…Меня нашли только спустя час. В луже крови, мочи, спермы, с кровотечением из влагалища. Мне казалось, что я вижу страшный сон, в котором боль произрастала в геометрической прогрессии. Где-то фоном звучали незнакомые голоса. Некоторые были смутно знакомыми. И даже голос Вэл. Но он был тревожным, и в нем сквозили беспощадные нотки. Я не была в безопасности.

А затем боль вернулась. В этот раз у нее было множество оттенков. Жжение. Холод. Резкие рывки. Сдавливание. Я желала лишь одного: чтобы меня оставили в покое и дали забыться желанным сном без сновидений. Но сны были особенно яркими и странными, как будто я смотрела фильм, в котором с моим телом что-то делали. В такие моменты я не чувствовала боли, только легкость… и навязчивое стремление куда-то спешить.

— Не ходи туда, — легкий ветерок, эффект чьего-то присутствия. Я не стала оборачиваться. Продолжала смотреть сон, в котором мое тело обмывали, бинтовали, чем-то мазали, тыкали иглами капельниц. Я видела хозяйку медблока, Билла, Вэл и еще каких-то людей. Затем часть из них покинули палату, и лишь Лера, стянув куртку-косуху, села на носилки, скрестив ноги, и тревожно наблюдала за мной…

— Вроде как надо, — мысленно ответила я, сообразив, что говорю с Людой. — но я еще посмотрю… что произошло?

— Давай посмотрим, — согласилась сестра по несчастью. Я по-прежнему ее не видела, просто знала, что она сидит рядом. — Мне на себя не нравится смотреть.

— Почему?

— У меня нет лица. И кровь. Я думала, раз уж выстрел был безболезненным, то нечего ужасного не произошло, но мне разворотило голову…

Ее слова не казались ужасными. Какими-то… протокольными. В своем сне я не испытывала ни боли, ни страха. И Люда говорила об этом спокойно. Даже умиротворенно.

— А, — ответила я, наблюдая, как Вэл оттолкнула Марию и села на меня сверху, надавливая на грудную клетку. — Ты не знаешь, что она делает?

— Возвращайся, — торопливо ответила Люда.

Мне захотелось прильнуть к ней, чтобы ощущение свободы и лёгкости не нарушал ее решительный голос. Но у меня не получилось.

— За тобой пришел мужчина. Он тебя не спас?

— Он бы не смог. А ты наблюдательная. Ничего, вы еще встретитесь. Просто вспомнив тот момент, кто он и что пытался сделать. Смотри туда!

Я оторвалась от созерцания своего тела и неохотно посмотрела в сторону. Нечто вроде воронки колеблющегося воздуха стремительно уменьшалось в диаметре. Я инстинктивно обернулась назад. Там был светлый туннель, буквально зовущий к себе. Зачем мне в эту непонятную чёрную дыру? Я хочу туда. Люда решила уйти без меня.

— Поторопись!

— Зачем? Там боль. Там ничего хорошего не будет. Хочу с тобой.

— Не время тебе. Вернись и не допусти повторения, ни с кем из нас. Ты сможешь.

То ли резкий порыв ветра, то ли сейсмические толчки уничтожили упоительную легкость. Я сорвалась вниз, падая в стремительно уменьшающуюся воронку. Меня будто втянуло в нее мощным магнитом, так резко и безжалостно, что я ничего не смогла сделать.

И в то же время боль затопила неумолимым паводком все мое естество. Кровь с шипением ворвалась в раструбы артерий и капилляров, сметая все на своем пути. Сердце буквально сотрясло тремя мощными ударами. И каждая клеточка истерзанного тела отреагировала нечеловеческой болью на это вторжение.

— Дыши, твою мать! — мне казалось, что в грудную клетку заколачивают гвозди. Сломанные ребра тут же отозвались на прикосновение. — Б**дь, Вика, не спи!

Голос Вэл потонул в накатах болевого шока. Я закричала.

— Да вколи ей морфий, Менгеле конченая! — превысила голос Вэл. — Какого хрена тебя здесь посадили?! Она чуть ласты не склеила, пока ты охала!

— С…лезь… — прохрипела я в передышке между криком. И тут же тиски на моих бедрах разжались, выстрелив болевым накатом от прилива крови. Но прохладная ладонь легла на лоб. Я ощутила внезапно приятный запах виски, сигарет, соляры, кожи и терпких духов. Этот аромат у меня ассоциировался Вэл даже на расстоянии.

— Спи. Все уже позади. Сейчас ты уснешь…

Руку уколола игла. Я скривилась. Уколов боялась с детства. Как я могла так отреагировать, учитывая боль, что довелось пережить?

Густая черная мгла обволакивала меня. Но она не была опасной и пугающей. Скорее, дружелюбной. Уносила на крыльях сна туда, где боль временно утихает, как и тяжелые мысли: что же дальше? Куда меня теперь? Снотворное заполняло кровь, обезболивающее начало действовать. И это был лучший вариант.

— Боюсь, тебе и латать никого не придется, Мари, — услышала я голос Вэл. Если бы эта девушка к тому времени не стала для меня практически подругой, я бы забилась в паническом припадке от скрытого в голосе обещания. — Лукас в бешенстве. Положит всех, как пить дать…

Хотя, возможно, все это мне просто непросто приснилось.

В госпитале имения время текло по каким-то странным, понятным лишь ему одному законам. То ускоряясь настолько, что смена дня и ночи за окном была стремительной, слившейся в одну линию, то замедляясь, заставляя считать медленные, словно улитки, секунды, сжимая зубы от боли.

После пробуждения у меня начался жар. Жутко болели глаза, пересыхало горло. Поили меня из садистского поильника — он не давал возможности сделать полноценный глоток. Встать я вообще не могла. Ходить в туалет тоже было больно, а когда помощница Марии обмывала меня, я выгибалась на кровати от ее прикосновений. Промежность превратилась в рваную рану, если верить собственным ощущениям.

Поначалу я плакала, но вскоре перестала. Слезы жгли губы и скулы, а смахнуть их было непросто. После того, как я подняла к лицу истыканные иглами капельниц руки, было ощущение, будто в одиночку толкала в гору бетонную глыбу. Поэтому, стоило воспоминаниям вернуться, я просто беззвучно выла. Тело выворачивали судороги, усиливая без того не стихающую боль. Мне хотелось лишиться памяти, способности чувствовать, сойти с ума, в конце концов, если это поможет минимизировать страдания. Мария заряжала капельницы транквилизаторами и каким-то особо сильным снотворным, и я вновь теряла счет часам и дням, ныряя в спасительные тиски Морфея.

Лекарства, да и молодость вкупе со стойкостью постепенно исцеляли мое тело. Я думала, что после произошедшего мне больше не хочется жить, но воля к жизни никуда не делась. Она просто засыпала на время вместе со мной, генерировала силы, чтобы не сделать произошедшее фатальной психологической травмой. Я была куда сильнее, чем полагала. «Стрессоустойчивость, способность к адаптации». Звучало цинично и даже жестоко, но так уж сложилось. Последние недели заставили меня экстренно повзрослеть и отбросить розовые аксессуары в сторону.

Вечером пришла Вэл, и я была ей рада. Впервые с того ужасного момента (пошло пять дней, как потом окажется) я испытала приятную эмоцию. Не было цветов, апельсинов, открыток с пожеланием скорого выздоровления… но сама ее близость каким-то образом отогревала, настраивая на позитивный лад.

— Куда меня теперь? — я села на кровати, скривившись от боли. — В «крейзи-лот», для очередных извращенцев? В расход?

«Когда я с тобой закончу, тебя ни один мужик не захочет!» — вспомнились слова насильника. Тревога завладела мной, и я подняла глаза, не позволив Вэл скрыть эмоции на своём лице. Но она выглядела потрясённой.

— Так, успокойся. Пока тебя точно никуда. На тебя даже извращенца не найдется.

Шутка не зашла. Но Вэл не позволила мне погрузиться в пучину боли и уныния.

— Что-то ты разлеглась. Не пойдет. Давай разомнемся. До стены и назад. Обопрись на мою руку.

Мысль о том, что придется встать, пугала. Но я и сама понимала, что теряю волю, жалея себя и прохлаждаясь в постели. Если я хотела выжить, мне предстояло бороться. Смотреть в будущее и не оглядываться назад.

— Только ты не будешь от меня нечего скрывать.

Вэл благодушно улыбнулась.

— О, ты торгуешься. Идёшь на поправку. Давай, попробуй свесить ноги. Сама. Я отправила Марию покурить. Можешь обнять, если так удобнее будет.