Вероника вернулась с веником и совком и стала сметать стекло в угол комнаты. Камень она трогать не стала, вспомнив из детективного сериала, что на нем могут быть отпечатки пальцев.

Она уже почти закончила уборку, когда кто-то навалился сзади и прижал к лицу тряпку. Вероника попыталась задержать дыхание, но через несколько секунд хлороформ сделал свое дело, и она отключилась.

…Было душно и липко, и еще слабость навалилась на все тело, и оно стало тягучим, бесформенным, чужим. Он чувствовал, что еще несколько мгновений и вовсе перестанет что-либо ощущать, чувствовать, а может быть даже дышать, потому что даже дышать становилось тяжело и ненужно. Труба, через которую он пытался протиснуть свою плоть, когда-то называвшуюся Старком, становилась все уже, и впереди не было просвета, хотя внутренний голос все время твердил, что там должен быть выход, нужно только еще одно усилие, еще один рывок. Но именно на этот рывок не было ни сил, ни воли. «Сила есть, воля есть, силы воли нет», – вдруг вспомнилось где-то услышанное, и этот простейший мотивчик человечьего разума вдруг привел его в отличное расположение духа. Он подтянул к подбородку коленки, представил себя круглым и обтекаемым, именно таким, чтобы можно было без всяких усилий катиться до самого просвета, или хотя бы лучика, малейшего сигнала, оповестившего, что все уже кончено, и можно начинать сначала.

Когда он вывалился на лужайку возле многоэтажки, первыми его заметили дети, игравшие в песочнице.

– Смотри, какой хорошенький, – направилась к нему девочка лет четырех, отряхнув сарафанчик от песка.

– Ага, пушистенький, вот бы взять его домой, – поддержала ее подружка.

– Так вам и разрешат, – хмыкнул мальчик постарше. Он продолжал вываливать песочные куличи из маленького ведерка. Занятие бесполезное уже потому, что он тут же их разваливал ударом кулачка.

«Тоже мне, масон хренов», – подумал Старк, и попытался подобраться поближе к девочке. Но она и сама уже была рядом, схватила его на руки и нежно замурлыкала над его ухом какие-то слова-сиропчики.

– Какая нежная шерстка, и глазки голубенькие… Мама, мама, смотри, кого я нашла, – побежала она к лавочке, на которой сидели две девицы и оживленно что-то обсуждали.

– Брось сейчас же! Вдруг он блохастый! – заорала одна из дамочек.

«Сама ты стерва прокуренная, да к тебе детей подпускать нельзя, дура крашеная», – разозлился Старк. Но кроме двух березок, стоявших возле этой лавочки, никто его возмущения не заметил. Зато оба деревца одобрительно зашелестели ему в ответ или просто оказали знаки внимания, кто их разберет, этих листопадных.

– А он вообще-то породистый, – подала голос вторая девица. – Похоже, британец, ну или помесь с британцем. Я точно знаю. Моя Симка маленькой точь-в-точь такая же была.

– Да хоть английский король, нам все равно его некуда брать. Ты же знаешь, проблем хватает, – продолжала упираться мать девочки.

– Ну, мамочка… – захныкал ребенок, еще крепче прижимая к себе котенка.

– И не мамкай мне тут! Сказала, брось, значит брось! – опять заорала девица и достала из пачки новую сигарету.

Старк слышал, как бьется сердце девочки. «Врожденный порок, перегрузка левого желудочка, сужение аорты, без операции года три протянет…»

– Да возьми ты его Ляльке, смотри, как она к нему прилипла. Много не съест, а малышке в радость. Кстати, говорят, коты лечат болезни, – поддержала ребенка мамина подружка.

– Ладно, я подумаю, – смягчилась девица, заглотнув очередную порцию табачного дыма.

Счастливая Лялька уже через минуту была возле подъезда, и потом бегом, не обращая внимания на колотящееся сердечко, взлетела на второй этаж, толкнула дверь ногой и только в прихожей выдохнула.

– Бабуля, смотри, кто у нас будет жить, мама разрешила, давай ему молочка дадим, смотри, какой хорошенький, правда, – без умолку трещала малышка и гладила, гладила, гладила этот неизвестно откуда свалившийся на нее подарок.

Из кухни выглянула бабушка, всплеснула руками, заулыбалась, – и вправду миленький – и пошла к холодильнику за молоком. Котенок осторожно вывернулся из объятий девочки и принялся осматривать свои новые владения.

Квартира была чисто убрана, мебель старенькая, в серванте вместо хрусталя, книги, из чего можно сделать вывод, что жили здесь явно не новые русские. А ещё из кухни пахло блинчиками, и это сильно скрашивало нынешнее положение Старка. «Трое суток продержаться, и с новой луной только вы меня и видели», – подумал он и заурчал от удовольствия.

Девочку звали вовсе не Лялька, а Лиен. Такое имя ей дали по настоянию деда. Лиен звали медсестру, спасшую его во Вьетнаме.

Никодим еще в школе решил, что станет хирургом, но в Петропавловске-на-Камчатке такого вуза не нашлось. Ближайшие только в Томске и Ленинграде. Ну, Никодим и замахнулся на военно-медицинскую академию имени Кирова и… поступил с первого раза, да еще на одну из самых сложных кафедр – военно-полевой хирургии.

После окончания он сам напросился на экспедицию во Вьетнам. У них в академии только и говорили о бесчеловечности американцев, посягнувших на демократическую республику. К тому же для военного хирурга Вьетнам был идеальным местом практики.

Так с очередной партией специалистов Никодим в 1972-м прибыл в провинцию Тай Нинь. Она находилась у границы с Камбоджей.

В это время бои уже шли на спад, начались переговоры о подписании мирного договора.

Но для наших медиков работы по-прежнему было много. Тропики вызывали незнакомые болезни, да еще эти вредные насекомые… Никодим потерял сознание во время операции. Из дальнего селения привезли пятилетнего мальчонку с гнойной раной на ноге. Он успел ее вскрыть и почистить.

– Лиен, дренаж в рану, – успел он сказать ассистирующей медсестре и рухнул на пол операционной.

Лиен была из местных, у советских специалистов проходила обучение. Она сразу сообразила, что это малярия. У них в сезон эта гадость выкашивала полселения.

Девушка понятия не имела о хинине, поэтому позвала на помощь свою бабку, и вместе они выходили Никодима травами и отварами. А через неделю его, еще слабого и со спутанным сознанием, переправили спецбортом на родину.

Выйдя из госпиталя, Никодим дал слово, что свою дочь назовет в честь вьетнамской девушки. Но родился у них с Марией сын Родион, и пришлось ждать почти тридцать лет, пока Родя женился. И вот молодая семья торжественно объявила Никодиму с Машей, что пора готовиться им к новым почетным званиям – бабки и деда.

Теперь все по-современному, пол ребенка определяют задолго до родового зала, а потому, узнав на УЗИ, что будет девочка, счастливый Родька примчался к родителям.

И тут разгорелся настоящий скандал. Оказалось, невестка не готова была рожать, растить и тем более воспитывать Лиен, пусть и означает это по-вьетнамски цветок лотос.

«Но здесь не Вьетнам! Ева, только Ева, и это мое последнее слово», – рыдала будущая мамаша. Но когда подошел срок, и начались схватки, она орала уже совсем другое.

«Родька! Срочно звони папе! Пусть что-то делает, а не то не видать ему своей Лив… как её там, черт подери! Скончаюсь я тут ещё до ее появления!»

Тут надо внести небольшую ясность. Никодим был главным хирургом Петропавловска-на-Камчатке, так что один его звонок и…

Лиен появилась на свет вовремя, но роды были тяжкими. Достали кроху из околоплодных вод, как из болотца, синюшную и почти задохнувшуюся.

«Ничего, Лиенчик, выходим мы тебя, дорогушенька, будешь ты умницей и красавицей, на радость нам с бабкой», – ворковал над внучкой Никодим.

Невестка слово свое сдержала, назвали девочку, как хотели родители Родиона, но душа не могла смириться со странным именем.

Так Лиен стала Лялькой. А когда ей стукнуло три, они с Родионом разбежались. По-современному – без обид и разборок.

Лялька вместе с мамой переехала к бабушке Оле, и зажили они втроем, как в сказке Пушкина – «Три девицы под окном…» и т. д. по тексту.