Я не заметил, как засмеялся.

— В одного смеёшься? — недовольно отозвался Кирилл. — А мне рассказать?

— Да я подумал, — начал говорить прежде, чем подумал, и почему-то был несказанно рад, — как всё это иронично.

— Иронично? Почему?

— Так мы сейчас сидим там, где убили Марка, и нам так весело и хорошо, — когда я произнёс эти слова, мне стало менее весело и хорошо, я даже почувствовал холод. — Я не о том, что мы должны горевать в этом месте или что-то вроде. Просто подумал. Забей, — я протёр ладонь о диван, — это, как и раньше, звучит, как плохая шутка.

Вроде бы я не был слишком пьян, а вот такие вещи вырывались сами собой.

Совсем не к месту.

— Я понимаю тебя, — Кирилл, как всегда, облегчил мне жизнь своим пониманием. — Звучит так же плохо, как если бы я сказал, что убил Марка, — он смеётся, а мне смеяться не хочется.

Задержав улыбку, я смотрю на Кирилла, а он на меня, и этот его испытывающий взгляд подгоняет говорить.

Толк в плохих шутках я знаю:

— И теперь мне остаётся только добавить, что я ел человека, — первые секунды мы смеёмся вместе, будто это действительно смешно.

Но я не вижу ничего смешного и заставляю себя. Руки дрожат почти так же сильно, как несколько минут назад.

— И как на вкус? — спокойно спросил Кирилл отпивая.

— Как курица или кролик, — говорю будто знаю, — на самом деле вкус меня не интересовал.

Теперь отпиваю я и перебарщиваю.

Тишина подходит, и я чувствую это намного острее, чем раньше, и звук дребезжит громче, чем в прошлые разы, и на самом деле этот звук напоминает мою ужасную нескладную игру. Этим она и пугает – тем, что так точно отражает мой страх.

Банка выпадает из рук, и я трезвею, когда Кирилл валит на диван и прижимает как прессом. Рукой он вцепился в моё горло, надавливая пальцем между ключицами так, что воздух в горле встаёт, а второй – схватился за мою руку. Я начал мельтешить, пытаться освободиться, но палец только сильнее давил на горло. Позже я понял, что вторую мою руку Кирилл прижал коленом.

Когда я перестал сопротивляться, он убрал палец. Я задышал через рот.

Вспомнил, что Марка зарезали, представил, что под паркетом сохранились высохшие следы крови, и подумал, что мне немного повезло: пока руки Кирилла заняты мной, никто мне глотку не перережет. Слабое облегчение, но это первое, что пришло на ум. А на лице Кирилла было такое же расслабленное выражение, когда он спрашивал, не музыкант ли я.

Умирать мне совсем не хотелось.

— И зачем ты убил его? Задолжал много? — а ещё мне было страшно, что он опять начнёт меня душить. Оказывается, это не так сложно.

Кирилл улыбался, будто всё это продолжало быть шуткой двух пьяных друзей. Просто мы дурачимся. Смерть ничего особо не значит, с ней можно играть, как и с трупом «хорошего товарища».

Я закусил губу.

Никакие это не игры.

— Просто он был дураком. — Смехотворная причина.

— Если бы всех дураков убивали… — не успел я сказать, как Кирилл снова начал душить. Кажется, за то, что перебил.

— Славное было бы место, если бы всех дураков убивали, — и так же славно ему было душить меня.

В какой-то момент я понял, что нужно закричать, и тогда же я понял, что не могу этого сделать: не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Я забил ногами.

— Но, знаешь, если бы таких дураков не было, не было бы и меня.

Я закрыл глаза. Лицо горело, а горло ныло от боли. Казалось, ещё немного и палец его продавит.

— Понимаешь?

Ни черта я не понимаю!

Кирилл отпустил. От воздуха у меня закружилась голова. Кровь била в организме как бешенная. Я знал, надо дышать умеренно, но никак не получалось – я хотел вдохнуть как можно больше.

— И теперь ты убьёшь меня? — это всё, что мне хотелось узнать. Может быть, умереть будет не так страшно, если я буду об этом знать. Мне так казалось. Наверное, это неправильно.

Кирилла этот вопрос удивил. Будто сам дальше этого момента не продумывал – не решил, что делать со мной. А мне моя смерть казалась более или менее обоснованной: если я был заменой Марка, если Кирилл и впрямь убил его, то что остаётся мне? Какая у меня роль в жизни Кирилла? В этом моменте? Ведь если подумать, не было других причин знакомиться со мной. Балкон? Вид из окна? Бесплатные угощения? Выходит только для того, чтобы подобраться и повторить убийство.

У замены и цель такая же.

Но я выжил не для того, чтобы повторять чей-то исход.

Кирилл молчал. Моя голова была забита кислородом, её до сих пор кружило и легче мне не становилось, но я ясно видел его нерешимость. Когда он понял, что я смотрю на него, будто до этого не замечал, заговорил:

— Я хотел. Точно помню, что хотел, — Кирилл снова начал улыбаться. Кажется, ему это действительно нравилось. — Но сейчас сомневаюсь, представляешь? — единственное, что я представляю, что этими словами он хочет поддержать себя – понять, что тут всё-таки происходит.

— Нет, — говорю честно, — я никогда не хотел убивать, и поэтому сомневаться в этом мне не приходилось.

Лицо Кирилла скривилось, стало опасно насмешливым. Его рука снова сжалась, а я быстро сделал вдох и задержал дыхание.

Больше Кирилл не давил, замер в этой позе, всматриваясь меня. Я аккуратно выдохнул, чтобы он не почувствовал, но, кажется, это было впустую: он всё чувствовал, и мне бредилось, что мои действия отражаются в нём.

Кирилл тихо засмеялся.

— Я точно ненормальный, — сказал он, — мне так кайфово, когда ты говоришь «нет». — Это меня совсем сбило с толку. Я не скрыл удивления. — Помнишь, мы говорили об этом, я загонял про связь и чувства других, но я уже тогда знал, почему ты можешь отказывать знакомым. Дело в элементарном доверии. Какой пустяк, да? Мне кайфово от того, что ты мне настолько доверяешь, а ведь вначале и видеть не хотел. Я соврал, когда сказал, что не пользовался этим. Ты всё правильно понял, — улыбка Кирилла становилась жёстче, его руки сдавливали и отпускали меня в такт словам и его «кайфовому состоянию», иногда, мне казалось, что хватка превращается чуть ли не в поглаживание. — Я сначала подумал, что это будет просто: повторит трюк второй раз, ещё раз избежать наказания. Представляешь, какие слухи бы поползли об этой квартире? Два убийства в один год! Это не шутки. Я был так уверен, когда увидел тебя, заговорил, подумал, что будет просто, — и подтверждая свои слова, Кирилл сжимал пальцы и стягивал мою кожу, — но сейчас… я даже не знаю, что именно повлияло. Кажется, если убью тебя, что-то потеряю, а, значит, так поступать не надо. Ну, наверное, знаю, что повлияло. Если бы ты не играл, я бы не стал с этим заморачиваться. В музыке я всё так же не секу, но ведь есть то, что трогает, и когда трогает по-особенному, с этим хочется взаимодействовать, этого хочется касаться, а если убить тебя, то этого не будет. Не понимаю, почему ты ненавидишь свою музыку.

Мне кажется, было глупым думать, будто моя попытка показать свой страх, могла спасти мне жизнь.

— В то же время странно, что я, — продолжает Кирилл, — пытаюсь в этом разобраться, хотя только сегодня её услышал.

И впрямь.

Может, это и есть мой шанс.

Я сглатываю. Смотрю на Кирилла и хочу добавить себе больше решимости, но страх его рукой продавливает горло, кажется, ещё немного, и он сделает дырку.

— Может, я не такой дурак, как он.

Я не знаю, что мне говорить, что следует сказать, а где мне лучше помолчать. Я не знаю, но, наверное, я должен попытаться.

Иногда мне говорят, что я быстро опускаю руки, но я-то знаю, что на это есть весомая причина, которую другие не заметят.

Я не дам им заметить.

— Определённо. Ты и близко не дурак, и этим мне нравишься.

Какой сомнительный комплимент.

Нравится убийце.

— Если… — сказал я и дал заднюю, а Кирилл внимательно слушал, и это пугало ещё сильнее. Скорее всего, у меня даже нет права на ошибку. — Если ты меня не тронешь… оставишь в живых, я ничего никому не расскажу.

А ещё мне говорят, что о важном из меня и слова не вытянешь, но я считаю, что есть темы, которые нельзя афишировать, которые лучше сохранить в себе и ни с кем ими не делиться.