========== 1. ==========

Музыку Кевина Пенкина легко узнать, она не похожа ни на какую другую, которую пишут для аниме, но каждая его композиция напоминает его другую. Только напоминает: одна работа – не клон другой, но есть то, что свойственно только его музыке – оно и повторяется, оно и есть «отличительный знак», скорее всего, оно и есть Кевин Пенкин.

Авторский стиль. Уникальность. Неповторимость.

Повторяемость самого себя.

Воссоздаёшь каждый раз себя, изменяя детали, крупицы, меняя угол зрения, тональность, динамику, добавляя что-то новое, убирая что-то насовсем, и так, наверное, вырабатывается «своё».

Музыка Кевина Пенкина продолжала звучать, а я смотрел в пустую нотную тетрадь.

Иногда повторить себя не получается. Не получается повторить даже то, что уже было написано, не получается его продолжить или закончить. Не получается ничего.

Я убрал тетрадь и уставился в белый потолок.

Иногда ничего не пишется, и это нормально. Но иногда хочется писать, но нечего. Нет никаких идей, вопросов и конфликтов, просто нечего сказать себе и миру, просто нужно остановиться и не тревожить себя пустыми «а если бы была идея, я бы сделал больше».

Если бы идея была, я бы, конечно, сделал, но её же нет.

Вздыхаю и ложу руки под голову.

Но хочется же.

Так иногда и жалит безделье чем-нибудь заняться, а заниматься нечем.

И что делать в такие моменты, я абсолютно не знаю.

День проходит в лёгком унынии, второй его повторяет, и уже никакая музыка мне не помогает. Кроме щебечущей трели звонка.

Удивительно, ведь я никого не звал и никто не просился в гости.

На всякий случай захватил телефон и по пути до двери проверил сообщения – никто не отписывался. В глазке увидел белого парня. Почему-то он смотрел не на дверь, а на проход, в остальном выглядел обычно: на голове красная шапка, на щеках ранки от бритья, на теле – чёрная куртка.

Я его не знал.

Открыл дверь, и парень увидел меня. Скорее всего, я был не тем, кого он ждал.

— Привет, — не совсем складно произносит он.

— Привет.

— А Марк… дома?

Лично я не знал ни одного Марка, который жил в этой квартире, но по привычке я обернулся, будто какой-то Марк действительно мог здесь проживать.

— Сейчас, — сказал я и залез в телефон.

Пара движений пальцем, пара строк на экране, и я понимаю, скорее всего, какой Марк его интересует.

— Марк, который Зелёный?

У него действительно была такая фамилия, снова заметил я.

— Э, да. — Парень удивился с явным подозрением.

— Мне ещё не доводилось такого говорить, но, это, к сожалению, Марк здесь больше не живёт. Потому что, — я сложил перед собой руки, будто этот жест мог принести больше чувств в мои слова, — он умер. Несколько месяцев назад.

— Умер? — а этому он будто не верил.

— Да. То есть даже хуже, я бы сказал, — всё равно сказал, — его убили. В квартире, — я указал пальцем назад. Не уверен, что ему нужны подробности, но себя удержать я не смог. — Если… если у тебя были какие-то вещи здесь или ты бы хотел навестить его могилу, то лучше свяжись с его родителями. Они все вещи его забрали, ну и поминками они занимались, — кто бы ещё.

— А… ясно, — парень не звучал так, будто ему «ясно». Не потому что не «ясно», а потому что он до сих пор мне не верил, и не потому что думал, что я вру, а потому что такие резкие «умер» и «убили» сообщают не каждый день.

На фоне Пенкин только трагично сгущает слова.

— Слушай, — сказал парень, — а… а кто его… не знаешь?

— Нет. Я в это не лез.

— А-а, — такое «а-а» на выдохе, за которым и должно стоять «ясно».

Думаю, этого хватит. Мне точно.

Я смотрю на парня, а он смотрит в пол. Становится почти неловко, и трудно перебороть желание продолжить разговор, чтобы развеять атмосферу – то же, что и «для галочки», но, через сопротивление, я справляюсь:

— Да, поэтому так – лучше всё узнать у его родителей. — Парень посмотрел на меня. — А у меня дела, поэтому… надеюсь, ты со всем разберёшься, пока, — я закрыл дверь, а парень, кажется, был ошеломлён.

Ошеломлён он мог быть всё той же смертью знакомого, кто знает. Для меня, например, простецкое «пока» показалось тем словом, которое я не произносил лет так пятнадцать.

Справился я паршиво, но я хотя бы справился.

Главная причина, почему ко мне не просились в гости, – это «как ты можешь жить там, где убили человека?» и моё спокойствие, которое казалось им безразличием, но это вопрос из разряда «как ты можешь жить, когда люди умирают?», «как ты можешь радоваться, когда другие грустят?» – вопрос иррациональной вины.

В первую очередь, я живу там, где есть все условия для комфортного проживания, где я в безопасности, где я могу спать и готовить себе есть. Это место, где я могу играть и писать музыку. Или не делать ничего из этого. Склонение весов в сторону «убили человека» искажает практическую значимость.

Все мои друзья и знакомые говорили, чтобы я одумался, нашёл вариант «получше», но эта квартира и была вариантом «получше». Из-за убийства цена за аренду была низкой, пусть и из-за убийства, чтобы скрыть следы, был проведён капитальный ремонт. Может быть теперь здесь слишком бело, чисто и пусто, но меня это устраивает, ощущение, будто никто до меня здесь и не жил. Будто это всё для меня. И раз другие брать не хотят, это могу взять я.

Мне говорили, что раньше здесь было… плохо. Плохо из-за Марка, из-за того, как он жил в этом месте. Забывал про оплату электричества, копил мусор, не избавлялся от протухших продуктов. Забывал закручивать краны и топил соседей. Часто злился и ломал мебель. А ещё, скорее всего, это было связано с расписанными и обмазанными стенами, он сидел на игле.

И убить его могли по той же причине. Наверное. Точно не уверен, но мне кажется, что такое возможно. Тяжёлые наркоманы хорошо жизнь, как правило, не заканчивают? Мне кажется, что нет.

И захочет ли кто-то жить, пусть и в отремонтированной и очищенной под основание квартире, в которой ширялся, проблёвывался и, конечно, умирал человек?

Наверное, нет. Но если бы меня спросили, буду ли я готовить в кастрюле, в которой до меня сварили человека, я бы ответил «да». Я бы просто как следует отмыл, а потом пользовался.

В такие моменты знакомые называют меня «аморальным». Я всегда думаю, что я слишком практичный.

Когда на днях я вышел в магазин, глаз зацепился за красное пятно. Это была шапка того парня, он сидел на лавочке около подъезда. Заметил меня, улыбнулся и поднял руку:

— Привет, — сказал как ни в чём не бывало.

Я даже растерялся.

— Привет, — сказал почти про себя, улыбку дотянуть не успел и ускорил шаг, чтобы он не успел завести разговор.

Когда я возвращался, он до сих пор сидел и, по-видимому, уже ждал меня. Смотрел на меня, а я обрывал зрительный контакт.

Я подошёл к двери, забыл куда положил ключи, а он тут же подскочил:

— Слушай, — сразу перешёл на «ты».

Я не чувствовал, что у нас есть огромная разница в возрасте, и он вполне мог позволить себе обращаться ко мне на «ты», но что-то внутри меня не хотело этого «ты». Я не хотел этого. И я не хотел с ним говорить, не хотел устраивать знакомство, но сказать «отвали» представлялось мне мало возможным.

Я был заложником той самой фигни, когда не можешь сказать напрямую, что думаешь и чувствуешь. А надо бы.

Когда я снова посмотрел на него, то понял, что он стоит рядом, улыбается слабо и делает такое лицо, будто мне надо его выслушать.

— Что-то не так? — спросил я.

Лучше вопроса придумать не старался.

Парень удивился.

— Нет-нет, я просто подумал, что, — он отвёл глаза и снова вернулся ко мне, улыбка его не покидала, — что мы могли бы поговорить.

— Зачем? — я подобрал неплохой вопрос, ведь действительно не видел смысла в нашем общении.

— Зачем, говоришь? — похоже, вопрос был не самый удобный.