– Может и не прилететь. Я не хочу оставаться без света. Особенно в сезон дождей. Надо идти.

За потемневшими остатками деревьев начинается лес, который лишь облизнул огонь. Чтобы не продираться через густую траву, поваленные деревья и сломанные ветки, книжник и Елена идут по узкой полосе земли, которая обрамляет край глубокого оврага. Впереди их ждет просека, возможно, оставшаяся на месте дороги к станции.

Елена тянет книжника за полу дождевика, просит остановиться. Обхватив руками ствол дерева, она заглядывает вниз и пробует рассмотреть дно оврага, скрытое за туманом.

– Это что, дым? – Елена поворачивается к книжнику. – Пахнет так, будто что-то горит.

– Не чувствую. Пойдем. Только осторожно.

Они идут дальше и книжник напоминает Елене держаться за него как можно крепче. Именно поэтому, когда влажные листья выскальзывают у из-под ног и он падает, она падает вместе с ним.

Ветвь дерева, за которую хватается Елена, выгибается и выскальзывает из руки. Удар о землю. Пучки травы вырываются из земли, когда книжник и Елена пробуют ухватиться за них. Грязь и листья выскальзывают из-под ног.

Темнота оврага, вспышка неба, темнота, вспышка, будто щелкает затвор фотоаппарата. После одного из щелчков темноту сменяет сияние в золотисто-красных тонах. После еще одного щелчка темнота отступает и остается только сияние. Елена и книжник падают в него, как в открытые объятия. Прямо как в тех слухах, оставшихся от слухов. В момент падения, пока пальцы сгребают размокшую землю, пока сломанные ветки царапают лицо и одежду, пока с каждым кувырком и глухим ударом на теле появляется новое обещание синяка или ссадины, книжник удерживает память о том, с чего начался этот день.

Под простыней из красно-золотистых листьев на боку лежит автомат с газировкой. Это первое, что видит книжник, когда открывает глаза. Потом замечает мужчину, который сидит на корточках рядом с ним. Сквозь плотное одеяло боли, которым обернуто все его тело, книжник едва чувствует касания мужчины.

– Прошу прощения, я проверю как вы. На первый взгляд, ничего не сломано. Здесь не болит? Спина? Таз? Что-то онемело или не двигается? Крови нет… Простите за неуместный вопрос, но… вы не видели мою жену?

– Нет.

Мужчина кивает и с улыбкой говорит, что книжнику от падения достались скромные подарки. Ни переломов, ни вывихов, только россыпь ушибов.

Приподнявшись на локте, книжник осматривается. Видит полуразвалившееся здание с выцветшей вывеской. Неподалеку от входа в него лежит гора магазинных тележек. У стен оврага несколько деревьев сбрасывают красную и желтую листву. Тем же занимается Елена, пока вытряхивает испачканную куртку. Она смотрит, как медленно опадает березовый листок и поднимает глаза к небу. Сквозь дымку тумана проглядывают верхушки деревьев. Там, наверху, по-прежнему зеленое веснолето.

Мужчина говорит хрипло, будто его горло что-то сдавливает. Он часто смотрит наверх и несколько секунд что-то разглядывает за дымкой. Улыбка не сходит с его лица.

– Моя жена… Как это сказать… Ушла куда-то. Никак не могу найти ее.

Книжник качает головой.

– А ваша подруга? Она ее не видела?

– Нет. А даже если видела… вряд ли она сейчас это вспомнит.

– Владимир.

Мужчина протягивает руку. Потом отдергивает и подает левую.

– У меня осталась последняя упаковка консервов. Хватит всем. Хотите?

Однажды мужчина по имени Владимир покинул дом, чтобы найти жену, которая не вернулась с вечерней прогулки. Ее обычный маршрут проходил через лес, вдоль асфальтовой дороги к почте и обратно домой. Владимир попытался прочертить этот треугольник вслед за женой. Даже его шаги порой совпадали с шагами потерянной. Он вступил в чащу леса, прошел по кромке оврага. Еще сырые от ночного дождя листья заскользили под его ногами. Линия маршрута сорвалась и стекла вниз, к старому магазину, заваленному осенними листьями. У его входа лежал на боку автомат с газировкой.

Он очнулся рано утром. Звал жену и просил о помощи, пока не сорвал голос. Каждая попытка выбраться заканчивалась падением. Вымотанный, с больным горлом, вокруг которого будто затянули петлю, Владимир исследовал овраг. Нашел в старом магазине последнюю коробку с консервами. Их срок годности заканчивался через три дня. Владимир поднял автомат и нашел стакан для него. К крышке аппарата была прикреплена нить с монеткой. На боковой стенке кто-то выцарапал инструкцию по пользованию: опустить монету в щель и после выбора сиропа дернуть за нить.

Обходя овраг по кругу, Владимир звал жену. Ноющее горло он успокаивал газировкой. Вновь пробовал выбраться, карабкался вверх и падал. После целого дня попыток его руки онемели, будто и их сдавила петля. Вечером Владимир доел консервы и лег спать. Утром он звал жену и пытался выбраться. Потом нашел в магазине последнюю коробку консервов и поднял автомат с газированными напитками.

Владимир спрашивает их о жене, а потом повторяет вопрос. Извиняется, смущенно отворачивается. Спрашивает еще раз. Наконец, он оставляет книжника и Елену у костра, обходит овраг по кругу и надорванным голосом зовет «Мария! Мария! Мария!». Пока его нет, книжник говорит Елене, что дом, в котором они живут, скорее всего, когда-то принадлежал Владимиру. Он пересказывает ей фрагменты истории, слухи от слухов, которые слышал раньше. О падении и мужчине, который проживает раз за разом одно и то же. Этот провал, большая карстовая воронка, не выпускает его. Другим людям, которые якобы тоже падали сюда, удавалось сбежать. Но вот Владимир заперт здесь уже много лет. Елена смотрит на крутые склоны, покрытые влажной глиной, и кивает.

Книжник просит, чтобы она попыталась выбраться сама. Ему с одной рукой лучше даже не пытаться. Рассказывает план: она поднимается наверх, возвращается в его дом. Из одеял, простыней и всего, что найдет, сделает две веревки. Одну настолько длинную, насколько это возможно, а вторую покороче. Первую она спустит в овраг, а вторую…

– Нет. Я не буду подниматься одна, – Елена смотрит на пустой рукав книжника. – Не могу. Прости.

– Зря. Кажется, что-то уже начинается. Чувствуешь? Горло и руки будто что-то сжимает.

– Ничего такого. Я все равно не уйду… Тебе страшно?

Проходит два дня, прежде чем книжник решается. Владимир внимательно слушает его. Недоуменно моргает, на пару секунд задумывается и соглашается с вежливой улыбкой. Ирит кусает губы и уходит, чтобы сделать свою часть работы. Пока она занята, Владимир и книжник снимают заднюю крышку автомата с газировкой. Перерезают одну из трубок, вытаскивают баки с сиропом и водой.

Ирит возвращается с несколькими упругими и гибкими ветвями, которые у самых кончиков разделяются на маленькие веточки. Книжник выбирает из них одну, срезанную с клена. Автомат, вновь уложенный на бок, превращается в стол. На нем книжник раскладывает все необходимое: бутылку антисептика, шприц, леску, нож, большой платок, трубку из автомата и пакет. Большая часть этого нашлась в его сумке. Платок одолжил Владимир, а плотный пластиковый пакет они нашли на полках магазина.

Ирит помогает промыть пакет и трубку в растворе антисептика. В этом же растворе она вымачивает разрезанный на ленты платок. В дезинфицированный пакет заливается слабый раствор сиропа. Его края туго перетягиваются леской вокруг трубки. На другом ее конце игла от шприца. Импровизированная капельница готова.

– Не так я себе это представлял, – говорит книжник и засучивает полупустой рукав.

Начинает темнеть, поэтому работать приходится быстро. Книжник отдает команды тихим, сдавленным голосом. Под испуганными взглядами Ирит и Владимира, он держит нож над огнем костра, потом промывает его в антисептике. Три раза отсчитывает три глубоких вдоха. Владимир помогает ему перетянуть плечо лентой. Кончик ножа упирается в центр культи. Книжник нажимает еще, сильнее, пока острие не ныряет в плоть. Несколько раз нож поворачивается по часовой стрелке, пока из раны льется кровь. Испугавшись на «раз», почти заплакав на «два», Ирит быстро приставляет ветвь к ране на хриплое «три». Основание побега входит в рану. Только сейчас, когда боль переливается через край, книжник кричит. Ирит вводит ветвь в его культю чуть больше, чем на сантиметр. Место соединения быстро перевязывает Владимир. В воздухе стоит запах крови и антисептика.