В панике он заерзал, не зная, то ли стряхнуть с себя запачканную салфетку, то ли соскочить с колен и начать извиняться. Чувство вины от того, что он не слушал Тони только усилилось.

- О, mamma mia,mio uccellino, все в порядке, - из-за спины Питер услышал глухой щелчок пальцами,и сухощавая леди тут же оказалась рядом, протягивая уже влажное полотенце. Что не переставало удивлять, слуги в этом доме были не просто расторопны, они действовали моментально, доставая необходимые вещи, казалось, из воздуха.

Тони нежными, аккуратными движениями обтер его подбородок и шею теплой тканью, удаляя все следы маленького инцидента.

- Ну, вот и все, теперь мой мальчик в порядке, - мягкие губы коснулись виска Питера, только сейчас заметившего, что Тони укачивал его легкими, плавными движениями, для того, чтобы успокоить. Он определенно должен быть в ужасе, но неожиданно даже для себя, это подействовало, и Питер ощутил, как, наконец, перестал вздрагивать.

- Прости меня, - мальчик мило выпятил нижнюю губу. Сделано это было явно не специально, но подействовало на Тони как солнце, растапливая лед, многими годами живший в его сердце.

- Все в полном порядке, моя птичка. Ты, должно быть, устал. После обеда я отведу тебя в спальню.

- А ты? – с ноткой опасения спросил Питер.

-Уже почти конец декабря, как я говорил ранее, я должен заняться организационными вопросами для рождественского ужина, осталась всего пара дней. В этом году он особенно важен, - мужчина сдержался, чтобы не облизнуться. Этот ужин должен был стать чем-то действительно особенным.

- Чем же? – мальчик склонил голову, ткнувшись в плечо дона.

- Кроме того, что там будут важные и влиятельные люди, представляющие мою Семью? – последнее слово он выделил голосом. – Приедут мои сыновья. Я хотел бы представить вас.

Брови Питера взмыли вверх, - сыновья? Значит, больше, чем один? От одной лишь мысли по телу юноши пробежал холод. Еще больше людей, которые могут влиять на мнение Тони, которые могут указать ему, что с его нынешним любовником слишком много хлопот. Что он слишком невзрачный, слишком толстый, слишком жилистый, слишком…

- И, наконец, это единственный день в году, когда мы все можем собраться под одной крышей, чтобы отпраздновать. Я выбрал для тебя чудесное платье, детка.

- Платье? К-какое? - неловко прошелестел Питер. Это все еще заставляло его смущаться.

Тони что-то задумчиво прогудел.

- То, о котором я упомянул. Голубое с серебром, то, что с прозрачными объемными рукавами и пышной юбкой. Оно выглядело таким воздушным и легким, что я сразу подумал о птичке, летящей по бескрайнему небу. Оно будет тебе к лицу, - его развернули боком, и теплая рука огладила оголенное плечико, играя с лямкой. Юноша припомнил то платье, о котором шла речь. Тюлевая ткань выглядела жестковатой, но в целом, сам фасон был достаточно удобен, чтобы он мог выдержать целый вечер в компании убийц и насильников. – Чулки тоже оказались бы кстати, - тяжелая ладонь легла на его бедро. – Ты будешь выглядеть великолепно.

- Да, - Питер постарался выглядеть как можно более радостным, - ведь выбирает папочка.

- Детка, ты выглядишь потрясающе во всем, - тон дона был слаще меда. Склонившись над столом, отчего тело юноши было крепко прижато к его телу, но он, будто играя, лишь подтянул к себе поднос с разложенными на нем кусками пиццы. Старой-доброй жирной нью-йоркской пиццы, как мальчик и хотел, чувствуя, как во рту скапливается слюна и тошнота одновременно, Питер ненавидел то, как сильно ее хотел.

На свету блеснуло серебро, Тони же взял в руки тонкий столовый нож, намереваясь отрезать кусочек поменьше для Питера, но миг, что-то пошло не так и он лихо полоснул краем по тонкой коже пальца. Красновато-бурая жижа капля за каплей потекла из пальца, оставив Тони недоуменно хмуриться, и пачкая изысканную тарелку. В этот раз ему даже не пришлось звать, молчаливая женщина вновь подскочила, протягивая платок, будто знала, что такое может произойти.

- Больно? – осторожно спросил Питер. Что-то уродливое подняло голову внутри его души, что-то, что родилось в стенах этого дома.

- Что? – Тони приподнял бровь, странно смотря на мальчика. Платок, украшенный тонкой вышивкой, прижатый к пальцу тут же впитал в себя то немногое количество крови, что успело просочиться.

- Папочке больно? – полные невинности и любопытства глаза были обращены к Тони. Увидев его кровь, его дискомфорт, Питер вдруг почувствовал внутри себя что-то, сродни тому, когда случайно разбил чайный сервиз.

Это было удовлетворение.

***

Наконец, настало двадцать четвертое декабря. Жухлая, серая с осени трава припала к земле, вся в черных метках-проплешинах, побитая необычайно хваткими морозами. Редких солнечных лучей, показывавшихся из-за туч, едва хватало, чтобы растопить снежные холмики, образовавшиеся с ночи. Благодаря погоде, Питеру все больше казалось, что они были дальше от Нью-Йорка, чем он думал. Или, может, это была просто необычайно холодная для их региона зима, - он мысленно пожал плечами, взглядом провожая высокого мужчину, спешно несущего стопку свежих скатертей для столовой.

Утро выдалось суматошным. Обычно тихий и спокойный особняк сейчас кишел людьми, снующими туда-сюда с разными поручениями. Не только служанки в черно-белых и горчичных платьях, но и разного вида мужчины и женщины, явно не похожие на слуг, бегали из комнаты в комнату, кто с бумагами, а кто и с чем-то иным. Во главе же этого находился как всегда спокойный и собранный Антонио, вставший затемно и с прищуром ледяных глаз следящий за каждым движением подчиненных. Питер уже неизменно был рядом. Он старался ни на шаг не отходить от мужчины, опасаясь, что кто-то из «семьи» вдруг решит, что он больше не нужен. Он обдумал эту идею снова, десятки, если не сотни раз, она крутилась у него в голове день и ночь, не давая спать. Питер понимал ее нелогичность. Кто посмеет убить любовника дона мафии в его собственном доме? И каждый раз приходил к одному и тому же ответу – кто угодно. Если не из доброты к старшему Карбонеллу, то противники, завистники или полиция под прикрытием, желающая вынудить мужчину… ну, к чему-нибудь.

С самого начала он повел себя неправильно, - Питеру хотелось ударить себя по голове за свою излишнюю эмоциональность. Он с самого начала знал, что надеяться на что-то бесполезно, должен был придумать план, то, как он будет себя вести. Теперь его положение могло оказаться на волоске, если он только поведет себя не так, как хочет этого Тони. Кто его защитит? Кто о нем позаботится?

Конечно, оставался еще запасной вариант.

Смартфон, надежно спрятанный в спальне, все еще был при нем и он в любой момент мог позвонить или попытаться выйти в интернет, хотя бы для того, чтобы понять, в какой точке Америки все же находится, - он осторожно оглянулся на Тони, который в свою очередь послал ему ободряющую улыбку. Было приятно, что даже когда был занят, мужчина присматривал за ним.

- Ель ставьте сюда, - мужчина указал на крайний левый угол, ближний от огромного окна, за которым принялся накрапывать то ли ледяной дождь, то ли мелкий снежок.

Огромную, необычайно пушистую и разлапистую голубую ель, словно похищенную с картинки, настолько ровной и красивой та была, затащили в комнату двое похожих друг на друга мужчин, чьи лица были испещрены шрамами. Питер, сидящий в уютном кресле, даже наклонился, чтобы посмотреть поближе, настолько дерево было красивым.

А следом за ними, еще несколько человек внесли несколько потрепанные временем коробки, доверху полные разномастными рождественскими украшениями, - там были и шары, и ленты, и даже шапочка Санты. Глядя на это, охотно верилось в то, что эта семья действительно любит Рождество и Новый год.

Сам же Питер, погруженный в свои собственные мысли, атмосферы праздника не чувствовал. Он вообще в последнее время был более встревоженным, чем раньше. Все это было… как будто не с ним. Стоило ему прекратить сопротивляться, как тут же начало вырабатываться стойкое чувство привыкания. Нет, что вселяло ужас больше всего, так это то, что ему начинало нравиться то, что с ним происходило. Подарки, постоянное, хоть и навязчивое внимание, секс. Все это больше и больше поглощало его, заманивая сладкоречивыми обещаниями покоя. Не нужно было ни о чем беспокоиться, что-то решать, о чем-то думать. Питер чувствовал, будто бы стоит на краю пропасти, даже нет, бездны, настолько черной, что в ней не видно ни конца, ни края. Шаг – и она примет его в свои объятия навечно.