— И ничего я не обманывал, — решает защититься он, — это ты просто не спрашивала.
— Да-да, но теперь ты передо мной виноват, — она откидывает длинную прядку волос за свое плечо, хитро бросая взгляд на Аякса. — И придется задержаться тут еще на неделю. Ты, кажется, еще не все книжки для Антона купил. А я обещала Аяке двойное свидание.
— С такими девушками, — парирует Аякс, — мы с Томой подружимся.
— Да, вам есть что обсудить, — Люмин потягивает молоко через трубочку. — Ему явно понравится тот твой любимый странный суп с живыми осьминогами.
Хитрая, хитрая лиса — он и не заметил, когда она такой стала. Но от понимания, что эта хитрость ее ничуть не испортила, а сделала даже лучше, Аяксу становится тепло; в такие моменты он будто влюблялся в нее чуточку больше.
— Или я пожалуюсь твоей маме, — добавляет Люмин, отвлекая его от мыслей. — И даже уступлю ей удовольствие выполнить свою угрозу.
Аякс смеется. Он уже чувствует, что в Снежной дома Люмин ждут, наверное, больше, чем его самого — раз она умудрялась вести переписку почти со всеми членами его семьи. Интересно, на чьей стороне там отец; но что-то подсказывало, что отправленные недавно инадзумские рыболовные снасти растопили и его беспокойное сердце.
— Ну, тогда придется сходить, — мягко улыбается он.
Ведь голова ему все ещё нужна.
========== Жердочка ==========
Комментарий к Жердочка
спойлеры к квесту 2.7
Для Люмин пропадать — явление обыденное. Вполне нормальное, естественное, почти бытовое. Люмин всегда занята, Люмин всегда кому-нибудь помогает или кого-то бьет — и ее исчезновения совсем не секрет.
Обычно она бросает: «Мне надо отлучиться», и сразу исчезнет — упорхнет, словно канарейка.
Или утечет, как песок, прямо сквозь пальцы Тартальи.
Она упорхнет, а его душа ноет и скребёт под сердцем — хочет следом, хочет летать вместе с ней, обжечь рано или поздно крылья о солнце, но не может. Ему крылья-то обрезали давно; в пустой-пустой глубине бездны.
Тарталья хочет с ней, а остаётся в тухлом банке разбирать тухлые дела тухлых фатуи и их предвестников.
Тухло, очень тухло.
У Тартальи пара развлечений в день — это когда ему докладывают новости касательно Люмин.
Не то чтобы он отличался гиперопекой. Не то чтобы он за ней следит, но у фатуи есть глаза и уши везде, он ее предупреждал ещё давно, она должна была помнить, его внимательная Царевна; и одного «Путешественницу видели в Инадзуме» ему хватает. Где именно, с кем именно, что она там делает — вот это уже не его дело. Это уже Люмин разберётся сама.
Не то чтобы он следит за ней, просто…
Люмин сильная, Люмин стойкая, Люмин отважная и непобедимая; а ещё Люмин нежная, Люмин бескорыстная, Люмин немножечко иногда слишком доверчивая.
Тарталья не следит, ни в коем случае. Тарталья просто немножечко приглядывает.
Он не хочет становиться клеткой этой пташки; Люмин и так не позволяла себе слишком многого, по его мнению. Например, отказываться ловить сбежавших котят.
К исчезновениям по куче разных дел и поручений Тарталья привык. К чему Тарталья не привык, так это к фразе: «Мы не знаем, где Путешественница».
— Что значит «мы не знаем»? — переспрашивает он едва ли не с угрозой. Ну, может, просто не так расслышал?
— Она вошла в Разлом, — агент фатуи мягко кланяется, опуская голову, признает собственную вину, — и не выходила со вчерашнего дня.
Святая Царица, думает Тарталья, куда ж ее снова занесло…
— У вас была всего одна работа, — сквозь зубы шипит он и хлопает за собой дверью так, что Надя в коридоре вздрагивает от неожиданности.
Тарталья не любитель запугиваний, но работа у них и правда была всего одна.
— Насколько мне известно, — с каменным спокойствием говорит Чжун Ли; делает паузу, отпивая чай. Тарталье немножечко хочется влить ему в рот весь чайник. — Сяо тоже направился в глубь Разлома.
Тарталья стучит пальцами по столу; Сяо, Сяо, а, точно, тот мрачный мальчик с Ваншу. Точно тот самый, с которым он хотел подраться, пока его за эту идею не побила Люмин — довольно позорно отхлестала пару раз по плечам конским хвостом.
— Допустим, — соглашается он, — но твоё корляписовое спокойствие, господин Чжун Ли, не внушает доверия.
Чжун Ли смотрит чуть более заинтересованно.
— И какие же у тебя предложения?..
У Тартальи предложений много — вагон и маленькая тележка; но Чжун Ли и сам сразу же подхватывает самое очевидное. Пойти в Разлом, конечно, всех побить и спасти свою Царевну.
Точнее, не то чтобы подхватывает — он поддерживает первую часть идеи, а от второй отказывается категорично.
— Они в глубине, — говорит Чжун Ли, — и если мы пойдём следом, то только ухудшим ситуацию. Останемся там уже все.
Одна сторона Тартальи говорит: да какая разница, останемся и останемся, Люмин же в опасности, Люмин нужна помощь, Люмин нужен он, Тарталья; Люмин обязательно нужно вытащить на поверхность. И с ней еще малышка Паймон, она и вовсе каждого шороха боится, что, если там уже что-то…
Вторая сторона Тартальи даёт ему мысленную пощечину: уж архонт-то наверняка знает, как поступить, уж Люмин-то не слабая девчонка, уж Люмин-то не даст в обиду Паймон, уж она-то справится; кто, если не она, способен на все, что угодно в этом мире?
Вторая сторона Тартальи говорит: не держи ее в клетке, подожди, немного подожди. Она обязательно справится.
Он мучается почти три дня. Понятия не имеет, сколько там прошло в Разломе; Чжун Ли что-то говорит про хаотичность времени и пространства, про возможные искажения, про иллюзии, а Тарталья считает, что лучше бы он побольше молчал. Каждый день они сидят в привалочном пункте у входа; каждый день Тарталья не находит себе места и заставляет чувства и сердце сражаться.
Говорят, шахтеры брали птиц в глубины Разлома, чтобы те напоминали им о жизни наверху.
Сажали птиц в тесные прутья, а когда они иссыхали — поднимались и ловили новых.
Такая себе перспектива.
На четвёртый день Чжун Ли с утра сам не свой — и Тарталья понимает, что-то сейчас произойдёт.
Люмин сильная, напоминает он себе, Люмин рыцарька, Люмин прославленная героиня, которая сражается с богами.
А еще Люмин хрупкая, Люмин чувствительная, Люмин невероятно нежна своей беспросветно широкой душой.
Люмин — вольная пташка с нежными песнями и стальным характером.
Чжун Ли разводит руки, и Тарталья слепнет — ему кажется, что у входа в Разлом образовалось второе солнце, либо взорвалась звезда; либо просто, надеется он, наконец-то оттуда появилась Люмин.
На рыжей траве — пять силуэтов, но тот самый Тарталья узнает мгновенно. Ее белое платье все в пыли, почти что серое; она выглядит устало, но все равно осматривается по сторонам. Тарталья почти может слышать, как в уме она пересчитывает, все ли добрались.
Заботливая.
Тарталья окликает ее и спускается по камням ниже с выступа, на котором стоял вместе с Чжун Ли.
Люмин на секунду мешкается, смотрит на друзей — не понимает, откуда ее позвали. Поднимает взгляд выше и вот тогда — вот тогда замечает его.
— Аякс, — мягко вздыхает она; будто не верит.
Люмин бежит к нему; спотыкается о неровность камней, будь проклята эта ребристость Разлома. Но он протягивает руки и ловит ее в объятия — буквально; а от ее тихого всхлипа, наверное, досады и обиды из-за такой мелочи, его сердце немного сжимается.
— Люмин, — Тарталья вдыхает пыль со светлых волос, останавливает желание чихнуть. — Все хорошо. Хорошо.
Люмин жмётся щекой к косому лацкану его пиджака. Застежка цепляется за прядки и путает их, но им обоим сейчас на это как-то все равно. Тарталья ближе прижимает ее к себе; Люмин позволяет себе ещё один всхлип и затихает. Он наспех стягивает перчатки, позволяет им упасть на землю и поднять ворох пыли, нежно и бережно касается пальцами чужих лопаток, успокаивая. Мол, я здесь, моя Царевна, и никакая бездна тебе не будет страшна.
Люмин поднимает голову; Тарталья кладёт ладони на ее щеки и целует, целует, целует. Переносицу, кончик носа, скулы, уголок губ; нежно и трепетно — везде, где только может. Рядом с ним Люмин позволяет себе даже скромную слезу — всего одну, но и ее Тарталья ловит губами, чувствуя всю соль и горечь того, что было там, в глубине.
