— Мне… туда сесть?
Робкий вопрос выводит Грома из оцепенения. Он смотрит, куда показывает Разумовский — стул между холодильником и буфетом.
— Да, — кивает Игорь. — С легким паром.
Отключает колонку. Разумовский не отвечает. Стул занимает не полностью, без опоры на спинку, вытягивает скрещенные ноги, и тут же убирает их под сиденье. Штанины приподнимаются, открывая голые щиколотки. Сергей смотрит куда-то в бок, в сторону комнаты, нервно трет пальцы.
— Синяки откуда?
— Что? — взгляд Разумовского неосторожно взлетает на Игоря, но тут же испуганно падает, скользит к ванне.
— У тебя кровоподтеки на ребрах. Есть свежие, есть старые.
— С лестницы упал, — выдает Разумовский, и его ложь очевидна обоим.
— А порезался о ступеньки?
Разумовский машинально тянет рукав футболки вниз.
— Видел, когда ты руку за мылом протянул.
Разумовский выпускает рукав. Глядя перед собой, поглубже задвигается в стул. Весь подбирается, когда Игорь сходит со своего места, но Гром всего лишь начинает раскладывать бутерброды по тарелке, и Разумовский словно оседает.
— Чем это? — спрашивает Игорь предельно ровно, словно разговор идет о погоде или биржевых сводках. Ломтики колбасы и сыра накрывают хлеб идеально ровно.
— Лезвием.
— И у кого же ты его украл?
— Я не крал. Доктор Рубинштейн дал.
Ломтик зависает над кусочком хлеба, а затем опускается на место все также ровно. Игорь надеется, что ненавидимая им административная машина после побега Разумовского поимеет любителя экспериментов Рубинштейна во все дыры.
— Сказал, это поможет успокоиться. Избавиться от…
«Птицы», — читает Гром в паузе. Оборачивается. Разумовский смотрит на него и на этот раз отводит взгляд не сразу.
Игорь задумывается.
— По-моему, у меня где-то фен был, — уходит, захваченный мыслью, в комнату. Оборачивается и усмехается. — Розовый! — Оборачивается еще раз. — Не мой. Пчелкина забыла.
— Да… — Разумовский, кажется, хочет отказаться, но запинается.
Игорь с грохотом копается в шкафу. После глухого «нашел!» выбирается обратно в квартиру, довольный, шагает к Разумовскому с пронзительно поросячьего цвета вещицей.
— А лезвия где у тебя? — спрашивает невзначай, даже улыбки не теряет. — С собой же, да?
Разумовский вроде теряется, но потом молча показывает на гору вещей на стиралке. Игорь проверяет карманы, выуживает два лезвия.
— Два, да?
— Три, — растерянно замечает Разумовский.
— Три.
Игорь искренне жалеет, что Чумной Доктор не добрался до Рубинштейна. Заново перетрясает чужую одежду, недоумевая, почему его пленник, имея при себе лезвия, даже не попытался вырваться от подручных Фурии. Ответ настигает его раньше, чем он успевает подготовиться.
— Оно здесь, — говорит Разумовский. Игорь смотрит на него в недоумении. — Ты же отвернулся, когда я в ванну заходил. Я и пронес.
До Игоря начинает доходить то, что он ВООБЩЕ НЕ ХОЧЕТ, ЧТОБЫ ДО НЕГО ДОХОДИЛО.
— То есть ты, — Игорю слова даются с трудом, — пошел в ванную и взял с собой лезвие?
Резкая усмешка заставляет Грома вздрогнуть.
— Ну, да, — говорит Разумовский таким тоном, словно дальше последует вопрос «А что такого?». Улыбаясь, скрещивает руки на груди.
— То есть ты, — самообладание тает, как последние песчинки в неперевернутых часах, — попросился в мой душ, только чтобы…
— Да, да! — перебивает Разумовский раздраженно, и в конце ответа вспыхивает ярость, но ее тут же гасит нервная улыбка.
Сергей еще улыбается, когда Игорь подходит к нему. Гром протягивает ладонь. Разумовский смотрит снизу вверх. Смотрит на руку, снова на Грома. Улыбка тает. Он чуть покачивается, глядя куда-то в сторону ванны. Правая щека снова дергается, и у Игоря мелькает мысль, что…
Сергей выуживает лезвие из кармана позаимствованных штанов. Заносит над ладонью Грома и следит за его лицом. Но Игорь только ждет — бессловесно и неподвижно. Если Разумовскому придет в голову полоснуть его, это все равно не будет больнее того, что он только что испытал. Его стойкость, видимо, производит впечатление — Разумовский аккуратно оставляет лезвие в центре ладони. И поднимает взгляд, словно спрашивая, правильно ли он поступил.
Поросячий фен врезается ему в плечо.
— Тут две скорости, — говорит Игорь чуть хриплым голосом. Идет к створке мусоропровода, старается, чтобы вздох-выдох остался незаметным для Разумовского. Оборачивает салфеткой и ломает лезвия, затем бросает за дверцу.
— А почему ты… — вопрос дается Грому не сразу. Разумовский внимательно ждет, прижимая к себе фен, словно питомца. — Так почему ты все-таки не… — Игорь дергает головой, не заканчивая вопрос, который ясен и так.
— Ну, — Сергей усмехается, отводя взгляд. Поднимает его на Игоря. — Ну, так…
Разумовский не договаривает, но по тому, как вздрагивает его плечо, Гром вдруг все понимает. Правое плечо. Плечо, до которого, не выдержав, дотронулся Игорь.
Игорь думает, что концентрация ошеломляющих открытий на единицу времени слишком велика для его психики.
========== 3. Один очень простой факт ==========
Игорь подтягивает стул и садится. Смотрит на Разумовского. В его собственной голове — ни единой ясной мысли, ни одной верной точки опоры, с которой можно было бы начать. Эмоции, вопросы, предположения, страхи, сливаясь, закручиваются в единый вихрь почище вихря из купюр в перевернутом фургоне. И Гром наблюдает за ним с отстраненным удивлением.
«Ну, так…».
Сергей хотел покончить с собой (сердце совершает кувырок). И решение не было спонтанным: Гром по собственной глупости подарил минимум два шанса атаковать себя, но Разумовский, видимо, уже определил лезвия для другого. Может, думает Гром с внутренним отвращением, это он подтолкнул Разумовского к шагу, когда заявил, что его труп здесь вопросов не вызовет.
Он трет лоб, закрывая глаза.
А потом Игорь нарушил правило. И Сергей нашел в его прикосновении тот смысл, что заставил его передумать.
«Ну, так…».
Сколько вариантов этого смысла существует? Сколько ошибочных версий? И если Разумовский выбрал одну из них, сколько продержится его спасительный самообман, прежде чем он снова…?
«Вы мне жизнь спасли».
Игорь не искал этой ответственности. Но его разум наотрез отказывается размышлять над вопросом, что было бы, не нарушь он свое правило.
Сережа ждет.
Разумовский ждет, то отводя, не зная, где, на чем остановить свой взгляд, то снова поднимая его на Игоря, скользя по лицу, по его рукам с нетрудно читаемой тревожностью. Шея, плечи неподвижны, напряжены. А волосы почти высохли.
— Волосы посуши, — выгадывает паузу Игорь. — Только чтоб я видел тебя, — поднимается, подбирает с буфета пачку сигарет. — Там переноска у телека.
Сергей уходит. Игорь смотрит, как он возится с проводами. Закуривая, открывает окно. Холод ощущается спасительно, хоть и пробирает до костей. Разумовский сушит прядь волос под невообразимым углом. Отворачивается, замечая, что Гром следит за ним. Игорь думает, что через несколько минут им предстоит крайне сложный разговор.
Судя по отсутствию вопросов, по более или менее спокойному поведению, Разумовский думает, что останется в его квартире. Что Гром, вероятно, привязан к нему, и каков бы ни был план, оставит его рядом. И это важно для него. «Еще как важно!» — добавляет голос внутри, пока Игорь вспоминает, как ломал лезвия над бездной мусоропровода.
Он отворачивается к окну, доверяясь интуиции: Разумовский не сбежит и не нападет. По крайней мере сейчас. Хотя чего проще — оставь включенный фен жужжать и действуй.
Игорь усмехается холодной воде на окнах, но чувствует лишь горечь.
Нет смысла тянуть, все равно Сергею придется уехать. Так пусть хоть не строит в оставшееся время воздушные замки, которые все равно развеются.
Горечь не проходит.
«Из-за сигарет», — комментирует голос в его голове. Или не в голове.
Тонкие пальцы аккуратно вынимают сигарету из его губ. От неожиданности их положение некоторое время остается тем же. Игорь поворачивает голову. Разумовский затягивается невозмутимо, оценивающе; смотрит на окурок, потом, искривив бровь, — на Игоря.
