— Нет, — процедил он, закуривая. Надеялся, что крепкий дым успокоит, как бывало всегда. Но сейчас вишневые клубы только раздражали. — Это не обсуждается.

— Если мы не сделаем это сейчас, ты и я…. — Аида устало облокотилась на край, медленно затягиваясь. — Захотят другие. И ты знаешь, что на их слово можно не рассчитывать. Я действительно понимаю — ты стремишься ее защитить. И поэтому предлагаю тебе лучший вариант.

— Тогда почему не обратилась напрямую? — не выдержав, парень отхлебнул из графина и одарил повелительницу еще одним злым взглядом. — Зачем устроила этот цирк?

— Я и представить не могла, что ты её… любишь, — в глазах у нее горькая печаль. Не та, с которой смотрела на вечно недовольную Кору или излишне упрямого Эдриана. — И мне жаль, Мёрфи. Потому что я надеялась, что хотя бы тебя обойдет это проклятье. Мы сильны, мы бессмертны, безупречны в своем могуществе, но, как и все живое, имеем слабости. И нет ничего опаснее для бога, чем любовь…

Кивнув, он поднялся и, посмотрев на Аиду по-новому, закрыл за собой дверь. На удачу, байк оказался припаркован у клуба, закрывая вопрос с транспортом и открывая десяток новых. Но ему не было дела до царапин и вмятин на любимом мотоцикле. По-хорошему, ему было плевать.

За две недели в кампусе не изменилось ничего и поменялось все: первые пару лет искренне не понимал театральной игры в студентов, но, попробовав футбол, привык и даже по-своему привязался к колледжу с его вытоптанными газонами и вечно гудящей трансформаторной будкой у парковки. Сейчас же хотелось спалить чертово место, потому что там, за колокольней, стояло самое ненавистное здание во всем городе. Проскочив мимо вечно дрыхнущей вахтерши, поднялся на второй этаж и, брезгливо переступая через разбросанные по коридору бабские вещицы, добрался до самой ненавистной двери во всем мире. Нога просилась вынесли чертову деревяшку, но пугать ни в чем не повинную Купер было стыдно.

После нескольких коротких ударов щелкнул замок и в проеме показалось недовольное лицо. Черные глаза недобро блеснули, но, наткнувшись на усталый прищур, померкли.

— Ты опоздал, — прошептала Вивиан, отступая.

Сердце пропустило пару ударов — перед глазами вновь замаячила мерзкая ухмылка Сибил, которая вполне могла решить, что любое дело нужно доводить до конца. Следом появилось озадаченное лицо Маршала и его вечное «я просто хотел, как лучше». Потом — холодный рыбий взгляд Коры, как обычно решившей без долгих раздумий взять все в свои руки. И под ребрами снова начинает тянуть так, что хочется выйти в ближайшее окно.

Сжав челюсть до скрипа, Мёрфи прошел внутрь и замер: всегда уютная и пахнущая тихой спокойной радостью комнатенка исчезла. Вместо нее чужое место, из которого будто вытянули всю жизнь — опустошенная, выпотрошенная и оставленная гнить на солнце. На кровати Сары — раздетый матрас, мерзнущий без мягких одеял, которыми она укрывалась с головой. Вокруг голые стены — кучи распечаток, карт и переводов, исписанных разноцветными маркерами, словно сдуло ветром. Маленький вечно заваленный книжками стол у окна — стерильно чист и лупит пустыми глазницами ящиков.

— Она уехала сегодня утром, — курившая только после бутылки вина или стопки текилы, Купер приоткрыла форточку и пристроилась на подоконнике, щелкая дешевой пластиковой зажигалкой. Раз, другой — все бестолку, потому что Вив в стельку. — Взяла отпуск до конца семестра, собрала сумку, оттащила барахло на склад и финита. Мы теперь с тобой оба… брошенные.

Он распахивает перед ней дверь и помогает выбраться из машины. Всегда ловкая, сейчас Сара похожа на куклу — глаза перевязаны украденным из мужской раздевалки попугайским галстуком, а рука в бандаже не оставляет и шанса на подобие координации.

— Так, принцесса, аккуратнее. Еще день в этой жуткой больнице мы оба не переживем, — он бережно подводит дрожащую девушку к каменным ступенькам дома на 163-й улице, тушит сигарету и по привычке прячет окурок в карман. В другом быстро нашаривает ключ: на брелоке маленькая металлическая лисичка — увидел в магазине и взял, не раздумывая. Идея, что неплохо бы приложить к фигурке что-нибудь ещё, например, квартиру, пришла чуть позже. — Готова?

— Да, — еле слышно отзывается Сара. Последние три недели она разговаривает только так, но ему неважно: главное, что говорит.

Дрожащей рукой стягивает с ее лица повязку и отходит на метр для лучшего обзора. После «Кавасаки» он вошел во вкус и скупал все, что видел: новые шлемы, мягкие удобные перчатки без пальцев, большие теплые шапки для вечно непокрытой головы, книжки и наушники. И всякий раз наслаждался невероятным зрелищем: принимать подарки принцесса научилась, пусть и не сразу, но от привычки прятать огромные голубые глаза и смахивать непрошеные слезы так и не избавилась.

— Что это? — и вот, наконец, она впервые смотрит без слез — только переводит растерянный взгляд с него на свежевыкрашенную дверь и слегка хмурится, ища подвох.

— Это дом, — не отказывая себе в ухмылке, снова закуривает, пряча нервную дрожь за дымом. — Прости, принцесса, с за́мками нынче туго, даже ров с приличными кольями не найдёшь.

— Я не понимаю… — бормочет девушка, пятясь к машине. — Дом?

— Видишь? — Мёрфи приблизился и указал на темнеющие окна второго этажа. — Там наша квартира.

Он протягивает Саре ключ, прицепленный к лисьему хвосту, и мягко подталкивает ее вперёд. Но О’Нил застывает на месте. Готовясь к очередной порции очаровательных всхлипов, парень распахивает объятья, в которых она обычно прятала слёзы. Но она не плачет. Не движется. И не дышит.

— Я не могу, — как обычно еле слышно. — Прости.

— Ты даже не посмотрела, — опешив, он отходит и пытается понять, что происходит. — Внутри выглядит куда лучше, и там есть кабинет. Для тебя. Эй, принцесса?

— Прости, но я так больше не могу, — уже громче повторяет Сара, убирая руки в карманы. Глаза не отлипают от темного асфальта, а плечи трясутся.

И когда Мёрфи решил, что в этот раз он переборщил с сюрпризом, девушка отмирает и смотрит прямо, поджимая губы.

— Мне нужен перерыв, — О’Нил делает шаг назад, потом еще один, и еще. В книжках такое называют капитуляцией, в жизни — сердечным приступом, потому что у него темнеет в глазах и холодеет внутри.

— Не смей, принцесса, — единственное, что он может прохрипеть перед казнью. Отходить от каменных перил было худшей идеей, потому что еще секунда без опоры, и он рухнет.

— Я до сих пор там. В том здании. Закрываю глаза и все повторяется. Раз за разом. Не могу, — прикрывает свои огромные голубые глаза, роется в карманах и достает брелок от «Кавасаки». Как иронично: он планировал отдать, а не получить ключи. — Мне жаль.

— Ты все решила еще тогда, в больнице, да, принцесса? — Мёрфи тоже больше не дышит, потому что перед смертью не надышишься. Только отходит к машине и облокачивается на капот, наблюдая за маской, в которое превратилось самое прекрасное лицо. И тут же оставляет на металле глубокую вмятину. — Отвечай, мать твою!

— Ты поклялся, что мне больше не будет больно. Так сдержи слово, — никакого шепота. Голос разносится по полупустой улице ледяной плетью. — Мы больше не увидимся.

О’Нил поворачивается спиной и, все еще прихрамывая, удаляется, выставив здоровую руку проезжающим мимо таксистам. Умница уходит, не дожидаясь, пока он окончательно потеряет контроль и явит миру обезумевшее чудище.

Монстр внутри всегда пугал — с трудом поддавался контролю, постоянно порывался наружу и неустанно рычал. Но сейчас, на темной улице перед чертовым домом, отчаянно выл во все три пасти, и впервые Мёрфи был с ним един.

Сара оказалась сильнее, потому сделала выбор, на который он сам так и не решился.

— В Балтимор? — кажется, спустя полвека, отмирает парень и смотрит на Вивиан, по инерции болтающую ногами. Ответ «Сара уехала» Ньюман-старшую не удовлетворит. А раз так, надо искать. Но только ради Аиды. — К отцу?

— Точно нет, — покачала головой девчонка, кашляя дымом. — Мне были даны четкие указания прикрывать ее на тот случай, если он вдруг позвонит.