– Сегодня ты помог не только ей, но и всем родственникам погибших, – сказала она. – Это было правильно.

– Я знаю.

Она включила воду и помыла чашки.

– Ты никогда не задумывался, откуда у тебя эта способность?

Я пожал плечами.

– У меня есть одно предположение, но только и всего.

– Расскажи.

– Ты же знаешь, что я по национальности алтаец.

Она кивнула.

– Шаманизм одна из неотъемлемых частей нашей культуры. Ты знаешь, что это такое?

– Это когда обкуриваются травами и разговаривают с духами?

– Не совсем, но примерно. Так вот, отец рассказывал, что до того, как до Алтая дотянулась советская власть, многие поколения наших предков были шаманами. При советах это все запретили, поэтому мой отец даже не представляет, чем они занимались.

– То есть, ты унаследовал эту способность от своих предков?

– Может быть. Но я думаю, что причина не только в этом.

– А в чем?

– Меня зовут Эрлик.

– Знаю, я же с тобой встречаюсь.

– В алтайской мифологии так звали бога мира мертвых.

На лице Кристины появилось недоверчивое выражение.

– Я так и знал, что мне не стоило тебе ничего рассказывать.

– Не пойми меня неправильно, Эри, но все это выглядит как сильно притянутое за уши.

– А я и не утверждаю, что прав. Это всего лишь мои предположения. Правды я все равно никогда не узнаю, а так у меня хотя бы есть какое-то объяснение.

– А может быть ты не один такой и ответы есть у других?

Я пожал плечами.

– Сомневаюсь, что еще кто-то есть.

– Ну а все-таки, разве тебе не интересно?

– Не особо.

– Фу, какой ты скучный.

– Ну извините, какой родился.

Она поставила помытые чашки на полку.

– Уже три часа ночи. Я хочу спать. Ты идешь?

Я с удивлением посмотрел на нее.

– И все? Ты больше ничего не скажешь?

– А что тут говорить? Ты не знаешь откуда у тебя эти способности, а с этой женщиной ты поступил абсолютно правильно. Другой на твоем месте присвоил бы эти деньги себе, а ты их честно отдал. О чем тут еще разговаривать?

Сказать, что я был удивлен – проще было промолчать, эффект был бы таким же.

– Только в душ схожу, – сказал я медленно, еще до конца не веря в такую реакцию своей девушки.

– Хорошо.

Когда я вышел из душа, Кристя уже лежала в кровати. Она всегда спала без одеяла, укрываясь только простыней.

Я лег. Кровать предательски заскрипела.

– Ты как слонопотам, – сказала она, не поворачиваясь.

– Прости.

Я обнял ее.

– Прежде чем мы уснем, ответь мне на вопрос.

– Какой хочешь, – ответил я.

– Когда ты… заглядываешь… ну туда.

– В их воспоминания?

– Да.

– Я это называю по-другому.

– Как?

– Я умираю.

Она повернулась ко мне.

– Не смей так говорить.

Я опешил.

– Не говорить что?

– Что умираешь. Ты не умираешь. Они умирают, а ты… ты… ты всего лишь заглядываешь за занавес.

– Занавес?

– Ты живой, а они нет. Значит, ты не умираешь. Тебе ясно? – от возбуждения она подскочила на кровати и теперь стояла надо мной, как мать, недовольная тем, что ее ребенок снова нашкодил.

– Да. Да, я все понял.

Она легла. Я положил руку ей на плечо. Так мы пролежали минут пять. Я уже начал засыпать, когда Кристина снова подала голос.

– Ты правда видишь все?

– Все? В каком смысле все?

– Ну все, что эти люди видели при жизни?

– Нет, не все. Только важные моменты. Счастливые, грустные. Все сколько-нибудь важные.

Кристя села на кровати.

– Значит, ты видел ее голой?

– Кого?

– Ту женщину.

– Ремизову?

– Да. Ты видел ее голой?

– Я рассказал тебе такое, за что меня можно было бы спрятать в психушку, а тебя интересует, видел ли я эту женщину обнаженной?

– Если ее видел он, ее муж, значит, ты ее тоже видел.

Я понятия не имел, как на это реагировать. Казалось, что я уснул и вижу сон.

– Да, видел.

– Как они трахались?

– Ты думаешь, мне это приятно?

– Так видел или нет?

– Ну видел. И что теперь?

– Круто.

– Эээ… что?

– Она очень сексуальная.

– Да как такие мысли вообще лезут в твою голову? – даже в темноте я видел, как она улыбалась.

Ее рука легла на мой живот и поползла вниз.

– Что ты делаешь?

Кристина не ответила, а я больше не спрашивал. Все-таки, Лео был прав. Я очень плохо знаю девушек.

У нас все было хорошо. Через день я почти забыл о семействе Ремизовых. Через неделю уже не вспоминал. Рассказав все Кристине, я как будто сбросил с себя камень. Мы стали еще ближе. Не могу сказать, что наши отношения после этого как-то поменялись. Нет. Она не стала смотреть на меня по-другому, но периодически в ее речах проскальзывали намеки, а иногда и целые шутки о том, что я не такой как все. Ее любимая была про Джека Николсона. Вспоминая ту знаменитую сцену с дверью из фильма Стенли Кубрика «Сияние», Кристина говорила, что я бы сыграл эту роль намного лучше.

– Почему? – спросил я, когда она так пошутила первый раз.

– Потому что ты настоящий псих, Эри, а он его только играл.

А еще она любила шутить про меня как про детектива.

– Если бы я была писателем детективов и писала про сыщика, то ты бы никогда не стал героем моих романов.

– И что же я делаю не так?

– Книги толщиной в одну страницу очень плохо продаются, Эри.

Я не обижался на нее. Мне эти шутки даже нравились. К тому же она смеялась, когда шутила, а мне нравится ее смех.

Наша жизнь шла по обычному сценарию. Так жили и живут многие люди. Я учился, работал в морге сутки через трое, но это нисколько не мешало моему образованию. Кристина училась и в свободное от пар время рисовала комиксы. Ей даже удалось продать парочку, как раз про того самого работника морга, списанного с меня. Как только она их продала, работать над новыми, она стала еще усерднее. Иногда я заходил на кухню в два часа ночи, чтобы попить воды, а она сидела за столом и делала очередной набросок. Я ей никогда не мешал. У меня было на это две причины. Во-первых, карандаш в ягодицу – это очень больно. Во-вторых, у Кристины всегда был запасной карандаш, а ягодиц у всех людей ровно две. Это все шутки, конечно. На самом деле, она просила меня не мешать. Если Кристина хотела поработать ночью, значит так надо. Я это принял, как и она когда-то приняла мою особенность.

Семья моего отца сначала отнеслась к Кристине настороженно. Девушки в странной черной одежде обычным людям кажутся приверженцами какой-то субкультуры: начиная от готов и заканчивая сатанистами. Кристина не принадлежала ни к тем, ни к другим, ни к какому-то промежуточному варианту. Она любила черную одежду и мнение остальных ее не интересовало. Но как это объяснить моим родственникам, я даже не представлял.

Как выяснилось позже, переживал я зря. Когда мой отец понял, что Кристина не собирается снимать фильмы ужасов и приносить в жертву куриц, его настороженность пропала. Возможно, на него оказала влияние тетя Лина, я точно не знаю, а возможно, в пользу Кристины сказала ее осведомленность в древнегреческой мифологии. Когда речь за ужином пошла об олимпийских богах, никто не мог вставить ни слова в течение часа, пока эти двое не наговорились. Когда мы уходили, отец на прощание поднял большой палец вверх. Я расценил это как знак полного одобрения моего выбора.

Но больше отца Кристина приглянулась тете Лине. После смерти Марка она искала отдушину. Я мог с ней разговаривать, она мне отвечала, но меня не покидало ощущение, что мыслями она где-то в другом месте. С появлением Кристины все сильно изменилось. Тетя Лина стала намного отзывчивей, она даже учила Кристину готовить некоторые блюда. Они по несколько часов проводили на кухне вдвоем за готовкой и разговорами, а тот, кто пытался им помешать, мог схлопотать лопаткой по голове.

Мой отец был очень рад за меня.