Иногда Дэйву не хотелось быть таким грубым и резким, но он боялся, что иначе Клаус найдет способ сломить стену его шаткой решимости. Ведь такая возможность у него была.

Дэйв скучал по этому идиоту. Он чертовски скучал по нему.

По его неуместным комментариям, которые остальные научились игнорировать. По тому, как он смеялся над собой, когда никто не слышал, хотя Дэйв всегда втайне прислушивался. По тому, как он появлялся рядом практически из ниоткуда, с гордостью объявляя новое слово, которое требовалось объяснить. Или по тому, как он взволнованно отгадывал песни, которые напевал Дэйв, подпрыгивая и хватая его за руку, выкрикивая: «Я ПОНЯЛ! Знаю! Это Dream Lover, Бобби Дарин. Верно? Я прав?».

Дэйв скучал по тому, как расслабленно выглядел Клаус в конце тяжёлого дня, в редкие мгновения тишины и покоя, когда на травах висела роса. Ему нравилось наблюдать, как Клаус завороженно смотрел на дым, поднимающийся из его собственных губ, в психоделическом танце струек и завихрений.

Ему не хватало их бессонных разговоров, когда они лежали под звёздами, а их тела находились так близко, как только могли, чтобы не коснуться друг друга, будто боялись, что если они это сделают, то просто взорвутся.

В общем… За эти два дня избегания Дэйв жутко соскучился по Клаусу. Но и самому Клаусу тоже было нелегко.

***

Клаусу пришлось пережить это, потому что он был вынужден. Что ещё ему оставалось делать? Будет ли Дэйв снова дружить с ним? У него не было способностей Эллисон. Он не мог заставить других людей полюбить его.

«Смирись с этим», — вот то, как он мог бы себе это описать. По крайней мере, он не пытался снова достучаться до Дэйва. Клаус не стал тратить столько энергии на одного человека. Люди занимались своими обычными делами, а Клаус пытался держать удар. Но один удар он всё-таки пропустил. И это было болезненно.

С того несчастного дня, когда Пико умер, а Дэйв замкнулся в себе, прошло всего двое суток, но они показались Клаусу нескончаемыми. Рутина больше не приносила ему удовольствия, он делал всё возможное, чтобы банально выжить. Клаус действительно не знал, ради чего он всё ещё жив, но был уверен, что причина в итоге отыщется. Сейчас он просто плыл по течению и ждал, когда утихнет эта глупая, болезненная привязанность к Дэйву.

Очевидно, времени на это потребуется много. Как бы Клаус ни старался притвориться, что ему было наплевать на этого парня, он наблюдал за ним каждый раз, когда тот поворачивался к нему спиной. Каждое движение Дэйва, даже простое поднятие руки, когда он поправлял каску, или закатывал глаза из-за какой-нибудь очередной шутки Тедди, сводило Клауса с ума, безумно и мучительно.

Клаус скучал по нему. Чертовски скучал.

Зато у него появилось время, чтобы подружиться с Тедди. Он действительно наслаждался обществом этого парнишки, своего рода мини-версией самого себя — без наркотиков, травм и проблем с отцом. Тедди, похоже, тоже нравился Клаус, он часто ходил за ним по пятам, а его весёлый смех следовал за ними.

Устав от постоянных просьб, он научил Тедди нескольким приемам рукопашного боя.

— Ты должен показать мне, как делать то кунг-фу, которым ты угомонил того Чарли. Оно вообще нереальное!

Клаус старался изо всех сил, часто напоминая Тедди, что его «кунг-фу» — это вторая натура, и он на самом деле понятия не имел, как этому научить. Тем не менее, всего за час он смог показать Тедсу несколько версий того, как застать противника врасплох и уронить его на землю. Поначалу они тренировались с Большим Элом, которого Тедди мог и без всяких единоборств одной рукой отбросить на пару метров. Настоящее испытание началось, когда подошёл Дон Хуан.

— Эээ…

— Ну давай, Тедс! Покажи мне, что ты умеешь, — в улыбке Дона сквозило явное сомнение, жестко намекающее: «У тебя нет шансов, малыш».

— Хорошо. Окей, Донни, давай, — нерешительно согласился Тедди. Клаус наблюдал за этой сценой, приподняв брови. Ему было очень любопытно посмотреть на то, как это будет происходить — как Тедди собирается обезоружить парня, который в два раза больше его самого.

Дон сделал выпад, а Тедди мгновенно завизжал и съежился. Весь взвод одобрительно заржал. С понимающей улыбкой, Дон отступил, прежде, чем схватиться с девятнадцатилетним парнем.

— Хорошая попытка, чувак. Если это можно так назвать.

— Отвали, Дон. Я буду больше тренироваться с Бутсом, а потом надеру тебе задницу, понятно?

— Я понял тебя, бро. Просто слабо верится.

— Вот увидишь. Верно, Бутс?

— Да ты настоящий Даниэль ЛаРуссо, — согласился Клаус.

— Кто это?

— «Каратэ-пацан»? Это… Ах да, точно… неважно.

— Иногда ты такой странный, Бутс.

— Я знаю.

Фиаско Тедди в спарринге с Доном привлекло внимание всего лагеря, включая Дэйва. Тедди и Дон продолжали болтать о схватке, которая, по их мнению, всё же должна была когда-нибудь состоятся. Среди прочего, кто-то бросил новое для Клауса слово — «слюнтяй», и мысли Харгривза инстинктивно сошлись в одном:

«Надо спросить Дэйва. Словарь Дэйва».

Но затем:

… «Оу. Точно».

Клаус посмотрел на Сарджа и стоящего рядом с ним Дэйва.

Клаусу показалось, или Дэйв и впрямь отвёл взгляд, как только он посмотрел туда? Может, он только вообразил то, что хотел увидеть — Дэйву всё ещё интересно… он ему всё ещё любопытен?

«Не трать на это время, Клаус…»

Однажды вечером Клаус и Тедди устроились на траве, Клаус вытащил из кармана жилета косячок и чиркнул спичкой.

— Меня поражает твой бесконечный запас наркотиков, чувак — Тедди с благодарностью взял косяк, когда Клаус передал его, сделав перед этим затяжку. Он пожал плечами.

— Я должен.

— Что?

— Всегда запасаться.

— Почему это?

— Видишь ли, сынок… когда кто-то, например, я, изо дня в день вкладывает в своё тело столько веществ, они становятся нужны ему тупо для того, чтобы выжить. Это называется «зависимость». Не употребляйте наркотики, дети… А теперь пыхни-ка разок.

Тедди засмеялся и затянулся, вернув косяк Клаусу.

— Ха, я не знал. Думаю, я действительно не замечал, что ты всегда под кайфом.

— Ну, зато ты бы точно заметил, если бы я не был под кайфом. Позволь сказать, это было бы ни разу не весело.

Остаток вечера они провели, хихикая, как глупые школьники. Травка, конечно, помогала. К тому времени, как остальные заснули (со смертью Пико стихли и песни Дэйва), Тедди мечтательно закатил глаза в далёкую-далёкую галактику и принялся рассказывать о своих «трёх поросятах».

— Тайра, Фиби и Инес… Я начал называть их «три поросёнка» после того, как они впервые попробовали спагетти. Я не в курсе, как можно умудриться запихать макароны себе в трусы, Бутс, но эти девчонки это сделали. Конечно, тогда они были малыми. Теперь они выросли, им уже по семь лет, они теперь типа миниатюрные копии взрослых.

— Они тройняшки?

— О-о-о, да, сэр. Ты слышал о двойных неприятностях? Ну, близнецы и рядом не стояли против этих трёх торнадо.

— Держу пари, ты хороший старший брат?

— Я стараюсь изо всех сил. Сначала я их ненавидел, мне же тогда было одиннадцать … Занимался своими делами, привык быть единственным ребенком в семье, а потом моя мама говорит: «Марион… Как насчет младшего братика или сестренки?» А я: «Неееет!» А она: «Вообще-то у тебя нет выбора, малыш».

Тедди улыбался и рассказывал о своей семье, запрокинув голову к небу. Клаус ощутил внутри себя странное противоречие — колющую боль, которая растеклась поверх бескрайнего бассейна тепла. Слушать Тедди, то, как он говорит, было горько и сладко одновременно. О своей семье от него не прозвучало ни капли резкости, только чистая, безусловная любовь. Это была идеальная форма семьи, редкость. Радовало, что она есть у Тедди, но Клаус не мог не грустить, когда слушал о воспитании других детей… Иногда Клаус думал о том, каково было бы расти в таком доме.

Боль снова вернулась, когда Клаус понял, что Тедди говорит о своих близких так, будто никогда к ним не вернется. Так здесь поступало большинство, и это было грустно. Вот и всё. Только так Клаус мог сейчас это объяснить. Было грустно.