– Надеюсь, алкоголь у вас закончится раньше понедельника, – замечаю я, забирая аптечку, на что он отвечает:

– Вот мой муж такой же нудный. Поэтому мы с ним и расходимся.

– Рад за вашего мужа.

Трофейными бинтами я обматываю голову мистера Михельсона, перед этим конечно же промыв рану антисептиком и обработав ее. Михаэль молчит все то время, пока я на нем демонстрирую оказание первой помощи пострадавшему, но смотрит с укором.

– Мистеру Михельсону нужен покой и комфорт, – говорю. – Травма головы – это очень серьезно. Скотт, ты готов уступить ему свою палатку?

Томас моргает, как и всегда, до Джастина доходит раньше, чем до него:

– Эй! При чем тут наша палатка?

– Она с самого края, с одной стороны закрыта от ветра автобусом, с другой орешником. Никто не будет беспокоить мистера Михельсона. К тому же она единственная такая навороченная, просторная и с сеткой для проветривания.

– Мы можем переставить ее, – говорит Томас, не зная еще, что если я решил, что секса у него сегодня не будет – то его не будет, даже если ангелы спустятся с неба с заявлением, что он избранный. – Поменяем местами с палаткой мистера Михельсона.

– Скотт, тебе что, жалко на одну ночь пожертвовать своим комфортом ради собственного руководителя? Посмотри на него, он на ногах не стоит! – говорю, и Джастин возмущенно трясёт патлами:

– Так ты сам его подбил!

– Это случайность. Конечно, если Томас отказывается, то я готов…

– Я не отказываюсь, – произносит Томас, как и ожидалось. – Только Джастин тоже спит в этой палатке.

– Он может идти к нам, – кивает чернявый омега. – У нас палатка трехместная.

Себастьян прыскает от смеха и толкает меня локтем, указывая незаметно на Джастина, который с каждой новой минутой краснее, чем в предыдущую. Кажется, что его вот-вот рванет, но он сдерживается, видимо, рассудив, что одну ночь в самом деле можно перетерпеть неудобства, чем до конца учебы прослыть мудаком. Сдернув с веревки белье, он исчезает в палатке и копошится там, наверное, переодеваясь для сна. Когда он наконец сваливает, я запихиваю туда Михаэля.

– Какая была необходимость в этом? – интересуется он, не без удовольствия опускаясь на огромный надувной матрас.

– Вы достойны самого лучшего, мистер Михельсон, – произношу я. – Вы пострадавшее лицо. Отдыхайте, я со всем справлюсь.

Я приношу ему ужин, а потом мы все быстро о нем забываем, потому что появляется упаковка зефира для костра и заранее приготовленные палочки. Пока омеги щебечут с альфами, которых еще вчера почти не знали, а сегодня уже смеются над их не самыми остроумными шутками, я запихиваюсь зефиром.

– Вкусно? – спрашиваю Себастьяна, но вижу кусок обуглившейся зефирины на его палочке и становится все ясно. – Точно, я забыл, что ты раньше это не делал. Смотри, надо, чтобы он чуть-чуть прижарился сверху, но оставался таким же объемным. Видишь, внутри мягкий? Черт, все пальцы теперь в нем.

Я сую их в рот, потом поднимаю глаза и вижу Томаса напротив. Его зефирку тоже уже не спасти, но он на нее и не смотрит, а смотрит почему-то не меня. Я поспешно вытаскиваю пальцы – господи, опять перед ним выгляжу, как детсадовец, осталось еще песок жрать начать и в носу ковыряться. Джастина нигде не видно. Видимо, обиделся на всех, на Томаса тоже. Конечно, никто не помешает им сегодня горячо помириться где-нибудь за сосной, но мне кажется, что этого не произойдет. Джастин из тех, что себя не на помойке нашел и с кем можно мириться сразу после ссоры. Он сам решает, когда эта ссора заканчивается… Сука! Да какого черта я вообще сижу и переживаю, поебутся они сегодня или нет? Ну какое мне до этого может быть дело?

– Вот так нормально? – спрашивает Себастьян, потягивая мне палочку, на которую нанизан зефир, и я улыбаюсь:

– Красавчик! Идеально.

Ближе к полуночи все расползаются по палаткам, я остаюсь сидеть у костра, тыкая в угли и сгребая их обратно к центру, чтобы потом было удобно залить все сразу водой. Себастьян, зевая, сообщает, что моя половина матраса левая и чтоб я даже и не думал перекатывать его к краю, чтоб залезть к стенке, когда он уснет.

– Хорошо, иди уже, – тоже зеваю я.

– Ты еще долго сидеть будешь? – спрашивает вдруг Томас как всегда из-за спины, и я дергаюсь:

– Еще с часик посижу. А что?

– Тогда возьми, – он протягивает мне свой бомбер с эмблемой университета. – Ночью холодно.

Я торможу, поэтому куртка падает мне на колени, а Томас уходит, чтобы скрыться в палатке мистера Михельсона, храп которого слышно даже отсюда. Думаю, в его палатке матраса нет вообще – он сторонник спартанских условий, Томасу придется несладко сегодня. Я с недоумением смотрю на его куртку, провожу по ней рукой, а потом, опомнившись, перекладываю ее на раскладной стул. Не так уж тут и холодно.

Поездка оказалась продуктивной потому что, во-первых, мы очистили даже большую территорию, чем планировали изначально; во-вторых, Джастин меня больше не раздражал, поскольку оставшиеся два дня ни с кем, обиженный, не разговаривал и кислячил вечером в палатке, пока другие сидели у костра. Причем в палатке, где его приютили – Томас отказался выселять из своей мистера Михельсона. Из принципа, видимо, чтобы показать, что не подкаблучник. Смотреть на то, как они не разговаривают, одно удовольствие.

Единственное, что было напряжно, так это следить за уровнем нравственности в отряде, который падал прямо пропорционально тому, что, наоборот, вставало. То и дело приходилось разгонять задержавшиеся на прогулках парочки:

– Время уже какое, вы видели? – выцепив светом от фонарика очередные обжимания за деревом, вопрошал я. – Отбой через десять минут!

– Мы не хотим спать! – пытался возмущаться омега или альфа, но я был непреклонен:

– Если не будете через десять минут в своей палатке, то я вычеркну вас из списка тех, кому не засчитают пропуск занятий за прогул. Никакого секса в рабочее время!

Себастьяна это веселило, и перед тем, как мы легли спать вчера, он сказал:

– Ты прямо правозащитник всех асексуалов! «Никакого секса»!

– Потому что мы сюда приехали не по кустам бегать, – ответил я. – Если делать вид, что этого нет, то потом в чате «подслушано» много чего интересного всплывет. А ты знаешь, что преподы там тоже сидят с левых акков. Не хочу, чтоб нам прикрыли поездки. Они финансируются, это раз, поблажки в учебе – это два. А им всем только дай волю…

– И один ты среди этого океана похоти, гормонов и разврата как маяк, указывающий путь к чистоте и непорочности.

– Ну почему. Я смотрю порнуху иногда.

– Небось про монахов.