На улице уже совсем стемнело. Пахло ночным лесом, смолой. В небе мерцали звезды, каких в городе ни за что не рассмотришь. Леша вышел из отделения, вдыхая полной грудью.

– Эй, Алексей Иваныч.

Он обернулся. Возле дверей стоял дежурный психиатр на ночную смену, Михаил Саныч. В сумраке загорался и потухал уголек его сигареты.

– Да?

– Осторожнее со Светкой. – Врач затушил окурок и бросил его в пепельницу.

– Что же с ней не так?

Михаил Саныч обошел его, взялся за дверную ручку, рванул тяжелую дверь на себя.

– Хитрая бестия.

Четверг был санитарным днем. С самого утра санитарки меняли в палатах простыни, отсылая небольшими партиями женщин и девушек в душевые. Те, кто был более-менее в сознании, стыдливо завешивались вафельными полотенцами, которые выдавали здесь пациентам. Те, кто пока не пришел окончательно в себя, могли разгуливать по душевой полностью голыми, тряся обвисшими боками. Санитарки прикрикивали на них, но это особо не помогало. Света, вопреки своим привычкам, в этот четверг тоже решила занавеситься от остальных. Но когда в душевой оказалась Эльвира, отодвинула импровизированную шторку и поманила пациентку к себе.

– Это что тут у вас такое происходит?! – Взвизгнула одна из санитарок, которая мыла под душем женщину с ДЦП. Поднялась и сдернула полотенце. – А ну-ка, брысь! Устроили мне тут Содом и Гоморру!

Две молодые женщины, до этого целовавшиеся и лапавшие друг друга, смеясь, бросились в разные стороны.

– Все про вас Цезарю Петровичу расскажу! Ух, глаза б мои вас не видели!

– Вот, полюбопытствуйте-ка. – Сказал спустя пару часов заведующий Леше. – Сексуальные девиации, к тому же. Прежде ни у той, ни у другой не наблюдалась склонность к гомосексуальности.

Леша успел услышать, как санитарка докладывала старику-психиатру об утренних эротических приключениях Эльвиры и Светы.

– Вы же не думаете, что они после моих бесед сменили половые предпочтения? – Спросил молодой врач, готовясь идти в приемный покой.

– Что Вы, разве я похож на гегемона? – Цезарь Петрович всплеснул руками. – Но позволю себе отметить, что с Вашим появлением многие наши подопечные проявляют интерес к половым вопросам. Соня Комарова, к слову, вышла сегодня разукрашенная, словно матрона на именинах.

Соня Комарова – женщина с олигофренией, периодически попадала в острое из общего отделения, когда на нее находили приступы агрессии.

– Это ничего, это нормально. – Видя, что Леша не знает, что ответить, продолжил старик. – В условиях такой длительной сексуальной депривации для многих из них, пожалуй, и я начинаю казаться привлекательным. В мои-то года!

Леша молча покинул кабинет заведующего. Учитывая его длительную сексуальную депривацию, ничего удивительного, что он связался с Электроником. И ведь нашел же избранника на свою голову!.. Леша сам словно олигофрен, с готовностью загнулся перед первым, кто помахал перед носом конфеткой.

В приемном покое на этот раз действительно было спокойно. За всю смену поступивших не было, а из родственников пришел только опекун для Сони передать сандалии, потому что свою обувь женщина по слабоумию выбросила накануне в мусорный контейнер. Чувствуя непривычную легкость от полупустого рабочего дня, Леша возвращался в отделение, когда столкнулся с Эльвирой. Девушка выглядела потерянной.

– Простите, Вы можете мне помочь? – С непривычной для нее робостью спросила она. – Мы с мужем и дочкой ходили в кинотеатр. Я заснула… А сейчас не могу понять, куда все пропали. Вы знаете, где выход?

Леша внимательно на нее посмотрел. Беседу нужно было проводить немедленно.

– Можете описать, что помните из последнего? – Заново представившись, спросил Леша, когда они оказались в кабинете для вечерних бесед.

Она сидела и двигалась совершенно по-другому: на кончике стула, спрятав ноги под собой, боясь поднимать голову и излишне шевелиться.

– Так голова болит… – Пациентка прижала руку ко лбу. – Все такое путанное… Мы были в кино. Вероника капризничала, Саша что-то говорил про то, что кино неинтересное. – Она зашипела от нового приступа головной боли. – Подождите. Я помню, что лечилась от чего-то. Или это мне приснилось? Ничего не понимаю…

– Эльвира, Вы на данный момент находитесь в психиатрической больнице. К Вам на прошлой неделе приходили муж и дочь. Помните?

– Да? – Она растерянно на него посмотрела. Потом нахмурилась. – Подождите, кажется, помню. Все такое смутное… Как сквозь грязное стекло.

– Они принесли Вам вещи, сладости.

– А, вот, откуда тот пакет взялся у меня под кроватью… А я все думала, откуда. – Эльвира тяжело вздохнула. – Что, опять Валя, да?

Леша вскинул брови.

– Вы о нем знаете?

– Конечно. – Она вжала руку в лоб, словно стараясь удержать голову на месте. – Мы с ним уже очень давно. Вначале он был слабым. Потом я его прогнала. Потом он начал возвращаться. Ненадолго. Но каждый раз его пребывание становилось все дольше и дольше.

– Алексей Иванович. – В кабинет сунула голову медсестра.

– Что такое? – Леша глянул на нее с плохо скрываемым раздражением. Любая секунда промедления могла сейчас стоить еще месяца ожидания впустую.

– Цезарь Петрович просил напомнить, что пока у Вас рабочее время, Вы должны принять участие в комиссии. Он Вам с утра говорил.

– Черт, точно!.. – Леша подорвался. – Я совсем забыл. Эльвира, дождетесь меня? Вечером я с Вами побеседую. Вера, проводите пациентку, пожалуйста, я побежал.

Ему пришлось направиться в общее отделение, где проходила комиссия по инвалидности с участием одного из пациентов. Цезарь Петрович говорил об этом мероприятии еще в начале той недели, давал ксерокопии истории болезни, но Леша так заработался, что совсем упустил все из виду. К счастью, когда он явился в кабинет, ничего еще не успело начаться.

– Алексей Иваныч, голубчик, – приветствовал его заведующий отделением, – что ж Вы так долго? Мы уже все в сборе.

По лицу старика было видно, что его агенты в белых халатах уже давно донесли, как Леша решил заняться беседой с пациенткой в свое рабочее время. Стараясь не смотреть на него особо, Леша занял свое место рядом с ним. Заведующий подвинул ему папку.

– Скоро приступим, вовремя пришли.

На комиссии был мужчина лет сорока, очень высокий и худой. По документам у него стояла третья группа инвалидности, но в последний год случилась весьма продолжительная ремиссия, поэтому было решено обсудить возможность снятия инвалидности с восстановлением пациента в дееспособности, которая подразумевала большую социальную свободу. Мужчина выглядел слегка встревоженным, но в том, как он вглядывался в лица собравшихся на комиссии врачей, сквозила надежда на то, что решение будет вынесено в его пользу.

Проведя с ним беседу и отправив в соседнее помещение дожидаться вердикта, члены комиссии еще раз просмотрели бумаги.

– Я считаю, нужно удовлетворить заявление Михаила Федоровича. – Сказала заведующая общего отделения. – Уже только в том, что он хочет трудоустроиться, как нормальный человек, и начать зарабатывать своим трудом, видно, что он стремится к социализации.

– Да, я поддерживаю коллегу. – Подала голос вторая женщина, клинический психолог, работавшая с мужчиной в последний год. – Михаил Федорович исправно посещал каждое занятие, принимал все препараты, которые я ему выписывала, искал возможности увидеться с сыном.

Ввиду недееспособности его лишили родительских прав. Было это примерно пять лет назад.

– Да с мизерными выплатами на третьей группе неудивительно, что он хочет работать. – Хмыкнул Цезарь Петрович. – Их хоть и индексируют год от года, выше прожиточного минимума все равно не поднимается. Алексей Иваныч, что скажешь?

Леша навалился локтями на столешницу. Бегло просмотрел личное дело пациента.

– Госпитализация была три года назад последняя. – Сказал он, отвлекаясь от бумаг. – С тех пор он лечился амбулаторно.