Как следует из приведенных определений, стресс и травма – это континуум. В нашем обществе мы обычно думаем о хроническом стрессе (как например многолетний трудоголизм без достаточного отпуска), как о чем-то отличном от шоковой травмы (теракт, сексуальное насилие или автомобильная авария), и что обе эти категории отличаются от травмы развития и реляционной травмы (например, когда человек рос в жестокой семье, в обстановке оскорблений и насилия). Я не собираюсь объединять эти категории или говорить, что они одинаковы. С точки зрения того, как мы индивидуально и коллективно понимаем и осознаем эти различные виды событий, они абсолютно не одно и то же. Тем не менее, с точки зрения нашей нейробиологии – то есть с точки зрения того, как наш мозг, вегетативная нервная система и тело переживают такого рода события, – они действительно довольно похожи. На самом деле, последствия того, что вы живете жизнь изможденного офисного работника, теснее связаны с последствиями, с которыми сталкивается ветеран боевых действий с ПТСР, чем в это заставляют нас поверить распространенные социальные интерпретации.

Там, где мы обнаруживаем себя в континууме между стрессом и травмой, все зависит от того, как наша система ум – тело (сознательно и бессознательно) воспринимает текущую ситуацию – и особенно от того, чувствуем ли мы, что у нас есть свобода выбора во время этой ситуации. Чем меньше свободы выбора мы ощущаем, тем более травматичным будет данный опыт для нашей системы ум – тело. Этот принцип – фундамент, на котором строится ФТУО.

Цель ФТУО состоит в том, чтобы научить человека находить в себе свободу воли и иметь доступ к ней в любой ситуации, независимо от того, насколько сложной, стрессовой или травмирующей эта ситуация может быть. Опираясь на тысячелетние традиции воинов, имевших те же стремления, ФТУО культивирует мудрость и мужество – два качества, необходимые для достижения свободы воли, которая способна адаптивно действовать во время стресса и во время восстановления после него. В этой книге я научу вас обращаться к своей свободе воли – как на микроуровне, внутри системы ум – тело, так и на макроуровне, в ваших взаимодействиях с другими и с внешней средой.

Мы живем в мире, где темп перемен постоянно ускоряется. Технологические инновации, особенно в области генетики, нанотехнологий, нейробиологии, робототехники и искусственного интеллекта набирают обороты наряду с глубокими социальными, этическими и философскими последствиями этого.

Мы также видим растущую политическую раздробленность, «фейковые новости» и недоверие к социальным институтам, в то время как движения Black Lives Matter и # MeToo[9] проливают свет на устоявшиеся социальные модели расизма, сексизма, гомофобии и сексуального насилия. Действительно, в 2017 году 59 % взрослых американцев сказали, что считают, что сейчас, насколько они могут помнить, мы достигли самой низкой точки в нашей национальной истории, – и это самоощущение разделяют американцы всех поколений, включая тех, кто пережил Вторую мировую войну, войну во Вьетнаме и террористические атаки 11 сентября. Помимо этих человеческих конфликтов, напряжение от перенаселенности, изменение климата и масштабней-шее массовое вымирание видов с тех пор, как динозавры покинули землю шестьдесят миллионов лет назад, угрожают биоразнообразию, здоровью и потенциалу нашей планеты. Все это не новость, но когда мы принимаем все это во внимание, неудивительно, что наши системы ум м тело – изначально разработанные двести тысяч лет назад и остающиеся в значительной степени неизменными с тех пор – часто кажутся слишком хрупкими, чтобы со всем этим справиться.

Действительно, по нескольким показателям Соединенные Штаты сегодня – одна из самых жестоких, подверженных стрессу и травмированных стран мира. Показатель смертности в США от огнестрельного оружия – 3,85 смертей на 100 000 человек, большинство из которых – самоубийства – превосходит этот показатель у наших социально-экономических партнеров: это в восемь раз больше, чем в Канаде, и в тридцать два раза больше, чем в Германии. США с декабря 2012 года до октября 2017 года пережили более 1500 массовых убийств – по меньшей мере 1700 убитых и 6100 раненых.

Только Йемен – пограничное недееспособное государство, погрязшее в гражданской войне, – имеет более высокий уровень массовых убийств на душу населения, чем мы. Если взять более широко, в 2016 году в США жертвами насилия стали 5,7 человек – это 21,1 на 1000 человек – включая изнасилования / сексуальное принуждение, грабежи, а также нападения, в том числе с отягчающими обстоятельствами. У нас также самый высокий в мире показатель содержания под стражей: более 2,3 миллиона человек находятся в исправительных учреждениях.

В то же время 89 % взрослых в Соединенных Штатах сообщают, что они пережили по крайней мере одно травмирующее событие в своей жизни, а большинство взрослых сообщают о том, что они пережили многочисленные травмирующие события[10]. Конечно, не у всех, кто испытывает травматическое событие, разовьется травма. У 4–6 % мужчин и 10–13 % женщин в Соединенных Штатах по крайней мере один раз в жизни было зафиксировано развитие ПТСР; показатели пожизненного ПТСР более чем в три раза выше среди мужчин, переживших воздействие боевых действий, и женщин, подвергшихся сексуальному насилию. ПТСР редко встречается в одиночку, чаще всего оно идет рука об руку со злоупотреблением наркотическими и психотропными веществами, глубокой депрессией и тревожными расстройствами. Когда у кого-то есть ПТСР и присутствует одно из этих вышеперечисленных дополнительных условий, такие люди также более склонны к связям с интимными партнерами, расположенными к насилию и суицидальному поведению.

Другая статистика, казалось бы, не связанная с травмой, говорит о высоком уровне травматизма в Соединенных Штатах. Около четверти взрослых американцев в настоящее время имеют какое-либо психическое недомогание, и почти у половины разовьется как минимум одно психическое заболевание в течение жизни – таким образом, связанные с психикой недуги чаще являются причиной инвалидности, чем любые другие болезни, включая рак и болезни сердца.

Кроме того, с течением времени число диагнозов, связанных с психическим здоровьем, возросло, что, возможно, объясняется усилением отчетности и включением большего числа психических заболеваний в диагностическое руководство. Лонгитюдные исследования, в которых специалисты возвращаются в одни и те же сообщества для многократного сбора данных, в основном свидетельствуют о росте распространенности депрессии и тревоги и большим риском для жизни в каждом последующем поколении. Например, в 2007 году в США молодые люди в шесть-восемь раз чаще страдали клинической депрессией по сравнению со своими сверстниками 1938 года. Сегодня показатели серьезной депрессии в течение жизни от 15 до 20 % – в десять раз больше, чем у американцев, родившихся до 1915 года (а они пережили Великую депрессию и две мировые войны). За последние семь десятилетий уровень тревожности также неуклонно возрастал. Сегодня тревожные расстройства – самое распространенное психическое заболевание в США, затрагивающее почти треть взрослых, – при этом все больше американцев обращаются за медицинской помощью по поводу тревоги, чем из-за болей в спине или мигрени. На самом деле, по сравнению с людьми, у которых нет тревожных расстройств, те, у кого они есть, в два раза чаще обращаются к врачу и в шесть раз чаще их госпитализируют – во многом потому, что они стремятся облегчить симптомы, имитирующие реальные физические заболевания, такие как сердцебиение, головные боли, проблемы со сном или желудочно-кишечным трактом.