Он не торопясь встаёт из-за стола, устало трет переносицу, и я чувствую в нем скрытую силу и вижу тот скрытый авторитет, которым пользуются старшие, проверенные товарищи. Брэдбери подходит ближе и первый протягивает мне руку. Я тут же отвечаю ему тем же, но отчего-то прячу недовольный взгляд.

– Зови меня Брэдом. С этого дня будешь работать со мной. В курс дела введу уже завтра. Ты и вправду опоздал.

– Извини… – я тушуюсь под его пристальным взглядом и теряюсь в мыслях. Вроде как мужчины не должны извиняться, тем более действительно мне было знать про эту встречу?

– Он, значит, опоздал, а ты его жди, – продолжает рычать Стю.

– Да ладно тебе, – вмешивается тот, кого назвали Джереми, высокий, мало чем примечательный блондин. – Пошли уже по домам, через кабак Билла. А Тим проводит новичка до дома. Эй, паршивец, вылезай.

Мужчины одобрительно закивали, а меня снова потянули в сторону цепкие мальчишечьи руки. И как только ему удается быть таким незаметным?

– Кстати. Ты подписал контракт, – Брэд не спрашивает, утверждает. – Какую цифру указал в графе допустимых убийств?

– Убийств? – не понимающе морщусь, усиленно пытаюсь вспомнить, о каком документе вообще говорит этот мужик. – Ты о чём?

– Чё? Зассал? Говори давай! – скалится Стю.

– Да погоди ты, – в очередной раз сдерживает его Мартин, судя по всему они друзья, так как на братьев не похожи внешне. – Ты теперь часть нашего Ордена, часть семьи, и мы должны знать, чего ждать от тебя. Так устроен наш мир, – начинает пояснять рыжий, и я действительно вспоминаю какой-то контракт, подписанный мной в полубреду. – Ты заключаешь договор с высшими силами мироздания, добровольно выбираешь число принимаемых на душу смертей и живёшь дальше.

– А потом отдаешь богу душу, – влезает в разговор Джереми, ведёт большим пальцем по горлу и весьма живописно изображает смерть. – Как только набираешь выбранное число разумеется.

– Ну так сколько? – с нетерпением косится на меня Боб, похоже его этот вопрос интересует больше остальных.

– Пятьдесят… – невнятно тяну кое-как всплывшее в памяти число. – Но это не точно.

На несколько секунд в комнате повисает тишина, настолько густая и гнетущая, что я слышу стук собственного сердца и, кажется, мышь в дальнем углу. С лиц моих новых коллег в раз спадают ухмылки и какие-либо ещё эмоции. Брови сдвигаются к переносицам, в углах ртов собираются морщины. Кто-то закуривает, кто-то сдвигает на лоб шляпу. А я откровенно не понимаю, что именно в моём ответе так смутило и заставило задуматься остальных.

– Мистер, пойдёмте, – вмешивается в тишину малец и настойчиво тянет меня к лестнице, но я даже рад поскорее зарончить этот день. Хочется уже добраться до постели и как следует подумать. – Кстати, с вас доллар.

– Получишь, когда доведешь, – за меня отвечает Брэд. – До завтра, Валери, больше не опаздывай.

– Мистер, а вы ещё покажете тот фокус со светом в руке? – уже на выходе интересуется пацан, но его к несчастью слышат все.

– Какой фокус? – настороженно интересуется Джереми, и я физически ощущаю на своей спине цепкие взгляды между прочим, как я успел заметить, весьма вооруженных людей.

– Он фонарь пальцами зажёг! – Тим широко жестикулирует, волчком крутится вокруг меня и начинает восторженно рассказывать о случившемся.

– Покажи, – кратко не то просит, не то приказывает Брэд, и я подчиняюсь.

Во-первых, мне совершенно не хочется нарываться на конфликт, а во-вторых, действительно интересно самому, а получится ли повторить фокус. Я делаю глубокий вздох, выискиваю в памяти нужную комбинацию, щёлкаю пальцами и на моей ладони действительно зарождается свет. Будто я взял и поймал солнечного зайчика, маленького такого, теплого и ласкового. Я пару минут смотрю на перетекающий между пальцами свет и, с трудом пересилив себя, стряхиваю его на пол.

– Веди уже, – подгоняю я открывшего от изумления рот Тима и спускаюсь по лестнице. – Спать хочу.

На новых коллег по цеху я больше не оборачиваюсь. Даже представлять не хочу, о чём они все там думают. Слишком много событий для одного дня. Слишком. Я со всем обязательно разберусь потом, но точно не сегодня и даже не завтра, если оно вообще наступит.

Я пью

Кто-то кричит на улице. Я пью.

Кто-то зовет на помощь. Я пью.

Кто-то задыхается от боли. Я пью.

Болезненная дрожь пробегает по телу. Мне очень плохо. Я вижу мир вокруг, хочу кричать, но не могу. Я не верю. В первую очередь, себе.

Усталость. Болезненная усталость от самой своей сути. Я пью. Что? Да что угодно. Сигаретный дым смешивается с пеплом моих мечтаний, я смотрю в окно и делаю глоток за глотком. Там, вне здания нашей Академии идет жизнь. Настоящая жизнь. А здесь… здесь я в клетке, куда села сама, спасаясь от самой своей сути.

Я боюсь. И поэтому пью.

Нет. Я не душа компании. Не лучший человек на земле. И даже не хороший человек. Все это ложь. Маска. А там, под маской, болезненный страх снова остаться одной. Снова смотреть в чужие лица и не находить в них ничего, кроме… удивления и насмешки. Поэтому я смеюсь всем невзгодам в лицо. Поэтому я закрываю амбразуру чужих страданий. Встаю наперерез чужой боли.

Я слушаю. А потом… пью.

Солнце встает раз за разом, окрашивая пустоту за зрачками в алый свет. Я не чувствую под собой силы и уверенности в том, что справлюсь со всем, что снаружи и внутри. Я вообще ничего не чувствую.

Но я встаю каждое утро. Улыбаюсь. Несу всем кусочки пепла своей души, чтобы они на этом взрастили сад уверенности. Сгореть без остатка, видимо, мой удел.

А каждый вечер я пью. Ведь боюсь остаться одна. Снова.

Надо убить в себе сознание, отключить совесть, низвести себя до уровня животного, чтобы снова делать то, что должна делать. Играть выданную роль.

Ведь я – не тот человек, которого вы видите. Нет, возможно, я не так плоха, как кажется. Но…

Слишком много "но". И пусть все потом скажут, что у каждого этих "но" целый товарный состав. Пусть.

Я-то знаю, что мое самое главное "но" – ложь. Я – не та, за кого ты меня принимаешь.

А ты, сволочь такая, не веришь. Почему?!

Я курю и пью.

А ты?

"Да какого хрена? Совсем новые же! Только-только купил!" Я брезгливо вытираю край отинка о ворсистый ковёр и аккуратно перешагиваю через кровавую лужу у дивана.

Вообще, ненавижу шариться по местам массовых убийств. Это всё равно, что попасть куда-то под конец чужого праздника. Основное действие уже закончено, но еще не убрано. Ты чувствуешь себя совершенно лишним, если не сказать обделенным.

В нос бьёт тошнотворный запах. Эдакая гремучая смесь из алкоголя, успевшего подтухнуть мяса и мочи. С удовольствием прикрыл бы лицо платком или хотя бы ладонью, вот только поступать так же как жирный инспектор Миггель нет совершенно никакого желания. Никогда не понимал, что такого сделал этот неповоротливый боров, что умудрился не только возглавить отдел расследования убийств, но и оказаться в милости старого Дона. Ему же только в грязи лежать да хрюкать!

– Ну что тут у вас? – если бы не мои личные мотивы, ни за что бы на свете не поперся в этот дом.

– Да вот…– в носовой платок бубнит инспектор и вместо пояснений обводит комнату рукой.– Судья Терренс с катушек съехал, застрелил жену и прислугу, а сам чуть не повесился. Еле из петли вытащили.

Я с подчеркнутым равнодушием ещё раз оглядываю прикрытый белой простыней труп. Ткань местами насквозь пропиталась кровью и теперь клочьями липла на неестественно изогнутые конечности жертвы. Когда-то аккуратно собранные волосы теперь бесформенной паклей торчали из-за края материи.

А ведь это была красавица Элен. Прекрасная женщина с не особо-то завидной судьбой. Судья Джонатан Терренс славился скверным характером и склонностью к насилию. Но чтобы вот так, среди белого дня и даже не позаботившись об алиби? Абсурд.