И сейчас Патрик О’Нил наблюдал перед собой нечто прекрасное — любовь, храбрость, преданность, искренность и то самое волнение, когда от одного слова зависит целая жизнь, не меньше.

— Если вдруг спросит, скажи, что я дал добро, — благодушно махнул рукой мужчина, посмеиваясь в чашку. — Для нее это, конечно, дело десятое, но раз тебе так важно, со всей ответственностью заявляю — благословение получено.

— И все? — опешив пробормотал Мёрфи. — Так просто?

— Друг мой, — озорной мальчишеский взгляд потемнел, становясь серьезнее. — А с чего ты взял, что должно быть как-то иначе? Если вы действительно любите друг друга, то для вас все и должно быть таким — простым, естественным, как дыхание. — О’Нил задумчиво посмотрел в окно — на обочине блестел черный байк, тот самый, что перебудил всех соседей, немного пожевал губами и продолжил. — Представь, что человеческая жизнь подобна дорожной карте, на которой, как живые, выстраиваются маршруты. И если ты едешь не один, а с правильным попутчиком, то неудачные исчезают, спорные — слабо светятся, верный — пульсирует золотой нитью. Настоящая любовь не усложняет, наоборот, она упрощает. Любящим все дается легко, потому что время сомнений для них уходит.

— Эй, принцесса! — он покинул спокойный тихий дом несколько часов назад, но по-настоящему понял слова Патрика лишь теперь. И сейчас он шарит рукой в карманах брошенной на пол куртки. Наконец, пальцы нащупывают маленькую бархатную коробочку. — Вылезай оттуда, есть разговор.

— Фто? — высовывается из ванной Сара: во рту у нее зубная щетка, за спиной почти полная пенная чаша. — Фто такое?

Недолго думая, Мёрфи манит ее пальцем. Хитро щурясь, девушка подходит ближе и аккуратно садится на край постели, с интересом изучая нечто, зажатое в кулаке. Ладонь распахивается, являя на свет изящное кольцо с ярким камнем. Грани переливаются в свете фонаря за окном, отражаются в огромных голубых глазах, поддёрнутых поволокой неожиданно подступивших слез. По комнате разносится сдавленный выдох, блуждает в стенах и возвращается на приоткрытые дрожащие губы.

— Выходи за меня, О’Нил, — не вопрос, не просьба. Утверждение.

Не в шумном ресторане под заунывный струнный квартет и аплодисменты каких-то незнакомцев, а здесь, в их спальне, куда продолжает тянуться едкий запах сгоревшей лазаньи. В их спальне, где они встречали рассветы, нещадно колотили друг друга подушками и делили одно дыхание на двоих.

Вот так, просто и без предисловий. Легко. Потому что это был их путь — единственно верный, тот, что пульсирует золотой нитью.