Люмин тихо хмыкает. У Аякса веры в Царицу много — пусть он и не до конца ей предан, раз подпустил к себе путешественницу, которая вечно портит планы предвестников. Но он верит в нежность ее души и чистые помыслы; пусть даже с методами далеко не согласен. Уважение в нем выше верности.

— В Снежной будет самая быстрая остановка, — продолжает Аякс, — и ты сократишь поиски Итэра. Ну, конечно, если Тевкр не заметит тебя быстрее, чем ты успеешь уплыть дальше; тогда он затащит тебя домой, а там Тоня будет ревновать, Антон завалит вопросами, в общем, страшное место — мой дом…

Люмин издает задумчивый смешок и немного хмурится.

У неё в голове, конечно, всегда Итэр-Итэр-Итэр. Она уже смирилась с тем, что только у неё — и все новые знакомства пропускали мимо себя тревогу Люмин. Никто не помнил, зачем именно она здесь.

Кроме Аякса. Которому, кажется, вообще не должно быть дела.

— Когда-нибудь она тебя за такие выходки казнит, — слишком мягко для такого предложения говорит Люмин.

— О, у меня есть оправдание, — бодро отвечает он. — Чем быстрее ты найдёшь Итэра, тем быстрее перестанешь донимать Архонтов, значит, не будешь мешать нам воровать сердца богов, значит, Предвестники будут спать спокойно, значит, план Царицы осуществится куда быстрее…

— Эй! — Люмин снова бьет его в плечо; Аякс начинает смеяться. — Так вот все зачем? Снова твои злодейские планы…

Аякс со знанием дела добавляет:

— Очень злодейские. И весьма коварные.

Люмин мягко тыкает палочками ему в щеку и встряхивает волосами, чтобы за длинной прядкой скрыть улыбку. Аякс ловит эти самые палочки и почти за руку тянет Люмин к себе. Он не целует — скорее смазано тыкается губами по лбу Люмин, задевая светлую челку. Она на этот маленький жест нежности тихо смеётся; Люмин знает, где Аякс шутит, а где — серьёзен. Он серьёзен в том, что может свести ее с Царицей; и шутит о собственной выгоде.

Ему выгода нужна одна — подраться с кем-нибудь по пути. Увязаться потом за Люмин в поисках Итэра и унестись с головой во все их будущие путешествия и сражения. А потом уговорить близнецов взять его с собой и дальше — может, в другие миры и вселенные, на небо к звездам, кто знает, куда? А перед всем этим, конечно, сразиться с Итэром.

Во-первых, проверить силы такого важного Принца Бездны, до которого не может добраться весь Тейват, а во-вторых, потому что «нехрен заставлять мою звезду плакать» (Люмин возмущается — она плакала-то совсем немного после той встречи, где Итэр ее отверг, и то, просто не удержалась, соскучилась сильно — но тут Аякс не слушает). Люмин кладёт ладошку на его щеку. Нежно целует в уголок губ.

— Спасибо, Аякс, — тихо говорит она.

Он тихо мурлычет, мол, не за что; а Люмин думает, что ещё как есть. И как иронично, что Предвестник фатуи оказался единственным во всем Тейвате, перед кем и правда стоило распахнуть душу.

Потому что он ей в ответ кивнул.

И не забыл.

========== Дважды два ==========

Сперва Чайльду с Люмин очень легко.

Их отношения строятся на взаимной симпатии, тренировках трижды в неделю и опять-твои-фатуи-отобрали-конфетку-у-ребёнка-Чайльд. Люмин упирает кулачки в бока, хмурится; Чайльд тихо смеётся и морщит нос.

— Ну же, царевна…

— Скажи своим фатуям, — чеканит Люмин, — чтобы освободили отель. Хотя бы маги с цицинами. Или я сама их поколочу, Чайльд, ты знаешь, я могу.

Чайльд в улыбке прикусывает нижнюю губу. Он лежит под деревом, нагретый солнцем, разнеженный; тянет руки к своей хмурой царевне. Люмин бросает на него абсолютно невпечатленный взгляд; со вздохом падает коленками на землю и стягивает с горячих ладошек перчатки. Чайльд чувствует свежий шлейф лилий; закрывает глаза. В Мондштадте фатуи совсем не его; Люмин тоже это знает, но все равно недовольно фыркает, когда ложится рядом на траву и берет его ладонь в свою.

Переплетает с ним пальцы.

Ему очень легко.

Между ними все понятно, как дважды два. Паймон хватается за голову и не прекращает ойкать на своих высоких летающих пищащих частотах. Мона что-то бурчит про неудачные звёзды, перекладывает карты, от недовольства расплескивает воду по столу. Джинн неодобрительно щурится, припоминая Синьору и все беспорядки в Мондштадте. Люмин говорит:

— Если бы Итэр был здесь, он бы тебе голову снес.

Встает на носочки и мягко целует, цепкими пальчиками хватаясь за рыжие волосы.

Хорошо, что Итэра с ними пока нет.

Голова Чайльда в полной сохранности; а верность Царице — под полным сомнением.

Он проводит с ней час; два; день; неделю. Говорит:

— В душе я путешественник. Бумажки пусть разгребает Катя.

Люмин кажется, что Катерина с этим не очень согласна; но Чайльд не маленький ребенок, Чайльд разберется сам.

Чувства в Люмин разгораются медленно.

Каждое касание с ее стороны становятся все мягче и мягче; чужие раны после тренировок и сражений она залечивает все бережнее. Не плюхает мазь пальцами, а аккуратно наносит по краям, чтобы не сделать неприятно. Не хмыкает недовольно, когда Чайльд позволяет себе зашипеть, а нежно дует, будто правда верит, что это поможет облегчить боль (Чайльду помогает). Не затягивает бинты так туго, что у Чайльда глаза на лоб лезут, а вяжет бережно, разрезает край, завязывает нетугой узелок; и сама же сажает его менять повязки через пару часов.

Люмин начинает о нем заботиться; едва ли не больше, чем о самой себе.

Чайльду становится сложнее.

Он тактильный; в большой семье сложно вырасти другим. Он тянется к Люмин постоянно; хочет коснуться ее ладони хотя бы кончиками пальцев, сесть бедром к бедру, уснуть, перепутав их ноги, и целовать-целовать-целовать.

Но каждое касание от Люмин — на вес серебра. Каждое касание, которое она ему позволяет — на вес золота.

После боя он присаживается на землю рядом с ней. Тянется к ее руке; целует побитые, порозовевшие костяшки и впервые за год их путешествий видит румянец на ее щеках.

С мечом Люмин все так же безжалостна. Она не жалеет Чайльда на поле боя, даже дружественного; она крутится в мягких пируэтах, легко подпрыгивает, подныривает под его широкие рывки, чтобы отбиться и сразу пойти в наступление. Люмин как маленький вихрь или же начало целого смерча, который очень больно жалит. Острием меча режет ткань рубашки на лоскуты, едва-едва не задевая его светлую кожу.

Но потом, когда он уже без сил, она садится на землю, обнимает Чайльда за плечи и запускает пальцы в его волосы. Ласково поглаживает. Перебирает пальчиками прядки.

Он головой жмётся к ее груди, обнимает за талию. Так же, как и на ночь, перед сном, забравшись на широкие каменные ладони Анемо Архонта. Он слушает тихую колыбельную; мягкое мурчание ее голоса на тёплом ветру.

Люмин рассказывает, что Итэр много ей пел.

Чайльд с ней становится мягким и нежным. Он всегда баловал своих маленьких дома; сладостями, игрушками, нарядами; и сейчас готов скупить Люмин весь Ли Юэ и даже немного больше. Даже если она не просит. Даже если ей и не надо. Он готов, и он хочет, и ей приходится отбирать у него кошелёк, чтобы он не потратил абсолютно все до последней монетки моры на привезенные в порт безделушки.

Чайльду с Люмин сложно.

Она уезжает в Инадзуму, он — в Снежную. Им обоим как-то легко. Расставание на время — это совсем не мука; они отдохнут, заскучают и встретятся снова, чтобы снова любить; и заставлять Нин Гуан на него злостно шикать за разрушенный излюбленный дворец. Разлука для них — не мука; подарок судьбы.

Люмин помогает собрать его вещи. Три пожитка, но и из них Чайльд сам умудрился бы забыть половину.

— И вот, — Люмин останавливает его за руку почти у двери, — возьми.

На ее пальчиках скромно качается серый бумажный пакет; он бы даже и не заметил. Чайльд удивлённо вскидывает брови. Он приоткрывает его, чтобы увидеть, что там внутри.

— Это?..

— Тевкру, Тоне и Антону, — Люмин заглядывает в пакет и распределяет пальчиком, кому и что. — Книга с картинками для Тони, я сама попросила Альбедо расписать, а пирожные для Антона. Они…