Я вернул листок Филонову, тот с прежней брезгливостью положил его в папку, которую небрежно бросил на край стола.

– Не знаю, куда еще он это передал. – Филонов смотрел в сторону, потом перевел глаза на меня. – Ты уж… будь аккуратнее в высказывании своих суждений.

«“Будь аккуратнее в высказывании своих суждений”, – думал я, возвращаясь к себе, – ничего себе пожелание. Мы что, возвращаемся в прошлое? Веселенькие дела. А все эти… специалисты, умеющие четко и в срок выполнять поручения… Им важен сам факт критики, а то, что я хочу, чтобы стало лучше, им не важно. Форма важнее содержания». Раздражение вздымалось во мне.

Текучка по-прежнему поглощала значительную часть моего времени. В какой-то момент понимал, что давно не общался с Кириллом. И тогда я старался уделить ему время в ближайшее воскресенье, куда-нибудь свозить, показать что-то интересное. Благо, в Москве и ближнем Подмосковье хватало музеев, исторических мест. Часто мы брали с собой Василия, и тогда появлялся четвертый участник поездки – Настя. Признаться, мне больше нравились такие путешествия. Кириллу – тоже.

В одно из воскресений наша четверка отправилась в Ростов Великий. Нам повезло – погода выдалась солнечная, беззаботная. Приятно было смотреть за окно машины на залитые ярким светом пейзажи. У Ростовского кремля вытянулась вереница лавчонок, в которых торговали всякой чепухой: аляповатыми сувенирами, майками с иностранными надписями, безвкусно оформленными полотенцами. Судя по всему, эта продукция пользовалась спросом у туристов.

Мы прошли на территорию, огороженную белокаменными стенами, осмотрели храмы, прекрасные, но вконец запущенные. Кирилл и Василий попритихли под их сводами, на их лицах появилось осторожно-уважительное выражение. Потом мы вышли на берег озера Неро. Водная гладь раскинулась перед нами, убегая до горизонта и охотно отражая на себе небо с маленькими редкими облачками. Благостную картину портил мусор, валявшийся на берегу, – полиэтиленовые пакеты, бутылки, бумажки.

Василий и Кирилл весьма деловито беседовали о том, каких размеров корабли могут плавать по такому озеру. Мой сын доказывал, что большого корабля на этом озере быть не может – как его сюда привезти?

– А может, его прямо тут построили, – с вызовом произнес Василий.

– На берегу? – Кирилл весьма удивился.

– На заводе.

– И где он? – Кирилл показал на окрестности.

– А может, он с другой стороны озера.

– А корабль?

– И корабль там!

Кирилл повернулся ко мне.

– Пап, а какая-нибудь большая река впадает в это озеро?

– Насколько я знаю, нет.

– Нет тут никакого завода, – рассудительно заключил мой сын.

Я решил вмешаться, обратился к Василию:

– А зачем здесь большой корабль?

– Чтобы людей катать, – беззаботно отвечал Вася.

Я с шутливым осуждением покачал головой:

– Нельзя на кораблях катать людей. Корабль – военное судно. Их строят для боевых действий. А людей перевозят пассажирские суда. Но думаю, что и большое судно здесь ни к чему. Хватит катера. Хотя, скорее всего, тут нет и катера. И никто людей не катает. Потому что пристани не видно. Катеру нужна пристань. Похоже, никто не думал о том, чтобы катать здесь людей.

Василий невесело кивнул в знак согласия.

Мы не спеша двинулись вдоль берега. Дети довольно скоро ушли вперед, вновь увлеченно беседуя, а мы с Настей тянулись позади. Мне хотелось говорить с ней о чем-то важном, сущностном, а я не знал, какую тему выбрать. Пауза явно затягивалась. И вдруг Настя спросила:

– Ты доволен своей работой?

Я усмехнулся – что ей ответить?

– Нормальный человек не может быть доволен всем, что он делает. Далеко не всегда получается то, что намечалось. Но что-то удалось. Конституционное совещание провели. Общественная палата работает. Договор об общественном согласии подписан. Есть следы деятельности, есть… Хотя жизнь людей, обычная повседневная жизнь, почти не изменилась… Впрочем, немало тех, кто занялся бизнесом. Челноки – это малые предприниматели. Решают важную задачу обеспечения людей различными товарами. Есть средние предприниматели, которые что-то производят. Пока что в большей степени услуги.

– Это так, – осторожно согласилась она, – но есть более фундаментальные вещи. Практически не изменились отношения между государством и человеком, по-прежнему довлеет патернализм.

– Такие вещи быстро не меняются. Ты мне сама говорила.

– Говорила. Но я не вижу тенденций к изменению. – Тут она встрепенулась, глянула на меня с некоторым смущением. – Прости. Наверно, тебе хватает таких разговоров на работе.

Я сдержанно усмехнулся:

– Как раз на подобные темы разговор у нас редко заходит. К сожалению. И вовсе не потому, что мы таких разговоров избегаем. Постоянно что-то происходит, требует внимания, вмешательства. – Я будто извинялся. – Постоянно приходится реагировать на какие-то события. Фактически нет времени и сил, чтобы думать о перспективе.

Настя ничего не сказала, она задумчиво смотрела на покрытый зеленью островок, притулившийся неподалеку от берега, единственный поблизости, – других не было видно на всей доступной для взора широкой водной глади. А я размышлял над ее вопросом: доволен ли я тем, что делаю? Признаться, не думал об этом. В самом деле, доволен? Наверно, да. Я чувствовал себя причастным к очень важному делу. Мне казалось, что я на своем месте. И мое положение устраивало меня. Я понимал: сделано пока что мало. Хотя сил потрачено с избытком. Но, как говорится, еще не вечер.

Мне было важно продолжить разговор.

– Да, нам пока не удалось построить гражданское общество. Хотя все условия для этого мы обеспечили. Но вот что любопытно: ко мне в каждую годовщину августовских событий приставали бывшие соратники, знающие, что я работаю в Кремле: «Год прошел, а где новая жизнь?» Потом: «Два года прошло, а где новая жизнь?» Скоро скажут: «Три года прошло, а где новая жизнь?» Люди ждут ее как награды. И таких очень много.

Обдумав услышанное, Настя, по-прежнему глядя на озеро, медленно произнесла:

– Люди слишком привыкли надеяться на государство. Согласна, что это нелегко вытравить. Вместе с тем, – тут она посмотрела на меня с тихой, прощающей улыбкой, – государство могло бы инициировать этот процесс. И кому, как не Администрации президента, заняться этим.

– Каким образом?

– Широкой просветительской деятельностью и поощрением различных форм гражданской активности.

«Господи! Разве об этом должна думать молодая, красивая женщина?» – пронеслось в моей голове.

– По-моему, Общественная палата и есть прямое поощрение гражданской активности.

– Этого мало. Это – московские дела.

Я предпочел промолчать, хотя был не согласен: рекомендации президенту – московские дела?! Но у меня возникла идея президентского письма, рекомендующего учредить общественные палаты в каждом регионе России. Пусть губернаторы получают ее рекомендации. «Завтра же напишу проект письма и передам Сухатову», – решил я.

Обедали мы в ресторане в Переславле-Залесском. Серьезных разговоров более не вели. Я посматривал на Настю, размышляя о том, что она успела стать максималисткой, а уважение такой женщины потерять легче легкого. Но она по-прежнему нравилась мне.

Посреди лета появился вдруг странный указ президента о борьбе с организованной преступностью, который, в нарушение Конституции, давал слишком большие полномочия правоохранителям. Все говорило о том, что его подсунул Ельцину главный охранник – он проделывал такое не единожды, и всегда с последующим скандалом. Несмотря на отпускное время, общественность взволновалась и возмутилась. Общественная палата тоже решила отреагировать. Было созвано внеочередное заседание, в результате которого появилась единогласно принятая рекомендация президенту отменить указ. Его автор был взбешен. Уж и не знаю, что он там наплел президенту, но через день меня отстранили от Общественной палаты. В довершение ко всему, лишили моих сотрудниц: они остались в аппарате палаты.