Десятки кораблей ежедневно прибывали к красной планете и отбывали обратно. По большей части — грузовые. Тогда о телепортах уже не могло быть и речи. Путешествия занимали не мгновения, а, в лучшем случае, пару месяцев. Когда стало совсем плохо, и люди принялись массово отбывать с Земли, в качестве транспорта использовалось все, что хоть как-то могло поддерживать жизнеобеспечение.

Ученые совершили фатальную ошибку. Все происходило слишком быстро, чтобы казаться правдой. Расчеты оказались неверны, и у человечества оставалось гораздо меньше времени, чем прогнозировалось. Корабли перегружались в два, три раза, так как большинству из них приходилось петлять в космосе между аномалиями, а желающих покинуть Землю набиралось слишком много. Люди понимали, что выжить удастся не всем и делали поправку на погибших.

Месяцы текли сквозь пальцы, растягиваясь в года. Путь занимал все больше времени, и вероятность выживания уменьшалась с каждым днем. Космос оказался не панацеей, не долгожданной защитой и обителью, превратившись в поле боя, начиненное минами. И чем ближе к Земле, тем опасней. Большинство беглецов погибало в первые часы полета, не успев отдалиться даже от орбиты Земли. Недостаток знаний о происходящем сделал свое дело, и неверно рассчитанная траектория стоила многим жизни. Тем кораблям, что вылетали в сторону Солнца, и по сильно изогнутому маршруту уходили вглубь Солнечной системы, повезло больше. Далее следовало долгое блуждание по просторам космоса, в основном, заключавшееся в пережидании кризисных пиков активности аномалий. Марс оказался оплетен ими, словно цветок лепестками. Некоторым планетам повезло меньше. Особенно колонии на Венере, принявшей удар космических разрывов во всей своей полноте.

Ушлые предприниматели бежали первыми с тонущего корабля под названием Земля, заранее озаботившись вложением в освоение и колонизацию красной планеты. Большинство из них уже имели значительную долю недвижимости на Марсе. И если в покинутом доме вовсю разгорался неконтролируемый хаос с непонятной экономикой, то там уже сформировалось вполне развитое цивилизованное общество, живущее по привычным финансовым канонам.

Состоятельные пассажиры могли позволить себе просторные каюты с усиленным энергетическим щитом, большой кроватью и значительными привилегиями в плане продуктового снабжения. И никто не смел отказать им.

Патрульные не любили делать обход в этой части корабля. Никто не желал встречать вечно недовольных дам, жалующихся на жизнь. Если простое ворчание еще и можно было как-то терпеть, то придирки по любому поводу и выходящие за все рамки приличия подколы могли взбесить даже самого терпеливого человека. Случалось и такое, что умирающие со скуки женщины пытались затащить в постель молодых караульных, что, конечно, строжайше запрещалось. Эсхекиаль испытывал праведный гнев в подобных случаях, жестко отчитывая молодых юношей, а пару раз даже с прискорбием вычел драгоценные боевые единицы из списка кандидатов в храмовники. Женщины в подавляющем большинстве упреков в свою сторону не получали, ибо крестоносец знал, что взывать к их разуму бесполезно. Тонкости борьбы с монстрами аномалий понять доводилось далеко не всем. Храмовник в отношении пресытившейся элиты больших надежд не питал. Именно поэтому Эсхекиаль Каэрдевр все чаще стал посылать на верхние этажи девушек, что, к слову, тоже не всегда являлось панацеей. Однако, в этом отношении работа оказалась куда проще, что облегчило задачу всем. Кроме Медеи, которой приходилось вести тяжкую ношу нудных замеров ежедневно.

Постучать в дверь пришлось три раза подряд. Стояла умиротворяющая тишина и создавалось ощущение, что внутри никого нет. Каюта номер сорок семь стойко хранила покой своего обитателя. Девушка не уходила. Строгий график требовал отчетности.

Громкий, настойчивый стук не унимался, и через некоторое время все же достиг своей цели. Внутри закопошились, шаркая подошвами мягких тапочек. Однако, к конечному пункту назначения жителю элитных апартаментов дойти удалось не сразу. До этого несколько раз что-то громыхнуло. Потом — глухо ударилось о пол. Похоже, кто-то спросонья натыкался на внезапные комнатные препятствия. На мгновение снова воцарилась тишина, готовая порушить все надежды на быструю и эффективную работу. К счастью, индикатор соответствия ДНК на двери внезапно зажегся синим и та, откатившись, явила хозяйку комнаты.

На пороге стояла женщина слегка за сорок, но удивительно хорошо сохранившая свою привлекательность. Бархатная кожа не имела и намека на морщины. Острые, правильные черты лица ни на толику не утратили свою четкость. Оставалось неясным, была ли эта неувядающая молодость следствием хорошей генетики, глубоким восстановлением физиологии или результатом достижений современной косметологии. В любом случае, семь лет вдали от благ цивилизации почти не изменили ее первоначального облика.

— А, это ты, Медди. Что-то ты зачастила. Если память мне не изменяет, сегодня в патруле числится Нерд, — слегка разочарованно посетовала аристократка.

Отпив что-то из длинного прозрачного бокала, она переместила свое стройное тело на шаг вправо. Девушка юркнула вглубь полуосвещенной спальни.

— Добрый день… Он отдыхает. Трудная выдалась тренировка, госпожа Ланшерон, — соврала Медея.

Она поспешно прошмыгнула мимо женщины, стараясь не смотреть на практически голое тело, едва прикрытое длинным шелковым халатом с кружевными оборками. То, что девушка приняла за мягкие тапочки, на самом деле оказалось домашними туфельками на каблуках, отделанными мягким мехом. Какой зверек пожертвовал свою шкурку на столь изысканный предмет туалета осталось неясным, ибо его заблаговременно выкрасили в красный цвет.

Началась рутинная проверка. Анализатор аномалий по очереди переносился по всем углам комнаты, и даже заменил собой пустую бутылку из-под вина в одном из них. Прибор напряженно гудел при преодолении критической точки отсчета. Периодические пощелкивания походили на звук лопающегося пузыря жевательной резинки.

— Знаешь, моя дорогая, я с блаженством вспоминаю свои молодые годы, — мадам Меннив Ланшерон опустилась на мягкую постель. — И, когда встречаю здешнюю молодежь, то мне становится ее очень жалко.

Непринужденно откинувшись назад, женщина оперлась на тонкую ручку, никогда не знавшую труда.

«Моя дорогая» стояла к кровати спиной, изображая сильную занятость. На самом деле Медея просто ждала, когда прибор закончит свою работу. Стоял полумрак, просить включить свет было почему-то неловко. Наверное, просто не хотелось лишний раз давать повод для диалога.

— Еще совсем недавно моя красота просто поражала воображение. Гораздо больше, чем сейчас, — продолжила Меннив, кокетливо сократив несколько десятков лет до более короткого срока. — В таких ужасных условиях тяжело поддерживать свои природные данные. Не говоря уже о тех, у кого их нет. Ох, нет, персик мой, не думай, что я считаю тебя уродиной.

«Персик мой» так и не думал. А что считала дама — его вообще не волновало. Чего хотелось, так это быстрее убраться отсюда. К тому же, картинное сожаление Меннив выглядело слишком наигранно, чтобы ему поверить. До девушки уже дошел сладкий аромат свежего алкоголя поверх стойкого запаха вчерашнего перегара. Раздражало еще и то, что драгоценные плоды гидропоники тратились на производство вина, в то время когда многие на корабле недоедали.

— Ты миленькая, но мне никогда не нравились слишком детские черты лица. В сочетании с твоей бледностью это выглядит несколько устрашающе, — поток слов все не прекращался. — Это мне напоминает кукол из коллекции моего дяди. Они всегда нагоняли на меня страх.

Плечи Меннив невольно содрогнулись. Еще один глоток вина прервал неприятные воспоминания. Оставался последний угол. И центр комнаты, который как раз занимал край кровати.

— Хотя, признаюсь, цвет твоих глаз сглаживает этот ужасный диссонанс. Такой оттенок трудно подобрать. Не часто врачам удается так точно попасть в спектр. Твой был очень талантлив. Но по мне, если и выбирать что-то действительно полезное в платных мутациях, то лучше сделать приличных размеров грудь. Неужели глаза — это все, на что хватило денег у твоих родителей? — развеселенная вином женщина перешла все грани бестактности.