Возможно, Аида была недалека от истины, называя Сару убийцей богов — одного она точно прикончила.

«Что ты о ней знаешь?»

Он знал, что Сара быстро пьянеет, а к картошке всегда берет ванильное мороженое вместо соуса. Еще Мёрфи знал, что она смешно пародирует мисс Блэк и может процитировать любую строчку из Марка Аврелия. Знал, что она спит только на левом боку и с готовностью опускается на колени.

Ни черта он о ней не знал…

Ни забавных детских историй, ни имён школьных друзей, ни баек из старших классов. Даже рассказа о знакомстве с мотоциклами он так и не дождался.

— Эй, Купер, ты когда-нибудь слышала о Сентфоре?

***

Городишко на окраине мира был отвратителен: безлюдные улочки, полуголые витрины, тишина и удушливый туман. Сенфор словно застыл в прошлом веке и больше подходил для декорации к хоррору, чем для жизни. И тихо шуршащий по пустым дорогам «Приус» казался чужеродным элементом, никак не выписывающимся в мёртвый мир.

Вишня напряженно сжимал неудобный автомобильный руль, не решаясь посмотреть на молчаливую пассажирку. Сара безучастно разглядывала серые пейзажи за окном, проверяя уведомления в телефоне, будто рассчитывала на что-то что кроме рекламных рассылок, но всякий раз хмурилась и с досадой прятала трубку в карман, чтобы уже через минуту достать обратно.

Студентка не тешила себя надеждой на приятную поездку, потому что место, куда ее везли официально было признано адом: представляя себе карту Штатов, отчетливо видела крошечную точку с подписью «Преисподняя».

Сегодня утром она поймала себя на мысли, что хуже быть уже не может, но жизнь в очередной раз доказала свою способность удивлять.

Проходя мимо злосчастной парковки, на которой до сих пор стоял ее любимый «Вулкан», по привычке сжалась — Мёрфи отказался забирать подарок, передав через Вивиан ключи. С тех пор брелок так и лежал в тумбочке у соседки, потому что Сара зареклась прикасаться к байку.

Кости срослись, сигнальные пятна синяков исчезли, а шрамы почти слились с бледной кожей: казалось, что болеть уже нечему, но каждый вдох отдавался судорогой. И каждое утро она начинала с того, что со всей силы заряжала холодной ладонью по щеке — иного способа выйти из кошмара так и не придумала.

— Эй, принцесса! — звонкий голос разнесся по полупустой стоянке и Саре показалось, что она, сама того не заметив, умерла. Девушка застыла, не решаясь обернуться, надеясь на один из дурных снов, что неизменно приходили по ночам и с неохотой выпускали из липких щупальцев с рассветом.

И когда уже показалось, что наваждение отпустило, сильные руки подхватывают сзади и кружат в воздухе: рыжий кирпич зданий, холодная сталь весеннего неба, серый асфальт и черный «Вулкан» сливаются в одно грязное пятно.

«Точно умерла»

— Ну, хватит уже верещать, — ее аккуратно опускают на землю, разворачивают и разочаровывают: глаза напротив не желтые, а голубые. Ни загадочного прищура, ни ироничной ухмылки. Вишня улыбается широко и открыто. — Живая, принцесса?

— Не называй меня так, — первокурсница отшатнулась вместо приветствия и спешно наклонилась за выпавшей в полете корзинкой, скрывая за опустившимся на лицо волосами непрошеные слезы. — Мне больше не нравится.

— Эй, ты чего? — байкер опустился на корточки и беспокойно заглянул в побелевшее пуще прежнего лицо. — Я вообще-то рассчитывал, на другой прием. Только подумайте, наша крошка покорила Нью-Йорк! Думал, что уже не найду тебя: понастроят мегаполисов, а простому парню из захолустья разбирайся в эстакадах и развязках!

Вишня говорил что-то еще, стараясь развеселить замершую над недосушенными тряпками студентку, травил затертые шуточки и аккуратно складывал разбросанные вокруг вещи. И Сара была бы ему благодарна, если бы не один вопрос, все громче звучащий поверх щелчков шестеренок.

— Зачем ты приехал? — решившись, девушка посмотрела на старого приятеля.

— К тебе, принцесса, разве не ясно? — он поднялся и протянул руку, но первокурсница только злобно сверкнула глазами. — Прости, никаких больше прозвищ, понял. Ты теперь взрослая, мисс О’Нил.

— Был проездом и решил поздороваться? — сощурилась Сара, но руку все же взяла. — Не смеши.

— Я так далеко не катаюсь, — усмехнулся мужчина, но голубые глаза быстро потемнели. — Настолько далеко только по делу. Прости, но я должен забрать тебя домой.

Не выдержав, студентка рассмеялась, представляя возвращение «домой». Воображала, как поднимется по узкой лестнице в милую девчачью комнату, как скрипнет та самая половица, под которой она хранила страшное оружие, как откроется окно и по полу сразу начнет стелиться густой туман, неизменно приносящий с собой кошмары.

— Если ты говоришь серьезно, то у меня есть адрес прекрасной больницы в центре, — девушка подхватила корзину и повернулась к другу спиной. — Только безумец мог подумать, что я туда вернусь.

Она решительно шагает прочь, но снова застывает, потому что в голосе Вишни слышатся нотки, которых не было отродясь.

— Дети, Сара, — он впервые обращается к ней серьезно. — Они снова пропадают.

И сейчас студентка молча сидит рядом с мрачным байкером, нервно крутящим баранку. К давно забытому маленькому домику они подъехали, когда на город уже опустилась ночь, но окна были темны. Беспокойно взглянув на приятеля, девушка открыла дверь и вышла. Старалась не вдыхать, но удушливый сентфорский воздух уже проник под одежду и бродил по холодной коже, вызывая неприятную волну мурашек.

— Она уехала почти сразу после тебя, — Вишня облокотился на капот прокатной машины и щелкнул зажигалкой. — Думал, ты знаешь.

Ни черта она не знала: миссис О’Нил так и не удостоила единственную дочь звонком, хотя, сбегая, школьница оставила короткую записку, в которой точно можно было найти адрес и телефон для связи. Сара всегда отличалась ровным разборчивым почерком, но все связи были оборваны, и даже самые аккуратные символы не могли этого изменить.

Вздохнув, первокурсница поднялась по ступенькам и сдвинула тяжелый горшок с давно погибшим цветком: чутье не обмануло — ключ заржавел, но тонкая дверь, покрытая неровным слоем облупившейся краски, поддалась.

Скажи кто утром, что в полночь она добровольно войдет в этот дом, девушка бы только рассмеялась и покрутила пальцем у виска. Но сейчас было не до смеха. Она действительно прошла через гостиную, завернутую в пожелтевший пыльный кокон простыней; провела дрожащей рукой по деревянной колонне в кухне и распахнула окно, впуская тот самый туман: уж лучше он, чем затхлый запах плесени и безысходности.

Потоптавшись на пороге, Вишня зашел следом, молча наблюдая, как бледным призраком Сара скользит по комнатам, добровольно возвращаясь в кошмар, из которого с таким трудом выбралась.

— Прости, — других слов у него нет. Но есть пара ног, и он приближается к тонкой фигуре, которая уже растворяется в тумане. Есть пара рук, которыми он обнимает дрожащие плечи. Есть широкая грудь, к которой он прижимает косматую после долгой дороги голову. — Прости меня.

И они стоят в оглушающей тишине пугающего дома на темной улице. И им обоим чертовски страшно.

— Не оставляй меня здесь одну, — прошептала Сара. — Не заставляй меня проходить через это в одиночку.

— Ты не будешь одна, даю слово, — байкер прижимает ее крепче и прикрывает глаза, молясь, чтобы повзрослевшая и похорошевшая О’Нил не почувствовала предательски зачастившего сердца. Уезжавшая в спешке костлявая девчонка с потерянным взглядом была его головной болью, вечной занозой и настоящей боевой подругой: кем угодно, только не той, о которой можно помечтать в душе. Но сейчас, в темноте лишенного энергии дома, вдыхая запах ромашки пополам с крепким сигаретным дымом, он чувствовал, как по коже проходит клятая волна. — Обещаю, принцесса.

И едва успокоившаяся Сара оседает на пол. По первому этажу разносится нечеловеческий вопль, споро поднимается на второй, пролетает по пустым комнатам и теряется под крышей.

— Не смей! — кричит первокурсница, колотя по полу. — Не смей так меня называть!