Ученый сомневался. Он не знал, о какой сумме идет речь, а озвучить желаемую у него не хватало моральных сил. И если совсем уж честно, главная причина сомнений заключалась вовсе не в финансовом вопросе, а в нежелании отдавать права на разработки. Сделать это — означало переступить через собственные принципы, гордость, и, в какой-то степени, предать все человечество.

— Полтора миллиарда вас устроит? — Ллевид, стоявший все это время у окна и внимательно слушавший собравшихся, неожиданно повернулся.

Если бы Майер в этот момент все-таки пил кофе, от которого так предусмотрительно отказался, то наверняка поперхнулся бы. Немного оцепенев, он смотрел на приблизившегося президента, беззаботно облокотившегося о спинку дивана. Пребывая в невольном замешательстве, ученый испытал двоякие чувства. С одной стороны, стремительное развитие событий заставило впасть в некоторый ступор, с другой — испытать стыд. То ли оттого, что оцепенение не позволило должным образом поприветствовать такую важную персону, то ли потому, что при всем своем обширном образовании молодой мужчина не в состоянии оказался вспомнить, сколько же нулей было в озвученной только что сумме.

— ОЗК выделит вам полтора миллиарда монеро. Это, конечно же, для начала. При условии, что вы согласитесь со всем, предложенным ранее, — беспечная улыбка Ллевида совсем не вписывалась в контекст создавшейся атмосферы.

Доброжелательный взгляд чуть прозрачных голубых глаз оставался убийственно спокойным. Ллевид остался доволен проделанной работой, но виду не подал. В конце концов, мир выбрал его на должность президента не просто так.

Майер нашел в себе силы вскочить с места, но что делать дальше — понятия не имел. Подойти и пожать руку через диван? Будет ли это уместно, учитывая, что официальная церемония знакомства давно прошла? Которой, впрочем, как таковой и не было.

— Господин президент, — сказал Майер и просто поклонился.

Ллевид, не стирая с лица мягкой, приветливой улыбки, слегка кивнул в знак одобрения, а затем продолжил:

— Не стану ничего скрывать. Ваши разработки и гибкость ума выделяют вас на фоне остальных. Однако, вы далеко не единственный, кто занимается этим вопросом. Свое финансирование мы могли бы направить совсем в другое русло, и ведь пути назад не будет. Что бы сказал господин Гонтар, узнав, что труд всей его жизни так бездарно загублен? Что кто-то менее одаренный, но более целеустремленный достиг желанной цели? — шло явное давление, почему-то не чувствовавшимся таковым. Скорее, создавалось ощущение, будто кто-то старший журит нерадивого подростка за неподобающее поведение.

— Предложение ошеломительное… Но я хотел бы подумать, — только и смог выдавить из себя Майер. — Это так неожиданно…

— Ну, подумайте, подумайте… — прозвучал ответ с тонкой ноткой разочарования.

Ученый опустил голову. Ощущение, что он стоял в кабинете директора и отчитывался перед всем преподавательским составом набирало силу. Как тогда, более тринадцати лет назад, когда он сжег школьную химическую лабораторию, по дурости перепутав реагенты. Уже тогда юноша заканчивал школу экстерном, чтобы скорее поступить в университет под предводительством своего отца. Усталость брала свое, и сей инцидент был совершен по запарке. Помнится, влетело тогда по первое число. Не помогло даже то, что Варгандфида-старшего уважали и знали все. Более того, от него-то как раз подростку и досталось больше всего.

На этот раз повисшая тишина опустилась всей своей тяжестью. Молчание стало не просто неловким, оно обжигало своей остротой и неоднозначностью. Толстяк даже перестал курить, оставив сгоревшую более чем наполовину сигару на уровне пояса. Хотя, скорее, там располагалась обширная выпуклость.

Президент буравил своим располагающим взглядом стоявшего напротив собеседника. Решение приходилось принимать быстро, лихорадочно взвешивая все преимущества и недостатки. Слишком многое стояло на кону. Конкуренты, и правда, дышали в спину. В любой момент могло прийти неприятное известие из других научных центров. Это значило бы, что финансирования теперь не видать.

— Я… Я согласен, — наконец, сломался Майер, в одно мгновение обрушив гнетущую тишину.

На довольные, уверенные улыбки своих собеседников Майер ответил своей, но какой-то уж совсем растерянной.

— Пожалуйста, идите за мной. Я вас провожу той же дорогой, — услужливо проверещала симпатичная рыжеволосая девица сразу же, как только за мужчиной захлопнулась дверь.

Майер шел, опустив глаза и думал о перспективах, которые только что открылись. Еще размышлял о том, какие трудности его ждут впереди, и какие вопросы нужно начать решать в первую очередь. Казалось, ученый совсем не замечал удивленные, осуждающие взгляды проходящих мимо людей. Оно и понятно, ведь его собственный взгляд был устремлен аккурат на заднюю часть женских прелестей. Округлые выпуклости, туго стянутые классической юбкой-футляром, гармонично колыхались от мягкой походки женщины. Под эти ритмичные движения планы выстраивались плавно и непринужденно. Ученый совершенно без задней мысли пялился именно на эту часть тела, даже не подумав, что это может показаться актом вопиющей бестактности. Он погрузился в свои проблемы. И, выйдя из здания, тут же позвонил Флорри и попросил купить метроном.

2453 год. Наши дни. На пути к Марсу.

Вспышка, еще вспышка. А, чтоб тебя! Пальцы устали, запястье болело. Никак не получалось, даже близко не было. И как только можно это делать всем телом, если даже руками не выходит? Еще эта насмешливая улыбка в углу зала никак не дает сосредоточиться… Так, чтобы стрелка анализатора преодолела хотя бы пару делений. Отвернуться, пусть скалится в спину.

Начинало раздражать абсолютно все. Что в комнате слишком жарко, что свет слишком яркий, и даже то, что учебка слишком маленькая, и должным образом в ней не развернуться. Больше этого раздражала только ломота во всем теле.

Стены мерцали слабым голубоватым светом, напоминая, что комната ограждена со всех сторон. Даже выход, перекрытый сверкающей аурой щита, не стал исключением. Убранство тренировочной комнаты выглядело скудно: пара матрасов да столик с литературой. Никому не хотелось потом собирать обломки выведенных из строя приборов. Хотя, если б в этот момент что-либо в ней и находилось, то точно бы не пострадало. Космический день с самого начала не задался, и обучение совсем не клеилось.

Снова попытка. Нужно сосредоточиться.

— Tu essayes en vain, tu ne peux jamais comparer avec[1], — отчетвливо послышался женский голос за спиной.

— Шла бы ты отсюда.

— Il était ordonné de regarder et d'apprendre, comment on peut désobéir?

Est-ce que tu vas me mettre à la porte?[2] — с язвительным ехидством прилетело в ответ, — Vas-tu me chasser?[3]

— Я тебя не понимаю. Не зли меня.

— Злость! Поэтому у тебя и не получается, — голосе девушки явно чувствовалось назидательное превосходство. — Никакой сосредоточенности.

— Чья бы корова мычала. Кому-кому, а не тебе меня учить, — смело парировал парень.

В точку. Отмашка достигла цели, больно уколов собеседницу. Та фыркнула и отвернулась.

Наступившая тишина хоть и не мешала дальнейшим тренировкам, но и появиться каким-либо успехам не помогала. Бесполезные, уже превращающиеся в мучение потуги прервало громкое объявление: «Внимание, всем рекрутам явиться в тренировочный зал. Опоздание будет приравниваться к пропуску занятия».

— Хватит мучиться, Неввид, пошли.

С огромной горы сложенных в стопку матрасов спрыгнула стройная подтянутая девушка. Оттенок кожи хорошего молочного шоколада с немного бронзовым отливом и легкой бархатистостью не могли изменить даже интенсивные отблески от щита. Иссиня-черные, прямые, словно стрела, волосы, были собраны в тугой хвост и продолжались толстой длинной косой ниже плеч. Значительно растягиваясь в области груди, майка из стандартных армейских запасов облегала приятную женскую фигуру. Из нехитрого гардероба, так же состоявшего из штанов и военной обуви, выделялся разве что поясной ремень. На нем висела пара ножей и странное оружие вытянутой формы. Очевидно, расставаться с данными штуковинами хозяйка не любила.