– Где бригада? – поинтересовался я, пошире распахивая решетку камеры.

– Убыли на Клавдии.

– А ты здесь как?

– Меня, как видишь, немного забыли.

– А в клетке каким ветром?

– Я, видишь ли, выступил против того, чтобы разрывать пространственную связь перстней и мечей Спарты красного взвода.

Ну да, если Гомер не лукавит сейчас, о чем-то таком я и подозревал. Другое дело, что слова Гомера мне никак не проверить – и все могло быть с точностью до наоборот. Впрочем, я хорошо помнил начал отбора в Корпус; помнил, как Гомер, когда залез мне в голову, прекрасно понял кто я такой. И еще я хорошо помнил его слова: «Это мой мальчик, берегите его», обращенные к инструкторам-офицерам. Так что ментату, несмотря на невозможность проверить его утверждения, я сейчас доверял. Надо же кому-то доверять в этой жизни?

Кивнув, я решил времени много не терять и пошел по другим камерам.

– Точно у тебя пожрать ничего нет? Эй, курсант Рейнар, я с тобой разговариваю! – проговорил мне Гомер уже в спину. – Ну никакого уважения к старшим, что за поколение!

– Он уже офицер, почтенный, – ответила за меня Гомеру Филиппа.

– Аха-ха! – то ли закряхтел, то ли засмеялся Гомер. – Ну какой же он офицер?! Полевой патент, и тот аннулировали по подозрению в дезертирстве, а вдогонку ордер на арест от военного прокуратора Рима! Офицер, фф, вместе могли бы здесь сидеть… девочка моя, а у тебя случайно второй такой фляжечки нет?

– Случайно есть.

– Божечки мои светлые и темные! Вашей маме зять не нужен, дорогая моя красота?

Филиппа и Гомер продолжали переговариваться за моей спиной. Сам я уже, миновав несколько пустых камер, остановился на пороге второй камеры занятой человеком, у подсвеченной синей рамкой двери.

– Оу, – вновь не сдержался я от комментария.

В камере, забившись в самый угол и обхватив колени руками, на полу сидела голубокожая девушка. Когда я встал в проеме двери, она посмотрела на меня исподлобья своими залитыми синевой глазами. Исхудавшая, грязная, забитая; но несломленная. Лицо осунувшееся, волосы спутанные. Но несмотря на это я вдруг взял, и ее сразу узнал.

В каменном пенале сидела альтаирка, чей слепок разума был использован для создания клона бездушной куклы. Той самой, которая по пути на отбор, на борту Клавдия, пыталась меня убить, близко познакомившись в бассейне. Ну, и параллельно та бездушная еще прикрывала своим присутствием Сорок первого – еще одного подосланного ко мне убийцу. Который, если бы не Ливия, неотступно следовавшая за мной во время Отбора, меня бы и обслужил профессионально и с гарантией.

– Айне Гессер, изгнанная из клана за своеволие, – произнес я, вспоминая беседу с капитаном Лассалем, который раскрывал мне подробности известной ему информации о покушениях на меня.

Голубокожая альтаирка от моих слов вздрогнула. Я же открыл замок камеры, и показал ей на выход. Без задних мыслей, потому что судьбу девушки представлял. Она клановый изгой без татуировок, которую никто не ищет. Наверняка приняла участие в Отборе, где ее списали на потери, а саму оставили для самых разных нужд. Для создания бездушного клона, например. Или клонов.

В принципе, дева эта мне и не нужна совсем, но не бросать же ее здесь.

– Выходи на поверхность, там встретишь двух варгрийских всадников, Симона и Стефана. Скажешь, чтобы помогли найти тебе обувь и одежду.

Довольно актуальная надобность: на исхудавшей босой альтаирке была только лишь холщовая тюремная роба. Думаю, Симон со Стефаном что-нибудь придумают. Хотя даже если не придумают, не страшно – она владеющая, сила Сияния если что поможет чувствовать себя комфортно. Особенно под чистым небом, без блокираторов как здесь.

В ответ на мои слова Айне Гессер, не говоря ни слова, кивнула. С трудом поднявшись, не очень уверенно двигаясь, она вышла из камеры. Какой разительный контраст с ее бездушным клоном, которая привлекала внимание завораживающей грацией всех курсантов на бортике бассейна.

Глядя вслед голубокожей деве, я раздумывал о том, кто именно ее похитил и убрал из мира живых. Нет, понятно, что конечный бенефициар, почти без сомнений – это или теневые пока члены фамилии Альба, стремящиеся низложить Алисию, или сам тиран Фридрих – учитывая все мои права по рождению. Раздумывал я о том, что кто предатель и непосредственный исполнитель, нарушивший клятву спартанца: командир учебной роты капитан Лассаль, ментат Гомер, командир Первой горной бригады генерал синьор Андре де Монтеклер или сам генерал граф Александр Горацио Эрнест фон Вайс, командир Корпуса Спарты.

Вот все просто как на подбор интересные кандидатуры. Да, Гомера я по-прежнему не исключал – пусть он и сидел с ней в соседней камере. Дела все же вокруг такие, что из числа подозреваемых я бы его не вычеркивал.

Вздохнув и покачав головой – как сложно все, я направился к третьей камере, решетка которой была озарена красным сиянием. Ну здесь определенно демон, поводов для удивлений вряд ли будет…

– Оу, – в третий раз за последние несколько минут произнес я.

Насчет прекращения поводов для удивления я ошибся.

– Мда, настало время просто удивительных открытий, – произнес я после короткого молчания, рассматривая заключенного там узника.

Пленник мне не ответил, смотрел только исподлобья горящим адским пламенем взглядом. После уничтожения сдерживающего контура периметра все связанные с Инферно сущности в округе получили серьезное усиление, и глаза у пленника светились сейчас явно непроизвольно. Но ярко.

«…Как истеричный дурак Себастиан Агилар, который даже умереть не смог с честью», – вспомнил я сказанные Никласом слова на борту траулера, когда нас болтало во время шторма. В тот момент, учитывая сопутствующие обстоятельства, я на слова магистра внимания не обратил совершенно. Но непроизвольно запомнил и теперь очень хорошо понял, что Никлас об обстоятельствах нашего бегства от демонов, едва не уничтоживших по глупой случайности «Нереиду», знал несколько больше чем мы все.

Ну что ж… Бывает. Попавшим в плен людям иногда предлагают отказаться от своих богов, приняв обряд служения богам Инферно. Не все из них выбирают перспективу казни и смерти. Видел я в прошлой жизни и не такие удивительные повороты.

Хм, а видел ли? Справедливости ради надо сказать, что сильнее удививших меня случаев так сходу даже и не вспомню. И дело не в том, что Агилар выбрал жизнь в ином качестве вместо смерти; дело в том, что он выбрал бесчестие – которое для индигета первого сословия тяжелее смерти будет. Смерть случается всего один раз, а без чести предстоит жить постоянно.

– Ренегат? – только и поинтересовался я, озвучивая как казалось очевидное.

Нет, ну вдруг есть какое-то иное объяснение? Все же о перебежчиках из первого сословия мало кто слышал – такие встречаются реже, чем черные лебеди в императорском пруду.

Тот, кто раньше звался Себастианом Агилар де Лариан, а ныне отказавшийся от имени, семьи, чести и своих богов ренегат, отвечать на мой вопрос не стал. Выдержав небольшую паузу, он просто кивнул.

Ладно, это его решение и не мое дело. Оставив пленника сидеть в камере, я прошел дальше. С мыслями о том, что на сегодня удивлений хватит – и дайте мне пожалуйста напоследок обычного, простого и привычного демона. Чтоб я посмотрел на него, махнул рукой и вернулся к насущным проблемам.

И поначалу увидев в последней камере пленника, вернее пленницу, я даже подумал, что действительно удивления на сегодня в этом месте закончились.

Дева Морриган, как же я ошибался.

Четвертым узником оказалась демонесса. Совсем юная, а еще явно резкая и дерзкая – хотя она и замерла в настороженной неподвижности, стоя в центре каменного пенала камеры, эти ее качества были видны невооруженным глазом даже в статике.

Судя по привлекательному личику, юная демонесса явно могла похвастать родством с человеческой расой. Не так, как Филиппа – которая больше человек, чем демон. И у которой суккуб или инкуб был в роли дедушки или бабушки, так что это виделось в незначительных изменениях человеческой внешности.