Я окинул взглядом снующих следаков и двух понятых, испуганно жмущихся друг к дружке в коридоре. Ох, не нравится мне все это. Не дождавшись моего ответного приветствия, следователь Глушко вынул постановление об обыске и, с мордой налакомившегося кота, протянул мне документ. Пробежался по нему глазами, но нихрена не понял. Адреналин вышибал удары в голову, лишая способности думать и читать. Смотрю на буквы, но в единое слово они складываться отказываются. Наркотики. Никогда не употреблял, но что-то мне подсказывает, что они найдутся в моем доме, это лишь вопрос времени.

— Глеб Владимирович, до нас дошла информация, что вы незаконно храните запрещённые наркотические вещества. Предлагаю добровольно выдать их или мы начнём проводить обыск.

Я рассмеялся. Это нервное.

— Подкинуть наркоту мне решили? Ловко. Вас Милославский сюда послал?

Следователь спокойно моргнул, с благодушной улыбкой на лице утвердительно кивнул и ищейки за его спиной сорвались с цепи, переворачивая все вверх дном. Все, что мне оставалось, это тыкать понятых в любое место, где ковырялись ребята в форме, в надежде, что они не куплены. Наивно, да. Но других вариантов у меня не было. Я чувствовал, что уже одним полупопием сижу на скамье подсудимых. А ведь даже денег нет на хорошего адвоката, чтобы отмазаться. Да и есть ли смысл? Если это Милославский, то судья вынесет тот приговор, который ему скажут.

Невероятно, но факт. Через пол часа обысков, из ложбинки между подлокотником и сидением дивана вытащили прозрачный пакетики с неким веществом. Я потёр ладонями лицо, ожидая продолжение спектакля. Мать, вроде только успокоилась, но теперь разрыдалась и запричитала с новой силой. Шаркая тапками скрылась на кухне и вернулась со стаканом и пузырьком, сосредоточенно отсчитывая капли, сквозь пелену слез.

Тот, что двумя пальцами держал пакет присвистнул и театрально взвесил его на ладони:

— Грамм тридцать, командир, — задумчиво произнёс, глядя сквозь меня на Глушко. и добавил, — каннабис. Тянет на значительный размер.

— Хотите возразить, гражданин Чернов? — ехидно полоснул по мне взглядом и дал отмашку бойцам, — в следственный изолятор его, ребята.

Сам следователь старательно заполнял документы и взвешивал наркотик на маленьких весах, показывая всю процедуру понятым и собирая с них подписи.

Упаковали меня быстро. Только и успел крикнуть матери, чтобы не рвала себе сердце и пришла ко мне на свидание, как только их разрешат.

Вероника

Опустошённость. Вот, что я чувствовала, когда самолёт набирал скорость, отрываясь от взлётной полосы. Я не смогла улизнуть от своего надсмотрщика, меня не пустили даже в туалет. Ни на секунду не оставили одну. Попыталась поднять скандал и привлечь внимание полиции, патрулирующей терминал аэропорта, но пара слов телохранителя и их интерес к моей проблеме неимоверно быстро угас. Люди на регистрации глядели с интересом и недоумением, когда я кричала на весь зал, что меня пытаются похитить и с опаской, когда я вошла по трапу на их же рейс. Косые взгляды — вся реакция добропорядочных граждан. Как у Чуковского: «И никто даже с места не сдвинется: пропадай-погибай Именинница».

Товарищ неандерталец, довольно ухмылялся на соседнем кресле, поглядывая на мою хмурую физиономию и предчувствуя поощрение от хозяина. Отец обязательно почешет ему пузико. Пренепременно.

Хотелось кошкой вцепиться и разодрать эту тошнотворную морду, что украшала противная ликующая улыбка победителя. Я проиграла битву, но не войну. Все равно убегу!

Чуть больше часа пути до столицы думала о Глебе. Сердце рвалось к нему. Все, что сейчас происходило — ужасная несправедливость. Почему нельзя просто оставить нас в покое? Дать возможность быть счастливыми, любить, совершать ошибки, свободно жить, в конце концов?! Почему отец решает за меня? Почему думает, будто знает, что будет для меня лучше?

Так много вопросов и так мало ответов…

В столичном аэропорту нас никто не встретил. Меня посадили в машину и снова куда-то повезли.

— Зачем я здесь? — вопрос прозвучал глухо и отстранённо.

Хмурый взгляд и плотно сжатые губы водителя не обещали прояснения ситуации.

— Дайте позвонить.

Та же звенящая тишина в ответ.

— Ещё один пещерный человек на мою голову… — тяжело вздохнула, отворачиваясь к окну.

Водитель с телохранителем переглянулись и застыли памятниками самим себе с выпяченными вперёд челюстями, будто до этого им не доставало брутальности.

Через тернистый путь сквозь автомобильные заторы пробирались мучительно долго. Время подходило к обеду и в животе неприлично урчало. Стресс не располагал к трапезе, завязывая желудок в тугой ком, но отсутствие ужина и завтрака все же давали о себе знать. Хоть бы воды предложили, церберы…

Вскоре водитель завернул на парковку отеля, расположившегося недалеко от Красной площади, и нехотя открыл мне дверь.

— Я и сама в состоянии, — буркнула, разглядывая грязно-коричневую кладку камня и тонированные синеватые окна. Меня подхватили под локоть, как какую-то преступницу-воришку, и поволокли внутрь отеля. Роскошный. Мрамор на полу и стенах, массивная хрустальная люстра, вышколенный персонал. Красная ковровая дорожка с золотой оторочкой ведёт к массивным дверям, что скрывает конференц-зал. В нем царит рабочая атмосфера. Из общей массы официально одетых мужчин, взглядом выхватываю фигуру отца. Он жмёт руки, вероятно, партнёрам по бизнесу, улыбается и обменивается любезностями. Нарочито дружелюбный и учтивый. Захотелось сплюнуть себе под ноги этот кислый ком лицемерия.

Хватка дикаря на локте чуть ослабла и меня перестали тащить за собой, предоставляя возможность распрямить спину и вернуть уверенность походке. Как будто я и не пленница вовсе.

Народ вереницей покидал зал, кивая папеньке на прощание, лишь один мужчина стоял по правую руку от него и что-то усердно обсуждал, не собираясь уходить. По мере приближения, я узнала в нем американского партнёра отца, с которым впервые столкнулась на приеме пару месяцев назад. Быть может, при нем папа не станет устраивать скандал и обнажать свою авторитарную личность.

Американец первым заметил мое приближение и растянул губы в дежурной улыбке, смахивая с глаз курчавый каштановый локон. Отец пожал руку ещё одному седоволосому мужчине, похлопал его по плечу и перевёл взгляд на меня. Ледяной и расчётливый. Как всегда. Если бы глазами можно было освежевать, то моя шкура уже валялась бы у его ног.

Вопреки моим ожиданиям и всякому здравому смыслу, он лучезарно улыбнулся и широко раскинул руки, заманивая меня в объятия. Спектакль для американца, подумала я и шагнула к нему, не желая выяснять отношения при посторонних.

— С приездом, доченька! — мимолётные театральные родительские объятия и отец крепко сжимает мое плечо мощной кистью, разворачивая лицом к своему собеседнику. Контраст напускного благодушия и цепких пальцев, что норовили, если не сломать мне косточку, то оставить уродливые синяки на коже, отрезвлял, лишая призрачной надежды избежать сурового наказания за свои помыслы. Отец ничего, никогда и никому просто так с рук не спускает. И я отвечу за попытку побега, вопрос только как и когда.

— Джей, это моя дочь Вероника, — быстро заговорил на английском, представляя меня мужчине. Тот все ещё сверкал дежурной улыбкой, жадно шаря по моим ногам. Или показалось?

— Очень приятно, — американец взял мою руку и поднёс к губам. — Давно хотел познакомиться.

— Давно? Кто этот мужчина, отец?

— Говори по-английски, Вероника, я столько денег вбухал в твоё обучение! Поздоровайся, — процедил он сквозь зубы.

— День добрый, — кивнула, чуть ли не шипя от пульсирующей боли, разбегавшейся от пальцев на моем плече.

— Отобедаем, — в пригласительном жесте указал он на дверь, выводящую в ресторан отеля.

Отобедать идея неплохая, но что-то меня накрыло облаком дурного предчувствия. Слишком уж любезен мой папенька с этим иностранцем.