– Поживем – увидим. Как говорится: «По делам их судите их». – Тут он посерьезнел. – Как думаешь, удастся выправить положение?

– Шанс имеется. Вполне реальный. Ничто не мешает воплотить его в жизнь.

– Ты веришь Гайдару? – осторожно поинтересовался он.

– Да, – без колебаний ответил я.

Эдуард состроил что-то неопределенное на лице.

– Ну если это говоришь ты… надежда есть. – Веселая усмешка вновь гуляла в его прищуренных глазах.

– Ты настолько доверяешь моему мнению? – Я изобразил удивление.

– Ты теперь большой человек. Владеешь информацией.

Я усмехнулся – мне хотелось ответить ему достойным образом, особенно в присутствии Насти.

– В любой стране спецслужбы имеют то преимущество по отношению ко всем остальным людям, что располагают информацией, недоступной большинству граждан. А имея информацию… – Я сделал учтивый жест рукой. – Надеюсь, ты понимаешь.

Он охотно кивнул в знак согласия, подхватил:

– Информация стоит дорого. Но еще надо уметь, обладая ею, делать правильные выводы.

– Ну, вы там большие специалисты по части выводов.

– А все для вас. Для Кремля.

– Допустим, вы не только для Кремля работаете, – с деланой вкрадчивостью заметил я. – Для самих себя – тоже.

– А как иначе? – в тон мне отвечал Эдуард. – Об интересах фирмы нельзя забывать.

– Разумеется. Но они не должны превалировать. – Мой указательный палец назидательно поднялся. – Вы не частная лавочка.

– А у вас там в Кремле есть приборчик, который меряет соотношение?

Настя не без удивления следила за нашей вежливой пикировкой. Потом не выдержала:

– Ребята, я тут не лишняя? Сцепились, как два петуха. Какой-то междусобойчик устроили. Давайте выпьем за то, чтобы у нас в России все наладилось.

Фужеры были пустые. Я первым схватил бутылку французского вина, стоявшую посреди стола – мне хотелось поухаживать за Настей. Налил ей и нам с Эдуардом. Поднял фужер.

– Поддерживаю. Пусть все наладится. И побыстрее. – Я чокнулся с ней, с Эдуардом, выпил вино.

Потом мы говорили о поэзии. Настя проявляла к ней интерес. Я принялся рассказывать про Леонида Губанова, прекрасного и почти неизвестного поэта. Читал его стихи:

увлеченно декламировал я, видя ее неподдельное внимание.

С каким воодушевлением произносил я последние строки:

Я сделал небольшую паузу, а потом продолжил с прежней горячностью:

– Какие стихи! А ведь это написано в советское время. Ясное дело, Губанов тогда не мог иметь признание. Его не печатали. – Тут я осознал, что долгое время смотрю только на нее, обращаюсь только к ней. И тут же повернул голову к Эдуарду. Слава Богу, мне было, что ему сказать. – Между прочим, его мать занимала какую-то большую должность в КГБ. А сын такие стихи писал.

Эдуард ничего не сказал в ответ, он лишь загадочно улыбался.

Я уезжал от них с неприятным ощущением – мне казалось, что я слишком явно проявил свое неравнодушное отношение к Насте. Это было недопустимо. Все-таки Эдуард – мой брат, пусть двоюродный. Неуютное, зудящее ощущение оставалось и на следующий день, а потом забылось: слишком много дел падало на меня с постоянной регулярностью.

Аллегретто – умеренно быстрый темп. Он привычен жителям крупных городов. Хотя порой им приходится ввергаться в бешеную гонку, аллегретто – темп обычной жизни. Зато в небольших городках ее темп – анданте или адажио.

Работа находила меня, порой весьма необычная: госсекретарь поручил мне создать и возглавить секретную группу. В Татарстане ожидался референдум по независимости республики, группа должна была наладить производство и доставку агитационных материалов «против», поскольку в самой республике националисты не позволяли печатать такую продукцию.

Вскоре не менее полусотни человек, знакомых мне по демократическому движению, развернули активную деятельность. Двенадцать из них работали вместе со мной в Москве, остальные – в Казани и других крупных городах республики. Я и московская часть группы обосновались на Старой площади. Мы печатали газеты, листовки и плакаты, агитирующие против независимости, заполняли ими грузовые машины, которые везли их в Татарстан, а там наши сотоварищи распространяли всё по городам и поселкам. Через неделю кордоны татарских националистов стали останавливать грузовики с московскими номерами на границе республики, обыскивать их, отбирать агитационный груз. Мы перешли на легковые машины – их тоже начали задерживать. Тогда мы стали нанимать машины в Татарстане. Они приезжали в Москву, грузились и отправлялись назад. Но дошлые националисты быстро перестроились, начали проверять все машины. Мы опять теряли крупные партии газет, листовок. Пришлось в корне менять тактику. Теперь поезда везли курьеров с тяжелыми сумками, набитыми печатной продукцией. Разумеется, курьер вез намного меньше, чем машина, зато все, что он привозил, шло в дело.

Я работал без выходных с утра до позднего вечера. Мое желание видеть Настю не угасло, но чрезмерная занятость оправдывала уклонение не только от визитов к брату, но и от телефонных звонков. Правда, один раз я встретился с Эдуардом. Я приехал к нему на работу. Рассказал о деятельности моей группы, о тех препятствиях, которые чинят нам в Татарстане, объяснил, что официально мне помочь не могут, поскольку Кремль делает вид, что не имеет никакого отношения к моей группе, попросил брата хоть как-то посодействовать тем, кто защищает интересы России.

– Помогу, – уверенно проговорил он. – Можешь не сомневаться, сделаю все, что в моих силах.

Через два дня выяснилось, что начальство запретило ему вмешиваться в то, что творилось в Татарстане. Эдуард сообщил мне об этом по телефону.

– Прости, я не смогу выполнить обещание. – Я чувствовал досаду в голосе брата. – Понимаешь… таково распоряжение. Сверху. Но… я прошу тебя не говорить об этом. Ты понял?

– Да, – хмуро выдохнул я.

Первая мысль, которая упала на меня: «Всё отменили? Я делаю что-то недопустимое в настоящий момент?» Не зная ответа, я тотчас направился в Кремль к госсекретарю. В просторной приемной находилась уйма народу – штатские, военные, мужчины, женщины. Я узнал некоторых министров. Шансов попасть практически не было, но я подошел к секретарю, немолодой интеллигентной женщине, сказал, что мне надо передать срочную информацию.

– Не знаю, как у вас получится? – Она выразительно пожала плечами, обвела недоуменным взглядом подведомственное ей пространство. – Видите, что здесь творится.

В этот момент раскрылась дверь, выпуская трех неизвестных мне мужчин весьма солидного вида, а следом в проеме появился хозяин кабинета, пожелавший осмотреть ожидавший приема люд. Воспользовавшись тем, что я находился ближе всех к двери, я подскочил к нему, выпалил:

– Очень важная информация. Отниму не более пары минут.

Несколько секунд раздумий, и он тихо проговорил:

– Не больше двух минут. – И уже для всех. – Простите за задержку. Через три минуты начнем совещание.

Как только он, пропустив меня внутрь, закрыл дверь, я прямо там, у входа в просторный кабинет, в бешеном темпе рассказал ему о запрете Эдуарду помогать мне. Его вовсе не удивила эта информация.