых.
— Болит, — отвечает Итан честно, ведёт левым плечом и жмурится от простреливающих мышцы ощущений.
— Это нормально, заживёт, — пространно кивает Хайзенберг, подходит ближе, держа что-то в руках.
Карл протягивает ему застиранный растянутый пуловер пыльно-песочного цвета. Ткань крупной ручной, кажется, вязки, горловина заляпана пятнами въевшейся намертво чёрной крови — словно бывшего хозяина одежды по-звериному растерзали за глотку. Итан сглатывает, чувствуя укол отвращения, но принимает послушно, натягивая немного колючую ткань прямо на бинты. Рукава оказываются длиннее необходимого, приходится подвернуть. Горловина ложится на острые ключицы, оставляя их открытыми, и Итан недовольно цокает, понимая, что его шея остаётся без защиты от жаждущих впиться ликаньих клыков и маленьких острых челюстей насекомых. Берёт из обжигающе горячих ладоней серые потёртые на коленях джинсы, которые оказываются немного малы — ткань плотно обхватывает бёдра и задницу, но пуговица застёгивается легко и верх сидит по размеру. Ступню обжигает холодом кафель пола, и он машинально поджимает пальцы.
