– А если они откажутся?

– Кто же отказывается от еды просто так? – спросила Алина.

– Ну ты же отказываешься.

– Я ее не хочу есть, я хочу игрушку.

– А может быть, они тоже хотят игрушку?

Алина замотала головой.

– Нет, не хотят.

– Почему ты так уверена?

– Потому что игрушку хочу я.

Александр снова рассмеялся. Алина всегда его смешила.

– Хорошо. Я куплю тебе еще один ради игрушки.

– Ура!

– Только вот дождемся, пока мама придет, – он повернулся посмотреть, где Катя.

Она стояла у кассы и ждала заказ. Их взгляды встретились. Саша улыбнулся. Катя улыбнулась ему в ответ и помахала чеком.

– А какая игрушка будет следующая? – спросила Алина.

Александр повернулся, чтобы ответить. В этот момент что-то хлопнуло. В первую секунду он подумал, что где-то рядом лопнул воздушный шар. Но разве от лопнувшего воздушного шара так кричат люди?

Обернувшись, он увидел, как колонна, поддерживающая собой крышу, медленно, словно кто-то почти остановил время, складывается. За колонной двигалась крыша развлекательного центра. Вместе с крышей вниз падал снег. Очень много снега. Невероятно много снега.

«Его слишком много» – думал Александр, наблюдая, как крыша медленно приближается. А еще он думал о том, что любит свою жену, сына Колю, Алину и не родившуюся дочь Евгению. А еще жизнь. Но крыше торгового центра «Олимп» было на это плевать.

Убрав руку со лба Александра, я попятился, но не от увиденного. Я боялся, что меня подведут ноги. Это было очень тяжело. Он не хотел умирать, зная, какая счастливая жизнь его ждет. Трое детей, любящая жена, успешный бизнес. О чем еще может мечтать человек? Но крыша торгового центра, а в ее лице смерть не знала пощады. Санитар оказался прав. В зале было очень много людей. Две сотни не меньше. И все они находились под завалами. Вот ты есть, радостный, красивый, светящийся, а вот тебя нет. Все. Конец.

Мой зад каким-то шестым чувством сам нашел стул. Я сел. Голова немного кружилась, сердце билось со скоростью ударов ста в минуту, не меньше. Я взял свою голову в руки, пальцы сами схватили волосы. Я только, что умер. Только что. Нет, до этого я умирал много раз, но чувства были примерно одинаковые. Все, в лице кого я умирал, уходили, либо не сожалея ни о чем, как моя бабушка, либо зная, что сделали все возможное.

Сейчас же я умер по-настоящему. Я чувствовал тьму. Всепоглощающую, бездонную тьму и невероятную тоску. Дикую и нечеловеческую. Сожаление и ярость оттого, что не могу ничего сделать. С вопросом на устах: «Почему я?» и «Почему именно сейчас?» я умер. Первый раз по-настоящему. И это было действительно ужасно. Но еще ужаснее возвращаться после этого. Первый раз в жизни я чувствовал полное опустошение, и первый раз в жизни я хотел напиться.

Двери снова распахнулись. Новый санитар. Новый покойник. Женщина лет пятидесяти. Тоже из торгового центра. Он что-то говорил. Что меня нет на месте, кажется. Нет на месте? Но вот же я. Все это я помню, как в тумане. Я делаю запись в журнале. Расписываюсь. Открываю холодильник. Санитар помогает мне засунуть в него труп. Затем все повторяется. Сколько их было? Не помню. Может быть десять. Может двадцать. Я работал в перчатках. Если бы я еще раз умер, я бы грохнулся в обморок прямо там.

Как меня сменили, я не помню. Видимо, кто-то сказал, что я не справляюсь. Не удивительно. Не каждый день в торговом центре падает крыша. Помню Семена Аркадьевича. Он был не один. Еще пара человек. Леонида среди них не было. Видимо их вызвали из дома в связи с чрезвычайной ситуацией. Он что-то сказал. Но я не помню что. Кажется, чтобы я шел домой. Я послушался.

Снег прекратился. Сделав свое страшное дело, он отступил, как отступает отряд диверсантов, выполнивший боевую задачу. Как я оказался дома, не помню. В памяти остался только диван. Я рухнул на него и уснул. Странно, что я вообще куда-то смог дойти, ведь совсем недавно я умер. Умер по-настоящему.

Кто-то, возможно, скажет, что я плакса или нюня. Ну умер тридцатипятилетний парень. Ну была у него семья. Была хорошая жизнь. Ну и что? Такие парни умирают каждый день, но наш земной шар продолжает крутиться. Да, продолжает. Но если вы умрете, для вас земной шар крутиться перестанет. А я умер, и для меня он все еще крутится. Так что те, кто называет меня слабаком пусть немного подумают, потому что они не испытали и тысячной доли того, что испытал я. У этого парня была семья, у него была любовь, у него было счастье. Было все это и у меня. Он все это потерял и умер. Я потерял и до сих пор жив.

Когда я проснулся, телефон показывал 20:35 02.01.2019, кучу пропущенных звонков и непрочитанных сообщений. Я проспал больше суток, но все еще чувствовал себя разбитым. Голова была тяжелой, а желудок пустым. В первую очередь я полез в холодильник, но ничего лучше пятидневной колбасы там не нашел. Налив кофе, с бутербродом в руках, я стал просматривать телефон.

Семен Аркадьевич написал в Телеграмме, что я молодец и в качестве награды могу пропустить следующее дежурство. От мамы было несколько пропущенных звонков. Она волновалась. Среди сообщений было даже послание от Леонида. Он извинялся, объяснял свое отсутствие постновогодним похмельем. Дальше я читать не стал. Мне было плевать.

Но больше всего звонков было от моего отца. И всего одно сообщение. «Перезвони». Я набрал его номер. Телефон он взял не сразу.

– Да, сын, привет.

– Привет, пап. Извини, я вырубился после дежурства и…

– Мы в больнице, Эрлик. Приезжай сюда.

– В какой больнице?

– Ты разве не слышал, обрушилась крыша.

Мое сердце сжалось от нехорошего предчувствия.

– Я слышал. Все прошлое дежурство я только и делал, что принимал погибших.

– Лина и Марк… они…

Он прервался.

– Господи, только не говори…?

– Они живы, но в очень тяжелом состоянии. Приезжай, – он назвал адрес больницы.

– Конечно. Я скоро буду.

Как я одевался, вызывал такси и ехал по городу – не помню. Первое, что действительно отпечаталось в моей голове, как женщина на входе в больницу гаркнула на меня за то, что я попытался прорваться без бахил. Пришлось купить их в автомате за пять рублей. Кажется, один из них я так нормально и не одел, но она этого не заметила.

В американских сериалах отделения реанимации показаны очень эффектно. Палаты со стеклянными окнами в человеческий рост, огромное количество разных приборов с мониторами, медсестры в идеально чистых халатах и шапочках. Думаю, на самом деле американская больничная действительность отличается от американских сериалов. Отличается и наша.

Поднявшись на четвертый этаж в реанимационное отделение, я наткнулся на больничный пост, где сидела тучная женщина в мерзко-розовом больничном костюме и пила чай.

– Вы куда? – спросила она тоном родителя, обращающегося к провинившемуся ребенку.

– Я ищу палату, где лежат Марк и Эвелина Темировы, – ответил я, выглядывая отца в длинном коридоре.

– Вы родственник?

– Да, брат.

– Без разрешения доктора нельзя.

– А где мне его найти?

– Он сейчас на обходе.

– Хорошо, я подожду.

– Только не мешай мне работать.

Я отошел в сторону и набрал отца.

– Пап, я в больнице. Вы где?

– Я у доктора в кабинете. Сейчас выйду.

Он появился через пару минут. Под красными глазами были темные круги, одежда измята.

Мы обнялись.

– Как они? – спросил я.

Отец прикусил губу.

– Эвелина неплохо, у нее всего лишь сломана нога. Врачи возят ее по рентгенам и МРТ, хотят исключить повреждение внутренних органов.

– А Марк?

Отец замолчал.

– Он жив? – спросил я.

Папа кивнул.

– Но очень плох.

– Что с ним?

Он сделал паузу.

– Черепно-мозговая травма.

– Черепно-мозговая? Серьезная?

– Ему сделали операцию пару часов назад. Сейчас он в искусственной коме.