- Т-тони? – из-за мусорных баков показалась худенькая фигурка, и Тони постарался сдержать свой вздох. Лицо мальчика раскраснелось, хотя губы наоборот, были слишком бледными. Футболка на, казалось бы, изящной тонкокостной фигурке казалась слишком большой. Взгляд скользнул ниже, и, милостивый Боже…
- Почему ты без обуви, mio uccellino? Come mai? – обеспокоенно воскликнул Старк, стаскивая с себя уже ставшее привычным тяжелое драповое пальто и накрывая им худые плечи, не рассчитав то, что его голос был опасно низким. Питер не ответил, лишь ниже опустил голову, стараясь скрыть текущие по щекам слезы. – О нет, мой хороший, - мужчина покачал головой, его птичка, вероятно, думала, что ее стыдят. – Ты так хорошо справился, говорил со мной по телефону. Ты был таким храбрым, - с каждой как можно более мягко произнесенной фразой, он делал несколько осторожных шажков вперед, входя в личное пространство мальчика. Птичка была слишком пугливой.
- Правда? – огромные медово-карие глаза, поблескивающие от пролитых слез вдруг посмотрели на Тони. Выражение его лица было абсолютно прекрасным, если не сказать - греховным.
- Конечно, mio uccellino, - он сделал последний шаг и подхватил свою птичку на руки. Питер пискнул от неожиданности, когда его ноги вдруг оторвались от земли, а Старк, тем временем попытался скрыть рвущийся наружу стон от того, как запульсировал его член от сладкого голоса.
Комментарий к 4. Темнеет в глазах
Спасибо за ваше ожидание и теплые комментарии, я вас очень люблю 🖤
========== 5. Доверие? (контроль) ==========
Прикрыв глаза, устроившись поудобнее на заднем сидении, Тони, за не имением лучшего слова, постарался просто «отключится» от всей ситуации. Там, в нескольких сантиметрах от него, завернутая в темно-серый, тяжелый драповый плащ, сидела поистине драгоценная вещица.
С глазами, полными странного, цепляющего за что-то, чего бывший дон еще не чувствовал, маленькая птичка позволила усадить себя рядом, одарив неуверенной, дрожащей улыбкой. И в этот момент в душе Антонио, возможно, что-то сломалось. Это странное чувство было схоже с тем, которое он испытал, когда принял на руки своего только что появившегося на свет первенца, но все же было иным. Под свинцовым нью-йоркским небом он ощущал себя совершенно иначе, чем тогда, под пробивающимся в окна палящим солнцем Милана. На этот раз его не поглотило чувство уверенности от знания того, что на свете теперь кроме него есть тот, кто, возможно, не оставит его, продолжит путь «семьи» с ним рука об руку, но здесь было то же ощущение всепоглощающей невинности, но теперь что-то внутри мужчины требовало этой невинностью обладать. Темное, но не зловещее, ласкающее само нутро, оно тронуло каменное сердце Антонио.
Восхвалять, оберегать, лелеять, - бывший дон моргнул в пустоту перед собой, все глубже погружаясь в водоворот собственных эмоций, - отгородить, обезопасить, запереть. Ледяной взгляд вдруг устремился на хрупкую фигурку, закутавшуюся в теплый плащ, словно та была сделана из чистого золота и алмазов. Так ли нужно было отпускать мальчика? Зачем нужно было возвращаться в ту захудалую коморку, что Питер, по, видимо, какой-то странного вида рассеянности называл квартирой? Милостивый Боже, да ванная комната в гостевых покоях особняка Тони была больше!
- Что-то не так? – тихо спросил Питер, заставив мужчину моргнуть во второй раз. Осознав, что смотрел на мальчика как хищник, следя за каждым движением, но, даже не повернув головы, Тони лишь мягко улыбнулся, погружая его в ложное чувство безопасности.
- Все в порядке, - голос Карбонелла убаюкивал. – Я просто немного задумался. Нью-Йорк такой дождливый город, я и не знал.
- О, - выдохнул Питер, приподняв брови, на что Тони лишь украдкой вздохнул. Наверняка мальчик уже успел выдумать в своей очаровательной голове целую историю о том, какой обузой он представляется бывшему дону. Малыш был настолько же мил и очарователен, насколько и неуверен в себе. Еще одна досадная вещь, о которой Антонио стоило позаботиться. В правильных руках такая драгоценность могла расцвести во что-то большее, и не вина Тони, что он не хотел это «большее» ни с кем делить. – В-ты переехал откуда-то еще?
Едва вопрос сорвался с губ Питера, тот чуть не ударил себя. Ну, конечно же, Тони не был местным! Оливковая кожа, легкий, гортанный акцент, - все это было прямым свидетельством того, что мужчина был как минимум наполовину иностранцем.
- Я жил в Вашингтоне какое-то время, но как я уже говорил, моя семья родом из Италии, - склонив голову на бок, ответил бывший дон. – Кстати, - мягкая улыбка вновь коснулась его губ, от чего Питер ощутил, как его щеки предательски краснеют. – Скоро мы будем на месте.
Юноша кивнул, прячась в широком вороте пальто. О, Тони обожал эту трогательную невинность.
Каким-то образом этот, без преувеличения, галантный мужчина, заставил сердце Питера биться так сильно, что казалось, будто и сам Тони слышит его стук. Его не волновало, что одежда подростка пачкает дорогую кожу салона, а пальто уже пропиталось влагой от вымоченной под дождем, липнущей к телу футболки. Не волновало и то, что на его глазах Питер попал в неприятности уже во второй раз. Этот странный, в хорошем смысле, мужчина не задал ни одного некорректного или откровенно пугающего вопроса, напротив, молча вытер катящиеся по раскрасневшемуся лицу слезы, едва они успели сесть в машину, а затем протянул бутылку воды. Понимая, что объясниться все же нужно, но продолжая вздрагивать, Питер начал лепетать что-то о том, как его отношения с Квентином дошли до такого абсурда, но был остановлен нежным, но твердым «я выслушаю тебя тогда, когда ты действительно будешь готов поделиться, mio uccellino. Не заставляй себя прямо сейчас», чем едва не вызвал новый поток слез.
Пейзаж за окном сменился, - там, где все было усеяно высотками, а затем домами поприземистей, теперь тянулся сплошной лесной массив. Укачанный теплом и плавным ходом машины, по совиному моргая, Питер сам не заметил, как в какой-то момент провалился в тревожную дрёму, оставив Тони наедине со своими мыслями, а когда проснулся, обнаружил на себе странный взгляд льдистых глаз.
Машина сбавила ход, когда на горизонте показался высокий, весь в желтовато-зеленой лозе, каменистый забор. Слегка приоткрыв рот, Питер наклонился, уставившись в тонированное окно. Там, где заканчивались острые пики верхушек ограды, за длинной тропинкой виднелась верхушка плоской, скошенной крыши одного из домов, на первый взгляд, самого большого.
Губы Антонио расплылись в неожиданно широкой улыбке от пришедшей на ум мысли, – что будет чувствовать Питер, когда будет жить здесь? Огромный гардероб, личная студия и нескончаемые просторы особняка, а так же огромная охраняемая территория, что означало безопасность, – вот что ждало маленькую птичку. Конечно, мужчина планировал подойти к этому плавно, шаг за шагом, но что-то внутри него шептало, что лучшим выбором было бы оставить здесь Питера, начиная с этого момента. Конечно, это могло бы вызвать кое-какое недопонимание, птичка могла даже немного рассердиться на Тони, но пройдет какое-то время, и он поймет, что это место – его дом.
И подхватив на руки свою драгоценную ношу, бывший дон ощутил, что наконец, за много лет на его сердце бархатными лепестками распустилось новое, теплое чувство. Желание не просто оберегать и обладать, а… Заботиться. Хрупкий, как фарфоровая куколка юноша в его объятьях нуждался в нем.
Спрятанный за тяжело нависшими от капель дождя ветвями, вход в особняк выглядел совсем не так, как представлял себе Питер. Не было там помпезных фигур из гранита и мрамора, витиеватых перилл, обнимающих невысокую лестницу, ковровой дорожки, только вытянутые ввысь худые колонны, держащие на себе простую, в форме полукруга, навесную крышу над крыльцом, да широкие тяжелые дверцы из древесного массива с крупными, отлитыми из металла вороньими головами, держащими в своих клювах кольца ручек.
Без единого скрипа громоздкая дверь отварилась. Молчаливая женщина в накрахмаленном переднике пропустила их внутрь, лишь слегка наклонив голову в приветствии, даже не поведя бровью, что заставило Питера слегка заерзать в объятьях мужчины, чей пиджак присборился на груди, съехав немного в сторону, откуда выглядывала лента темно-серых кожаных подтяжек. Питер сглотнул.
