– Я не могу. Я не преподаватель. И ученой степени у меня нет.

– Это неважно, – принялся уверять он. – Вы в таком месте работаете, что они не станут возражать. А у нас это бывшие преподаватели научного коммунизма.

Немного подумав, я сказал:

– Хорошо. Если их устроит моя кандидатура, я согласен.

Максим оказался прав – моя кандидатура вполне устроила «их». Должность и место работы перевесили всякие звания. Пришлось выполнять обещание. Раз в неделю я выкраивал для Максима время, знакомясь с тем, что успел сделать мой подопечный, и нагружая его новым заданием на следующие семь дней. Он изучал множество документов, выявлял тенденции, делал сравнительный анализ. Я видел толк и для себя в его изысканиях.

На Общественной палате можно было поставить крест. Ирина, которая время от времени заглядывала ко мне, жаловалась, что Совет не созывается, пленарные заседания не проводятся. Новый ответственный секретарь из бывших комсомольских функционеров неспешно готовил предложения по совершенствованию работы палаты, абсолютно пренебрегая мнением ее членов. Ирина с Валей бездельничали, что вполне устраивало вторую, но никак – первую из них. В итоге она рассорилась со своим новым руководителем и он добился ее увольнения. Я заглянул к Вольскому поговорить о жизни, и он так прокомментировал эти события: «Президенту нужна палата, которая дает приятные ему рекомендации». – «Но ведь не он затеял мое отстранение и все прочее», – возразил я. «А какая разница? – рассудительно заметил Аркадий Иванович. – Его такое решение устраивает. Получать критические замечания от созданного им органа – это слишком для него… Коньячку выпьешь?» – «Выпью», – бодро ответил я.

Жизнь, как ей и положено, продолжалась. Между тем странные события происходили на Северном Кавказе. Какие-то неопознанные группы военных вели боевые действия в Чечне. У них даже были танки. Министерство обороны отказывалось признавать этих людей своими. Появилась информация, что это контрактники, нанятые Федеральной службой контрразведки, преемницей Министерства безопасности. Они действительно не являлись кадровыми военными, но технику могли получить только на армейских складах. Дураку было ясно, что за атаками стоит государство. Наше, российское.

Я считал, что это глупо и преступно – вести военные действия на территории собственной страны, что надо с Джохаром Дудаевым договариваться. Так же, как договаривались с Минтимером Шаймиевым. Дудаев – разумный человек, генерал, командовавший авиационной дивизией, а в советской армии неадекватный человек не мог достичь такого положения. Прежде всего я кинулся к Сухатову. Он внимательно выслушал меня, хмуро проговорил:

– Олег, я даже говорить с ним не буду на эту тему. Пойми, не может он слышать эту фамилию. Не переносит его на дух. Тут уж ничего не поделаешь.

Я тотчас обратился к Филонову. Сергей Александрович нахмурился, услышав, о чем речь. Долго молчал, устало глядя перед собой, потом поднял на меня глаза.

– Я говорил с ним… Он не хочет ничего слышать. Его успели убедить в том, что это единственно возможный вариант.

Я понял, что сделать ничего нельзя. Ощущение бессилия цепко держало меня. Настроение было мерзкое. Я позвонил Лесину – тот оказался на месте, в магазине, совмещенном со складом. Его позвали к телефону.

– Саша, давай выпьем, – предложил я.

– Давай, – охотно согласился он.

– Где?

– Есть хорошее место недалеко от моей работы.

Сообщив коллегам, что уезжаю по делам и не вернусь, я покинул Кремль. Водитель отвез меня на Мясницкую. Саша уже стоял около входа в ресторан. Еще несколько лет назад здесь располагался продуктовый магазин. Войдя внутрь, я обнаружил ведущую вниз винтовую лестницу – прежде она отсутствовала. Подвальное помещение мне понравилось – старые своды и темные стулья с высокими спинками создавали ощущение уюта. Был занят только один стол. Мы расположились у стенки. Саша уверенно сделал заказ, попросив не медлить с графинчиком водки.

– Что у тебя стряслось? – участливо спросил он, едва официантка удалилась.

– С чего ты решил, что у меня что-то стряслось?

– За последние два года ты ни разу не звонил мне сам. А тут не только позвонил, но и захотел выпить.

Я изобразил задумчивую улыбку на лице:

– Выпить с тобой мне хочется регулярно. Возможности нет.

– Часа свободного не находится?

– Ты прекрасно знаешь, что в этом деле часом не обойдешься.

Он посмотрел на меня с укором:

– А вот у твоего главного начальника время для выпивки находится.

Что я должен был ответить на это?

– Если ты думаешь, что такое у него происходит часто, ты сильно ошибаешься.

Ухмыльнувшись, Лесин поинтересовался:

– Так что там случилось?

– Ничего хорошего. Будут большие проблемы.

– У тебя?

– У страны.

– Да и бог ней. Главное, чтобы у тебя все было хорошо. И у меня.

Я категорически не мог согласиться с такой позицией, но промолчал. Переубеждать его было бесполезно.

Мы напились в тот вечер. Смутно помню, как ловил машину, запихивал в нее Сашу, садился сам, как старался не уснуть, следя, чтобы водитель ехал в правильном направлении. Сначала завез Лесина, хотя пришлось сделать солидный крюк. Долго тормошил приятеля, чтобы он проснулся и пошел домой. Потом сам задремал, но водитель не подвел, приехал к моему дому.

Одиннадцатого декабря российские войска вошли на территорию Чечни. Первая чеченская война стала реальностью. Так происходят стихийные бедствия – понимаешь, что натворят больших бед, обернутся смертью многих людей, а вмешаться не можешь. Но это бедствие было сотворено глупостью и недальновидностью человеческой. Таких немало знала история. Только все они случились до меня. В отличие от этого. Впрочем, был еще Афганистан. Но я тогда по малости лет не понимал, что там происходит и каким образом касается жизни всей страны.

И вновь непрерывная барабанная дробь малого барабана звучала в ушах. Вновь я слышал Седьмую симфонию Шостаковича. Вновь простая, безобидная тема вырастала в страшный символ подавления. Теперь эта тема была связана с нашими войсками, которые двигались колоннами с трех направлений: моздокского, владикавказского, кизлярского. Но чем дальше они продвигались в глубь Чечни, тем больше росло сопротивление. И тем больше человеческих жизней отнимала война. Было ясно, что необходимо прекратить боевые действия и начать переговоры. Сделать это предлагал даже Совет Федерации. Президент выбрал другой вариант. Стали наносить удары по Грозному. Бомбы и ракеты доставались главным образом мирному населению. А под Новый год министр обороны, которого президент называл лучшим на этой должности, пообещал за сутки взять Грозный силами десантного полка. Но вместо триумфа получилась трагедия. Штурм Грозного обернулся потерей более двухсот танков и бронетранспортеров. Погибли сотни солдат, не меньше попало в плен. По телевизору об этом не сообщали. Я узнал правду от Сухатова – он разыскал меня дома, когда я вернулся после встречи Нового года у Лесина.

– Подожди поздравлять, – остановил он. – Есть нехорошая информация.

Выслушав его, я не выдержал:

– Идиоты! Не читали книг про Великую Отечественную. Ясно было, что бронетехнику пожгут на улицах. Не нужно быть специалистом, чтобы понять это.

– Да, это они… напортачили. Ты вот что, подумай, как все это… объяснить.

– Подумаю, – выдавил я после некоторой паузы.

«Идиоты! – злился я, глядя в окно на заснеженную Москву. – Такое сотворить. Полные идиоты!»

Мне захотелось получить более полную информацию. Я принялся звонить знакомым правозащитникам, никого из них не было в столице – все находились в Чечне.

Второго января я приехал на работу. Многие из моих коллег поступили так же. Но они появились на рабочем месте «на всякий случай», а я пытался выполнить просьбу Сухатова. Только ничего дельного не приходило в голову. И тут вспомнил про Эдуарда, с которым давненько не общался. Он должен был знать о происшедшем, и, скорее всего, куда больше меня. Разговор с ним вполне мог натолкнуть на нужные мысли. Я позвонил ему на работу – он оказался на месте. Выслушал мою просьбу о встрече.