- Это так вкусно, - губ коснулась едва различимая улыбка. Прохладная влажная капля упала на плечо, а за ней последовала другая, стекая то ли с его собственных волос, то ли с волос бывшего дона. Питер чувствовал, как тёплое дыхание касается виска, будто бы Тони намеренно давит, словно пытаясь проникнуть в его голову, в мысли, поглотить всего без остатка. И, хотя Пит не видел этого собственными глазами, он не ошибся. Мужчина наклонился ещё ниже, его губы коснулись скулы Питера, а тёплая рука уютно устроилась прямо под полупрозрачным шелковым подолом практически ничего не скрывавшей сорочки. Дарси сдержала свое слово, и теперь он был обладателем более десятка туник разной степени открытости и прозрачности. Конкретно эту, украшенную цветами-бусинками выбрал для него сам Тони, впрочем, как и всегда. Это становилось обыденностью, и хоть Питер этого не хотел, он начал привыкать к этому, или, скорее, умело игнорировать.

- Действительно? – шепнул мужчина, по-прежнему слегка касаясь губами кожи юноши. Он не видел, но в глазах бывшего дона плясали тёмные крапинки-смешинки, он будто бы всем существом ощущал, какую власть имеет над ним, и ею упивался. Питер был смущен и растерян, после того, что случилось несколько дней назад, он словно потерял всякий ориентир и теперь подобно потерявшемуся в открытом море фрегату, плутал в кромешной тьме, слепо принимая удары волн собственных чувств. Было сложно признаться самому себе, что единственным маяком для него был потусторонний свет синих глаз, прямо сейчас жадно следящих за каждым его движением.

- Да, - улыбка на губах Питера, робкая и неуверенная, появилась неожиданно даже для него самого.

От количества съеденной пасты начинало подташнивать, он не привык есть больше, чем раз в день. Здесь же его кормили часто и обильно. И в подтверждении этой мысли, Тони наколол небольшую фрикадельку, и повторно поднес ту ко рту юноши.

- Открой рот, милая птичка, - не тратя времени на раздумья, Питер обхватил губами поджаристый в сухарях и фритюре кусочек фарша, послушно жуя, стараясь просто не думать о том, сколько калорий было в таком маленьком кусочке мяса, обильно политого маслом.

Отказываться или спорить было ещё страшней.

- Мне нравится, как повара готовят здесь, - протянул он, пережёвывая. Все было таким неправильным, скомканным. Просто… Он чувствовал себя странно, по-прежнему зол и обижен, но в этом коктейле было что-то новенькое – желание быть нужным.

Питер ощущал, что в тот день, когда Тони взял его на их новой постели, горячо и медленно, словно заполняя собой все вокруг, между ними, как бы, образовалась связующая ниточка, которая сделала их непозволительно ближе. Будто бы Тони заполз внутрь него, и там и остался, не оставив самому мальчику даже крошки свободы.

От этого хотелось плакать, и плакать, и плакать, пока голос не пропадет совсем. Тогда и появилась странная, зудящая в костях злоба, выворачивая все с ног на голову. Глядя в даль, на гладкий с внутренней стороны, высоченный забор, отражающий от себя уже не свет солнца, а уличных ламп, желание ударить, причинить боль себе или Тони чесалось внутри. Оно становилось похожим на ту форму голода, когда ты утоляешь навязчивое желание кружкой кофе. Питер сдержал новый рвотный позыв, послушно глотая перемолотое мясо.

Он не был дураком. Его сознание медленно трансформировалось, предавая своего носителя, становясь чем-то другим, послушным, дрейфующим, а эти эмоции были, скорее всего, остатками того, «старого» Питера, воспитанного строгой, но честной женщиной.

Медленно, тонущий в сознании Питер поскреб собственную ведущую руку, оставляя красные полосы от ногтей, глядя в одну точку. Новый глоток сладковатого чая так же дался с трудом, а вместе с этим в животе образовалось новое чувство.

- Ещё? – губ коснулись зубчики аккуратной серебряной вилки, с нанизанными на ней несколькими кусочками моркови, и юноша, сморгнув,безропотно распахнул рот вновь.

Боже, как он ненавидел себя.

Наконец, мужчина, явно потерявший терпение к безразличию Питера, полностью развернулся корпусом к нему, кладя кусочек за кусочком ему в рот то с собственной тарелки, то с тарелки юноши. – Такой хороший мальчик, радуешь своего папочку.

Питер в изумлении посмотрел на Тони. Определенно, это было чем-то новеньким. Он знал, что должен был почувствовать злобу, за то, как с ним обращаются, он должен был кричать, либо в отчаянии запустить в бывшего дона расшитой серебристой нитью салфеткой, так удачно попавшей под руку, но вместо этого Питер почувствовал, как внутри против его воли разливается тепло. Это было так странно, потому что слово «папочка» обещало заботу. Нужность, но ненависть… Отрицание и страх, переполнявшие его, плохо сочетались с так необходимой ему «тихой гаванью». Он, похоже, окончательно запутался в себе.

- Что? – в растерянности переспросил парень, смущенный жгущими кожу откровенным прикосновениями, тянущимися все выше. Это, определенно, взволновало его.

Питер должен был сделать с этим хоть что-то, но, отчего-то вспомнив то, как взгляд этих глаз всего пару дней назад равнодушно глядел мимо, не посмел сдвинуть ноги. Это был первый раз, когда Тони решил повести все дальше невинных объятий, после того, что между ними произошло. Было ли это от того, что он устал ждать, или что-то иное?

Все эти дни, пока Пит поедом жрал себя, отрицая каждую секунду того, что между ними произошло, мужчина ловко дистанцировался, играя в ожидание.

Тони, наконец, отложил вилку в сторону.

- Я говорю, - мужчина почистил горло, - что папочка тобой так гордиться. Ешь все, что он тебе дал, включая овощи.

Дрожь то ли возбуждения, то ли омерзения прокатилась по телу. Было действительно легко перепутать. На самом деле было ли это намёком на секс? Питер не знал, как к этому относиться. Он должен ненавидеть это прямо сейчас, но тёплые пальцы, прямо сейчас играющие с его яичками… Тони словно пытался погрузить его в пучину похоти.

Прикосновения были нежными, почти неразличимыми и бережными. Мальчик был так очаровательно зол на себя. Он не мог отрицать, что чувство тепла, появившемся в животе всего пару минут назад, было вожделением. Его тело продолжало получать удовольствие, в то время как разум превратился в труху. Тони хмыкнул, - опьяненный, Питер едва понимал, как легко им было управлять. Гормоны, выбрасываемые прямо в кровь, притупляли страх и агрессию, притаившуюся где-то внутри, но ярко заметную, похожую на само солнце. Он мог бы воспользоваться наркотиками, тогда все пошло бы немного легче, но проиграв с идеей получить полностью податливого, зависимого Питера, Тони решил отказаться от нее. Ни к чему, достаточно будет лёгких возбудителей, несколько капель на стакан.

Нужно было просто показать, что Питер не может доверять себе даже в мелочах. Только Тони.

- Пожалуйста, - едва слышно прошептал мальчик, явно униженный ситуацией. Он неплохо усвоил, как нужно разговаривать с Тони за эти пару недель, но тот лишь по-доброму улыбаясь, отнял руку, вернувшись к мягкому поглаживанию колена.

Было очень сложно соблюдать грань, где бы он оставался рядом, медленно приучая есть Питера со своих рук, пытаясь заставить почти добровольно отказаться от свободы. Необходимо было вызвать устойчивое привыкание и ни за что не дать понять, что свобода, о которой он так мечтал, могла бы даться легче, просто проявляй он больше своеволия и нахальства. Хотя, это, безусловно, сомнительно, тогда бы Тони просто пошёл по стопам Стива, но сейчас эта «дорожка» к мнимой свободе была достаточно явной, чтобы её разглядеть, ведь Тони в открытую отстранялся, едва Питеру стоило начать перечить, но, к счастью, это давало прямо противоположный эффект. Мальчик, с его влажными медовыми глазами, полными невыплаканных слез, был похож на потерянного щенка.

С этим можно было поиграть.

- Я просто проверял, все ли в порядке там внизу, - бывший дон притворно вздохнул, делая вид, что разочарован в Питере. Совсем немного. Как будто он не делал этого в ванной пятнадцать минут назад. – Ты же беспокоился о том, что замочек повредит твоему здоровью.