Клаус даже не вздрогнул. В этот момент Дэйв чертовски боялся посмотреть на его лицо, заглянуть в глаза. Он сам с трудом осознавал, что Тедди больше нет, а возведённые стены спокойствия рассыпались одна за другой от одного только вида, как эта потеря разрывала Клауса на части. Сейчас Клаусу нужна была забота. Дэйв не знал шок ли это или что-то другое, но тот не произнёс ни слова за всё время, что они возвращались в лагерь.

Похоже, он просто не знал, что сказать. Дэйва это устраивало. Он так же молча растирал руки Клауса под ледяной водой, пока кожа не стала розовой — уже не от крови, а просто от холода. Дэйв закрутил вентиль, обхватил окоченевшие ладони Клауса своими и крепко прижался к нему со спины.

— Мы достанем тебе новую форму, когда вернемся на базу, хорошо?

Клаус коротко кивнул, на лице застыло отсутствующее выражение. Откровенно говоря, он пугал Дэйва до усрачки.

Его непривычно тихое поведение не изменилось. Следующим утром, едва проспавши час, Дэйв обнаружил, что Клаус уже проснулся. Повернувшись спиной, он сидел на краю своей койки и смотрел в никуда. Чтобы заставить Клауса хоть как-то включиться, Дэйву пришлось взять его за руки и буквально вытащить на завтрак. Всё это время Клаус держался так будто суставы окаменели, и каждый шаг причинял боль. Если бы Дэйв позволил, он бы так и просидел весь день глядя в одну точку.

По крайней мере, он держался рядом. Не было ощущения, что Клаус пытался оттолкнуть Дэйва — напротив, Клаус цеплялся за него, будто они были физически и бесконечно связаны, приветствовал каждую попытку Дэйва позаботиться о нём. Но сердце Каца рвалось на части от абсолютной тишины. Клаус никогда не был таким тихим. Клаус никогда не был тихим, и точка. Даже в свои самые худшие моменты или во время ссор с Дэйвом, Клаус всегда находил, что сказать. А сейчас — ничего.

Но Дэйв не давил на него. Он боялся, что тогда Клаус начнет закрываться, копить секреты и отдаляться, как это уже не раз случалось. На самом деле, Дэйв был даже рад, что всё дерьмо между ними разрешилось до смерти Тедди, ведь если бы они не разобрались с портфелем или его выходкой на дне рождения, кто знает, смогли бы они пережить этот тотальный пиздец?

Но сейчас, после всего пережитого и данных друг другу обещаний, после осознания, что никто из них не должен справляться с проблемами в одиночку, Клаус и Дэйв почти не расставались.

Следующие несколько дней всё оставалось по-прежнему. У Дэйва едва не случался сердечный приступ, когда он терял Клауса из виду — а тот, оказывается, сидел неподалёку в немом оцепенении. В такие моменты Дэйв молча опускался рядом. Они могли сидеть так часами… в полной тишине. Иногда Дэйв брал его руку в свою или обнимал, притягивая ближе. Иногда ничего не делал. Даже без слов, он улавливал к чему в тот или иной момент был готов Клаус, и прислушивался к интуиции, прежде, чем что-либо сделать… Дэйв не хотел торопить его.

По ночам Клаус сначала отворачивался, кутался в простыни и сжимался калачиком. Но Дэйв всегда был рядом. Он запускал пальцы в растрёпанные кудри Клауса и тихонько напевал мелодию, пока тот не поворачивался, чтобы встретиться взглядами. Тогда они сплетали пальцы и медленно засыпали вместе.

Больше всего Дэйва беспокоило время еды. Часы, раньше полные смеха и общения, стали болезненно тихими и мрачными. Тедди всегда болтал без умолку с набитым ртом и смеялся над чем-нибудь, что в отличие от остальных ребят, казалось ему безумно смешным. Притворялся, что кормит мини-Мариона, предлагал Дэйву сразиться в армрестлинг или делился историями из своей «юности» (которые, как в шутку отмечал Дэйв, происходили года два назад, не больше). А теперь они не могли найти тему для разговора. Без главного весельчака Тедди и всегда поддерживающего его Клауса, Дэйв лишь грустно улыбался Элу и Бенто, и пытался подобрать слова, пока Клаус сверлил взглядом свою порцию. Он вообще не прикасался к еде, пока Дэйв не толкал его под столом и не просил еле слышно:

— Пожалуйста. Ради меня.

И только тогда Клаус съедал несколько кусочков кукурузного хлеба или немного фаслоли.

Но самое жуткое происходило не в моменты отдыха. Они, конечно, пугали Дэйва, но не так, как поведение Клауса на поле боя.

От Бенто он узнал, что Клаус убил нескольких вьетнамских солдат сразу же после того, как ранили Тедди. Кац все еще помнил свое первое убийство несколько лет назад. Это дерьмо остаётся с тобой навсегда, особенно если ты, как Клаус, делал всё возможное, чтобы в принципе не пользоваться оружием. Внешне Клаус не редко показывал эту сторону, но он действительно был милым, мягким и сентиментальным, хорошим и заботливым человеком. Несомненно, убийство людей травмировало его не меньше всего остального.

Однако он справлялся с этим неожиданным образом. Всякий раз, когда отряд попадал под обстрел или появлялась возможность взяться за оружие, Клаус не упускал своего шанса. Дэйв никогда раньше не видел Клауса настолько сосредоточенным. Он вообще внезапно стал дико крутым, но так казалось только сперва. А затем он пересек черту, где следовало просто хорошо сражаться, как того ожидали командиры, и безрассудно срывался на каждую группу вьетнамских солдат, отнявших у него друга. Дэйв знал, каково это. Он знал, что чувствовал Клаус, по крайней мере, отчасти.

И Кац не осуждал его. Он даже не препятствовал тихой яростной мести Клауса, когда случались жаркие стычки. Всё, что он мог — держаться рядом и прикрывать его спину… как они обещали друг другу с самого начала. Дэйв просто молился, чтобы Клаус скорее успокоился… чтобы постепенно смирился, даже если это займет много времени. А больше всего Дэйв молил о подсказке — он был совершенно растерян и не знал что делать.

«Время лечит всё, Дэвид», — говорил отчим, когда Дэйв расстраивался из-за чего-то, что не в силах был изменить. Но, чёрт побери, почему время тянулось так пиздецки медленно?

Впервые после смерти Тедди Клаус заговорил… Что ж, это было настолько неожиданно и даже пугающе, что уже засыпая в темноте на своей койке Дэйв чуть не подскочил на пару метров.

— Дэйв? — позвал тихий голос, тот самый голос, по которому Дэйв очень скучал. Не ожидая, что кто-то будет шептать ему на ухо посреди ночи в кромешной тьме, Дэйв резко вздрогнул. По крайней мере, этого было достаточно, чтобы у Клауса вырвался хриплый смешок.

— Господи Иисусе! Да? Прости. Да, что? — он запнулся, неразборчиво бормоча, и потёр глаза, чтобы привыкнуть к чернильной темноте вокруг.

— Мы можем пройтись?

Его слова звучали одновременно и робко, и отчаянно. У Дэйва заныло в груди от того, как Клаус был похож на ребёнка, разбудившего родителей, чтобы рассказать о монстрах под кроватью.

Дэйв решил воспользоваться моментом. Пусть он и был вымотан после смены на разгрузке самолётов, возможно, именно этого момента он так долго ждал… Не только того, что Клаус снова заговорит, но и начнёт открываться после случившегося. Дэйв протянул руку в темноту и нашёл Клауса, кончиками пальцев обвёл черты его лица, чем вызвал ещё один тихий смешок. Наконец, добравшись до подбородка, Дэйв обхватил его ладонью и притянул Клауса ближе, чтобы поцеловать в лоб.

— Пошли, — прошептал он, нащупав руку Клауса, и они незаметно вышли наружу под залитое лунным светом небо.

Они не говорили. Точнее, Клаус не говорил, как того ждал Дэйв, но всё же. Вечер и без того можно было считать успешным. Когда они сделали четвертый круг вокруг лагеря и Клаус начал замедлять ход, у Дэйва появилось ощущение, что он, возможно, готов начать говорить.

— Хочешь посидим? — Дэйв несколько раз сжал его руку, прежде чем остановиться. Клаус лишь кивнул. Они присели: Дэйв позади, а Клаус между его ног, облокотившись спиной к груди. Дэйв прижал его к себе, защищая от ветерка — единственного нарушителя в целом прекрасной погоды.

И снова долгое время они ничего не говорили. Дэйв уже собирался спросить как дела (обычно ответом был неопределённый кивок или почти незаметное движение плечами), но Клаус опередил его: