— Только не здесь…, - оторвалась от моих губ, тяжело дыша.

— Согласен.

Через двадцать минут мы, целуясь, ввалились в мою холостяцкую берлогу. На ощупь закрыл замки на двери и подхватил Нику на руки. Она скинула с себя куртку, быстро накинутую поверх халата, а затем стянула с меня косуху. На пол полетела майка и растёкся шёлковой дорогой лужицей ее халатик…

Она выводила пальцами узоры татуировок на моей груди, умостив голову на плече. Я крепко сжимал ее в объятиях, боясь, что она снова растворится, оставляя меня в аду.

— Ты как хочешь, Ника, а я больше не потеряю тебя, — сказал скорее самому себе, нежели ей. Она потерлась кончиком носа о щетину на моем подбородке и ласково поцеловала в шею.

— Мне будто снова двадцать. И не было всего этого ужаса. Я так устала…

— Почему ты не пришла? Побоялась, что не смогу нас обеспечить? Побоялась менять жизнь? — осмотрел свою берлогу. Да, неуютно и безвкусно, но деньги есть, нужна только женская рука. Хозяйка.

Она поднялась, прикрывая грудь одеялом, и посмотрела на меня:

— Почему я не пришла? Почему ты уехал на заработки? Мы же договорились сбежать. Просто в тот день у меня не получилось ускользнуть…

🔥Друзья! Как эксперимент добавлен бонус 18+. Буду рада вашим отзывам, возражениям, ходатайствам))🔥

… Сентябрь 2011 г…

Вероника

Лёгкость на душе сменилась едкой тревогой, когда у нашего дома я заметила машину отца. Вернулся раньше времени! С Витей мы оговорили легенду заранее, но все же я неуверенно потопталась у входа. Ещё шаг и я снова окажусь в клетке…

Глеб никогда не подвозил меня к самому дому, чтобы случайно не столкнуться с папой. И вот сегодня моя осторожность сыграла нам на руку. Подобралась, натянула приветливую улыбку на лицо и вошла внутрь.

Слишком тихо.

— Пап? Я дома, — скинула туфли и прошла по коридору, заглядывая в каждую комнату в поисках родителя. Он сидел в столовой за белоснежным столом, ослабив на горле узел галстука и сложив руки в замок. Подле него, зареванная Алиса с размазанной тушью и Витя с бледным гипсовым лицом.

Нехорошо…

— Привет, пап, с приездом, — постаралась настроить себя на непринужденную волну. Медленно подошла к отцу и поцеловала в гладко выбритую щеку. Он не шелохнулся и не поднял на меня глаз.

— Что-то случилось? — с тревогой спросила, присаживаясь на своё место и обводя взглядом присутствующих. Витя сильнее свёл брови у переносицы, бросив на меня виноватый взгляд, и у меня похолодело внутри.

Отец, наконец, удостоил меня вниманием и скривил лицо в гримасе отвращения:

— Что случилось?! Две шлюхи у меня в доме, вот, что случилось! — ударил кулаком по столу так, что серебряная сахарница испуганно звякнула крышкой. Во рту моментально пересохло, а по спине пробежал колючий холодок. Алиса снова разразилась жалобными всхлипами.

— Витя, покажи ей, где выход. Быстро. Чтобы через минуту, даже духу ее здесь не осталось, — озлобленно прорычал отец, не отрывая от меня цепкого презрительного взгляда. Что-то мне подсказывало, что вторая шлюха это не наша кошка Маруся, а я. Других женщин в доме нет.

— Дима, Димочка, ну ты что?! Ты все не так понял. Я тебя одного люблю, — замямлила, судя по всему, бывшая мачеха сквозь рыдания, сопротивляясь Вите, утаскивающему ее из комнаты под локти.

— Ладно она, — брезгливо тряхнул головой в сторону истерички, — но ты… Из приличной семьи!

— Пап, я не понимаю, что тут произошло? — попыталась улыбнуться, но губы тряслись от нервного напряжения. Получилось криво и неуверенно.

— Где ты была, Вероника? — поднялся с места, нависая над столом на кулаках. В такие моменты я ощущала себя жалкой букашкой. Ничего не стоящей букашкой, которую отец с удовольствием размажет по подошве своих дорогих наполированных туфлей.

— У подруги, — старалась не терять самообладания, хоть сердце и колотилось, как у воробья.

— Не ври мне, дочь. Ты позоришь своего отца. Снюхалась с каким-то бродяжным псом! — он смахнул со стола сервировочную посуду на пол. Та с грохотом разлетелась на мелкие кусочки и я вздрогнула от резкого звука, зажмурив глаза. Отец в ярости. Откуда он мог узнать… Я ведь нигде не прокололась.

— Отец, о чем ты? Я была у подруги. У Сони. Ты можешь позвонить и спросить у неё.

— Я только что оттуда, моя дорогая.

— Возможно, мы разминулись, — как можно беззаботнее пожала плечами, храбро выдерживая препарирование отцовскими синими глазами.

Он рухнул на стул, устало потирая переносицу.

— Раз ты была у подруги, значит ты до сих пор невинна, так? И не раздвигала ноги перед блохастыми дворнягами!

Мне хотелось встать и уйти. Хотелось вылить в защиту Глеба целую тираду, но я плотно стиснула челюсти, прожигая отца ненавидящим взглядом. Тиран и деспот. Сжил со свету мать и взялся за меня!

— Разумеется, — процедила сквозь зубы.

— Прекрасно, мы сейчас же поедем к врачу, чтобы это подтвердить.

Что за бред происходит?! Мне двадцать лет! Может в монастырь меня ещё отдашь?!

Его глаза злобно сузились и я поняла, что сказала это вслух.

— Потаскуха, — выплюнул мне оскорбление в лицо.

Горло сдавило колючей проволокой, а на глаза накатили слёзы. Каким бы он ни был, но он мой отец. И его слова ранят меня в самое сердце. «Только б не расплакаться перед ним. Только б не расплакаться» — безустанно твердила себе.

— Телефон оставь здесь и марш к себе в комнату. Чтобы не видел тебя и не слышал сегодня.

Кинула на стол сотовый.

— Мама покончила с собой из-за тебя. Это ты ее довёл! — слетели с языка те слова, что давно вились на его кончике, просясь на волю.

Отец в один миг подлетел ко мне и с размаху ударил звонкой пощёчиной. Я не устояла на ногах, рухнув на пол. Голова закружилась от сотрясения, щека пылала огнём. Больно, черт возьми.

— Пошла отсюда, пока я тебя не придушил, — отстранённо-холодно процедил, смотря сквозь меня.

Молча поднялась, давясь слезами от унижения, боли, обиды. Но он их не увидит. Женские слёзы отца раздражили ещё сильнее, это я по детству хорошо усвоила. Да и не хотелось обнажить перед ним свою слабость.

Лишь хлопнув и заперев дверь в комнату тихо разрыдалась. Я не могу так больше жить… Достала из сумочки рисунок Глеба и прижала к груди, свернувшись калачиком на кровати. Будто этот клочок бумаги подорожник, а я маленькая девочка, что стесала коленку, упав с велосипеда. Слёзы беззвучной соленой рекой текли по лицу, впитываясь в подушку. Я ненавидела своего отца. За упрямство, чёрствость, чванливость и бессердечность. За привычку управлять чужими жизнями, применяя, порой, не самые благородные методы и средства.

Ненавидела и винила.

Совершенно опустошённой уснула и проснулась точно в таком же состоянии. Как будто продырявленная насквозь и облитая помоями. Веки опухли от пролитых слез и, в целом, вид жалкий, раздавленный.

Мой ноутбук из комнаты вынесли ещё до возвращения хозяйки, лишая хоть какой-то возможности связаться с Глебом. Я боялась, что отец посадит меня на замок, упечёт в эту коробку и будет выпускать на пять минут по праздникам. Но пока такого разговора не было, потому я плеснула ледяной водой в лицо, пытаясь избавить веки от отёка. Мне нужно в институт. Там встречусь с Глебом и мы решим что делать, он не бросит меня. Не бросит ведь?

Наспех собралась и минуя столовую направилась к выходу. До свободы пара шажков, но отцовский баритон приколачивает меня к полу:

— У тебя новый телохранитель. Он ждёт тебя в машине. Отвезёт до института и обратно.

— А что с Витей? — спросила, унимая дрожь в слабом голосе.

— Он уволен.

Черт!

Отец начал закручивать, разболтавшиеся гайки на дверце моей клетки.

Новый охранник ещё больше Вити. Безэмоциональный и, похоже, глухо-немой. Не реагирует на мой дружелюбный тон, не отвечает и не смотрит в мою сторону, словно я невидимка. С этим куском бетона сладу не будет.