Третья жена женой на самом деле и не являлась. Она, за исключением происхождения и родословной, была так же хороша и так же умна, как и предыдущая. Ханна Кинер была типичной золотоискательницей с огромным декольте и облегающей юбкой, не скрывающей абсолютно ничего. Их сумбурная и абсолютно неожиданная ночь вылилась в рождение третьего и последнего ребенка дона, Харли. Впрочем, как оказалось позже, женщина, мечтающая о сладкой и богатой жизни, долго готовилась к их встрече – совершенно забросив колледж, она устроилась на полную ставку в клуб, где предпочитал отдыхать Тони, вынюхивая все до последней, самой крохотной мелочи о нем. Что предпочитал пить и есть, какие разговоры вел, с кем имел дело, где предпочитал отдыхать, кого брал в постель, - и Ханне повезло, однажды дон, оставшись в компании солидных людей, остановил свой выбор не на мальчике с аппетитной задницей, а на ней. Не то, чтобы он на тот момент как-то чурался своей ориентации, более того, его богатые друзья не редко разделяли с ним эту черту, просто ради разнообразия. Задница женщины могла быть ничуть не хуже попки хорошенького твинка.

Благодаря своей находчивости и тонне препаратов, повышающих фертильность, миловидная брюнетка понесла сразу и, едва узнав о беременности, отправилась прямиком к Антонио с новостью, в надежде получить крупную сумму денег и полное обеспечение, но угадила прямо в собственную могилу, служа напоминанием каждой подобной ей шлюхе, почему не стоит иметь дело с Карбонеллами.

Ханна Кинер провела восемь с половиной месяцев запертая в небольшой, холодной комнатке, где имелась лишь простенькая кровать, стул со столом, да старенькая библия в мягком переплете, оставшаяся от Говарда Старка, и покинула ее, под аккомпанемент младенческого плача, знойным июльским утром, необычайно бледная даже для мертвеца. Из всего, о чем она так грезила, она получила лишь сытную и вкусную еду на регулярной основе, в качестве милости грозного дона. На ее отпрыска Тони абсолютно не надеялся, гадая, кто же из близнецов встанет во главе Семьи, но Харли, перенявший хитрость и находчивость матери, сумел его удивить.

Возможно, он когда-нибудь расскажет эту историю Питеру.

Наконец, бывший дон, задумчиво хмыкнув, вынул прекрасное голубое платье с легкой серебристой паутинкой вышивки, будто бы вплетенной в саму ткань, аккуратно положив то на кровать.

Прекрасный выбор для особенного дня, - признаться, Тони действительно думал о том, во что будет одет его мальчик и немало гордился собой, ведь этот день они должны будут запомнить надолго, - но прежде стоило позаботиться о кое-чем ином.

- Детка, - знакомый голос мурлыкнул над ухом, и губы Питера растянулись в улыбке. Тони нравилось, когда он улыбался.

- М-м? – он промычал в ответ, рассматривая своего любовника сквозь полуприкрытые веки. В череде дней, похожих один на другой, Тони всегда выглядел примерно одинаково, придерживаясь легких хлопковых рубашек и по-простому скроенных домашних брюк, но сегодня что-то явно было не так. На нем действительно была привычная белая рубашка, но на этот раз рукав был короткий, а манжеты аккуратно застегнуты, брюки такие же серые, как и раньше, но в этот раз более строгие, такие, которые носят с ровно отглаженными стрелками. Это заставило Питера нахмуриться.

Тони присел на корточки, и теперь юноша заметил, что ящик его тумбы выдвинут, а в руках дона оказалась знакомая банка.

- Я собираюсь снова нанести на твои спину и ноги успокаивающую мазь, - и, не дожидаясь приглашения, он задрал подол короткого фиалкового платьица, обнажив кожу, где пурпурные пятна делили пространство с на вид немного воспаленными следами зубов. – Болит? – наугад он ткнул в практически черный след от ладони.

- Мхм, - мальчик недовольно засопел.

- Ну-ну, mio uccellino, папочка здесь, чтобы тебя полечить, - и, зачерпнув густую жидкость из банки, он толстым слоем нанес ее на ягодицы, поскольку именно эта часть тела мальчика была повреждена сильней всего. Питер застонал от удовольствия, когда почувствовал легкий покалывающий холодок. Этот звук заставил Тони замурлыкать в ответ, размазывая мазь, обводя пальцами каждый синяк, касаясь каждого укуса, оставленного на теле его ангела. О, как это было прекрасно.

К собственному удивлению Питера, ночи с Тони стали чем-то самим по себе разумеющимся, затмив собой любой сексуальный опыт, который до этого юноша имел. Секс с мужчиной был интенсивным, иногда грубым, - он поерзал, стараясь не обращать внимания на жжение на бедрах и ягодицах, - собственническим, но никогда не скучным. Любое взаимодействие оставляло его задыхаться от удовольствия и чрезмерности. Тони ревностно следил за тем, чтобы Питер получал больше оргазмов, чем он сам, даже если иногда это было, ну, не так приятно, как хотелось. И этот опыт был таким странным, непонятным. Он слышал от Мишель достаточное количество раз о том, что секс — это наслаждение двух партнеров, а опыт с Квентином оказался… далеко не таким.

Хм, интересно, - юноша лениво повернул голову набок, уютно устроившись на животе, - что сейчас делал его бывший парень? Искал ли его? Наверное, нет. А Мишель?..

Время текло лениво. Пальцы Тони были исключительно нежными, а движения легкими и успокаивающими, Питер чувствовал, что тает под ласковыми прикосновениями. И вот снова, что-то шевельнулось в его голове, такое досадливое и злое, шепчущее ему на ухо о том, что он должен протестовать и кричать, но как он мог? Ведь мужчина был таким деликатным. Необъяснимое чувство вины нахлынуло на него, заставив нахмуриться.

- Лучше, tesoro? – в голосе мужчины послышалась нотка беспокойства, отчего Питер почувствовал себя только хуже.

- Мне действительно лучше, п…, - юноша на секунду закусил губу, обдумывая, стоит ли это говорить, но все же решился. Что в этом такого, если это порадует Тони? – Папочка, - смущенно прошелестел он. Глаза Тони в этот момент засияли.

- Мой прекрасный мальчик, gioia mia, - до этого играющая с обнаженной кожей ладонь поднялась немного выше, погладив тонкую поясницу. – Мне жаль, что я причинил тебе боль.

Питер в изумлении обернулся, позабыв, как сильно саднила и болела его кожа. Похожие на льдины, глаза Антонио смотрели на него с искренностью. Это был первый раз, когда мужчина извинялся перед ним хоть за что-то. Это заставило почувствовать себя неловко. О какой конкретно боли он говорил? Имел ли он в виду физическую боль, которую Питер испытывал прямо сейчас и, признаться честно, не держал за нее зла, или он имел в виду боль душевную, которую подросток испытывал на протяжении всех этих дней? В его головеобраз Тони был вылеплен из чистейшей жестокости, но прямо сейчас человек перед ним был чем-то другим.

- Э-это ничего, - внутренне Питер вздрогнул, опасливо поглядывая на него, будто бы не зная, что Тони выкинет в следующую секунду, что сам Тони нашел восхитительным, но внешне лишь выдавил скупую улыбку. – К-кстати, не пора обедать? – мальчик захлопал глазами так невинно, что дон чуть не рассмеялся. Не самая гениальная попытка сменить тему, но он понимал, что милая птичка опасается его по правильным причинам.

- Конечно, детка, - он в последний раз погладил отмеченную им кожу, наслаждаясь особенно глубокой ссадиной в форме клыков. – Что бы ты хотел поесть?

- Мы можем съесть пиццу? – Питер задумчиво надул губы. Он давно не ел простую нью-йоркскую пиццу. Раньше он избегал подобной еды, она была насквозь жирная и пропитанная калориями, но здесь его кормили в изобилии, поэтому можно было позволить себе что-то такое.

Подождите.

А если Тони сочтет его толстым?

Нет, не так. Что, если Тони сочтет его толстым и решит избавиться от него? – от одной мысли по спине Питера пробежали холодные мурашки. Разумеется, мужчина обещал ему, что никогда не оставит, но он может быстро поменять свое мнение, если Пит станет некрасивым.

- Или нет, - на одном дыхании протараторил он, - я буду салат.

- Все, что пожелает моя птичка, - Тони наклонился в последний раз, чтобы поцеловать мальчика в макушку. – Тогда я прикажу накрыть в зимнем саду.