Закрывает глаза.

Очень сложно разбить фарфор вдребезги о старый деревянный пол. Но пленнику Грома это каким-то дурацким чудом удалось, а потому ближе к эпицентру под ноги чаще подворачиваются мелкие, незаметные осколки. И тогда фарфор хрустит, как старые кости. Игорь морщится и чертыхается вполголоса, но сковыривает их с носков, только усевшись рядом с Разумовским. Закончив, смотрит не на него, а в сторону комнаты.

— Живучий, блин, — произносит задумчиво. Кожей ощущает вопросительный взгляд за правым плечом, но не поворачивается. — Дункан Маклауд среди фенов.

— Выключи, — предлагает Разумовский, в голосе — годовой запас равнодушия.

— Я боюсь, — просто признается Игорь. — Когда столько работает на пределе и выключается, потом обычно больше не включается никогда. Ты ж его сразу на режим форсажа завел, да? Обычного режима, как обычно, было мало? Пусть живет. Сейчас или никогда.

Шея словно деревенеет, отказываясь подчиняться, но Гром все равно заставляет себя повернуться к собеседнику. И натыкается на взгляд слишком прямой и хмурый, чтобы надеяться на то, что Разумовский не понял, что речь шла вовсе не о фене. Сергей отворачивается; складывает руки на подтянутых коленях.

— Жаль, что у меня больше нет лезвий. Ты заслуживаешь парочку в бок, — закусывает губу — сердито, неосознанно. Игоря все равно очаровывает этот сгусток кипящих эмоций. — Серьезно, Игорь. Проверь мои карманы. Выверни, — молча ждет и не смотрит в его сторону. Повторяет. — Проверь.

Игоря плавит это чужое, нервное, нуждающееся. Теперь самому себе позволенное, но еще не полученное. Гром тоже подтягивает колени и складывает на них руки. Упирается подбородком в правое плечо, не желая впредь упускать ничего, что связано с Сережей; впитывает, запоминает птичий профиль.

— Да не важно мне уже. Даже если оно и там.

Разумовский застывает на миг. Поднимает взгляд и оборачивается порывисто; хмурый, взъерошенный, сбитый с толку. Игорю хочется губы в губы поймать приоткрытый от удивления рот, подтвердить — все Сергей понял правильно. Но он, чуть наклоняясь, даже не размыкая скрещенных на коленях рук, лишь целомудренно прижимается к чужой щеке.

И (самому себе удивляется) остается так.

За легким, всеми этикетами благословленным прикосновением он вдруг ощущает скопившееся по обе стороны рубежа. Две огромных армии, готовых разнести друг друга в клочья, и за лесом пик почти не видно темнеющего низкого неба.

Там может сорваться дождь.

Игорь размыкает руки. Разворачивается, кажется, медленно и неуклюже, тянет Разумовского к себе. Тот поддается на удивление неохотно; не отвечает поначалу на поцелуй; не касается Грома, предпочитая опираться на отставленные за спину руки. Игорь, и так едва сдерживавшийся, чуть отстраняется, смотрит вопросительно. Сергей только выжидающе поднимает бровь. Понятно.

Гром снимает рубашку и стягивает футболку. Разумовский ждет и даже в лице не меняется. Игорь, запихнув рвущиеся ругательства поглубже в собственную глотку, поднимается на ноги, выбирается из джинсов, а затем стаскивает белье. С плохо скрываемым раздражением шваркает одежду на спинку стула.

— Так нормально? Или мне в знак полного доверия еще и кожу содрать?

На самом деле ему нравится. Нравится лихорадочный блеск в глазах Разумовского, когда его взгляд неторопливо стекает по его телу. Нравится чужая довольная улыбка. Нравится глаза в глаза смотреть чужой армии, и быть готовым уничтожить ее, а равно и пасть пред ней на колени.

Нравится быть у рубежа.

И в следующий момент все становится еще восхитительнее. От неожиданности Игорь подбирается — на колени перед ним опускается Разумовский. Но следом стремительно — носом, щекой, пальцами, ладонями — поднимается по ногам, бедрам, телу, и замирает зачарованно у шрамов на правом плече, как собственная копия из иллюзии Грома часом ранее. Касается их, повторяя пальцами, поднимает этот знакомый, темнеющий взгляд на глаза Грома.

— Нормально, — кивает ему. — Кожу можешь оставить. Она меня устраивает.

Игорь следит за ним тяжелым, нечитаемым взглядом, и думает, что Сергей своей издевкой только что выдал ему индульгенцию на как минимум один воспитательный укус. Просто за все, что он пережил в этот день. И еще, вероятно, переживет. Смотрит в лисьи глаза и с наслаждением прикидывает варианты.

А Разумовский вдруг смеется. Не деланно надменно, не саркастично или зло, а как актер, не дотянувший сцены, не сдержавший собственных, настоящих эмоций. Смеется счастливо.

— Т… т-ты чего? — столбенеет Гром, с опозданием отмечая, что уже держит Разумовского в объятиях, а чужие руки оплетают шею.

— Я люблю тебя, — брякает Сергей и, повисая на его плечах, приподнимаясь на носочки, впечатывается губы в губы.

«Что?» — думает Гром. «Что?», «Что?», «Что?», — переспрашивают друг у друга Громы из разных стратегий, которые пытается и не может довообразить Игорь. А потом Разумовский, которому словно и не важен ответ Игоря, стягивает с себя позаимствованную у Грома футболку, стаскивает штаны, комично прыгая на одной ноге, и, обнаженный, прижимается к Игорю так, что всякая стратегия проигрывает моменту здесь и сейчас.

И Игорь задыхается.

Он понимает, что впереди не вечность, но и не пять минут, что его много даже для страстного Сережи, что многое из ценного летит впустую, тратится глупо, безответственно, но не может остановиться, только не сейчас. И Разумовский позволяет накрывать его всей бурей лихорадочных прикосновений, поцелуев и укусов, и это принятие его слабости ранит навылет. Разумовский еще припомнит ему то, что он бессвязно бормочет ему то на одно ухо, то на другое, крепко прижимая к себе, но Игорь не может остановиться. Не может.

Игорь склоняет колени у самого рубежа.

Но армий больше нет. И рубежа нет тоже.

Кто-то опускается на колени рядом с ним.

Гром открывает глаза, и взгляд его падает за плечо Разумовского на оставленные им штаны. Они свисают со стола карманами вниз. Гром закрывает глаза, открывает и смотрит снова. А затем подхватывает Сергея на руки и тащит в комнату.

Фен еще пашет.

Комментарий к 4. Одно очень простое решение

Буду благодарна всем не только за отзывы, но и за музыку, которая у вас ассоциируется с этим дуэтом)

Что касается меня, то романтическая линия, особенно в третьей главе, во время написания соотносилась с песенкой Addicted Мадонны. Еще в этой по большей части все-таки громовской истории много созвучного с песней Eye of the Storm Сергея Лазарева.

Также на разных этапах написания мелькали: Be with me (Keiko Matsui), Люмен (Сид и Нэнси, Назови мне свое имя, Гореть, Одной крови), Бумбокс и их Наодинцi, сплиновский “Бериллий”, Mad World в версии Demi Lovato и даже Банд’Эрос “Бум, сеньорита”)))

И Chase Holfelder - What’s Up как тема Разумовского.

========== P.S. (1/3) Не покидай меня ==========

Комментарий к P.S. (1/3) Не покидай меня

Мои #РазГром’ы пошли вразнос. Тут должна была быть одна часть типа сцены после титров. Но как-то эта сцена разрослась на 3 главы — вроде отдельное произведение. Однако само по себе не выложишь, так как сюжет несамостоятелен — лишь прода к «Четвертому» и тот самый, заявленный в метках открытый финал. Поэтому это тут.

И эттеншн! В нем есть мат, элементы НЦы, название клевого паблика вк, цитата из отзыва к этому фику и, конечно, стекло под конец. С другой стороны я уже сто лет не писала такой проникновенной эротики, недаром меня разнесло на такой объем^^ В общем, читать предлагаю на свой страх и риск, в первых 4х главах основной сюжет вполне завершен, и это продолжение необязательно. Если же вы все еще тут — рыдайте с нами, рыдайте, как мы, рыдайте лучше нас!)

Клейко.

Никто из них так и не удосужился доползти до душа. Игорь чуть шевелит пальцами, самому себе возвращая границы тела, собираясь воедино с головой, выдохом, саднящими царапинами. Но следом же сдается не то ломоте в усталых мышцах, не то перекроившему его чувству, тяжело текущему по всему телу, требующему пока что оставить волю, оставить любой защитный шаблон.