– А ты опасная, – фыркнул врач, прихватывая телефон из кармана куртки.

За всё утро он так и не успел позвонить Игорю Сергеевичу, хотя, до вечера выкорчёвывая в саду сорняки, раз за разом мыслями возвращался к тому, что творилось на берегу прошлой ночью. Интересно, пришёл ли в себя тот парень? Установили ли его личность? Выяснили что-нибудь ещё?

Ольга увлечённо рассказывала о своей младшей дочке, которая осенью собиралась в первый класс и выпрашивала у матери дорогущий подарок по этому поводу, а ещё о том, что тоже постарается бросить курить, но, пожалуй, не сегодня – на следующих выходных. По дороге к старшему фельдшеру, у которого надо было забрать кое-что из нового инвентаря, к ним присоединился и санитар-водитель Негодин, интеллигентный седой мужичок с настоящими гусарскими усами и колоритной татуировкой в виде саламандры на предплечье.

Смена оказалась по традиции непредсказуемой и загруженной. Вызовы их бригаде поступали с незавидной регулярностью, поэтому поесть и передохнуть всем троим удалось во втором часу ночи. Купив остатки выпечки в крошечном круглосуточном кафетерии напротив подстанции, Михаил по традиции набодяжил кофе на их общей «кухне», где сейчас было пусто, подсунул сонной Ольге булочку с маком и её любимый фруктовый чай, а затем отправил медсестру в комнату отдыха. Негодин покурил в окно за компанию и углубился в чтение забытого кем-то журнала.

«Прости, у нас тут кошмар какой-то, ответить на звонок нормально не могу!» – с экрана смартфона вещал Игорь Сергеевич, впрочем, не поясняя, что именно у него приключилось посреди ночи. – «Если ты по поводу того парнишки с аллергией, то загляни завтра в токсикологию, его из реанимации туда перевести решили, Гошка вести будет. На поправку идёт быстро, дня через три выпишут, наверное».

Михаил, сам того не заметив, улыбнулся этой новости, правда, свою миссию он пока не считал выполненной до конца. Серьёзного разговора бедолаге было не избежать.

Остаток смены «радовал» разнообразием: у одного – «нестерпимые» боли в ухе, беспокоящие, оказывается, вторую неделю, у второго – температура тридцать семь и четыре с насморком, у третьего – носовое кровотечение после дворовой драки, у четвёртого – «острейшие» боли в груди и спине, оказавшиеся банальной межрёберной невралгией, а ещё три случая кишечной инфекции, два случая извлечения подвыпивших бездомных из канавы, один голодный обморок у Ольги, полпачки выкуренных сигарет у Негодина.

Закончив работать в седьмом часу вечера, в токсикологию Михаил не пошёл, отложив это мероприятие до утра, когда ломота в спине и синяки под глазами станут поменьше. Наивное, конечно, ожидание, но спокойный сон без сновидений был самым желанным вознаграждением за труд. Однако, угнездившись на своём диване в полумраке спальни, он долго вертел в руках чужую, случайно оказавшуюся у него вещицу. Камешек на кожаном шнурке по цвету и форме напоминал распластанную вишенку, его грани были совершенно гладкими, а на самой плоской поверхности подвески кто-то выцарапал банальное и всем понятное: «Р+Д». Выходит, всему виной были любовные страдания. Что ж, некоторые вещи в этом мире, действительно, вечны…

Утром шнурок оказался обвязанным вокруг его кисти, а сам камешек мирно покоился в ладони, согретый теплом его кожи. Сны всё-таки были, но не пугающие – странные и какие-то неоднозначные. Они бурлили тенями образов последних дней, но искажали их, переиначивали, вызывая томительное волнение, которое развеялось лишь в больнице, когда на ничего не подозревающего Михаила, протиснувшегося в коридор отделения, обрушилась хохочущая туша давнего друга, будто всё утро ждущего его за ближайшим углом.

– И кто это такой к нам пожаловал? Мужчина, а куда Вы прёте в неприёмные часы? – Георгий Игоревич, всерьёз называть которого настолько официально было попросту невозможно, с энтузиазмом набросился на гостя, стискивая его в объятьях. – Я тебя год не видел! Год! Слышал от отца иногда, но не больше. Хоть бы раз рожей своей тут посветил!

– А что ей светить-то? У вас проблемы с электричеством? – Михаил толкнул друга в плечо и улыбнулся. – Сам в семью-работу упёрся, а я виноват теперь?

– Виноват! Ещё как виноват! Ты меня, предатель, тогда с Ленкой свёл! И всё, тут же пришёл конец моей голодной холостяцкой жизни! Посмотри, в кого я теперь превратился! – Он драматично потряс руками и хлопнул себя по животу. – Она меня как на убой кормит, жить так больше не могу.

Хотя Гоша никогда не отличался стройной фигурой (как, впрочем, и высоким ростом, развитой мускулатурой и хорошей успеваемостью в университете), Михаил заметил, что тот и правда стал пухлее и как-то… потешнее. Его рыжеватая всклокоченная шевелюра сама по себе служила предметом шуток, а вкупе с округлившимся румяным безволосым лицом ещё и придавала ему детского очарования.

– Она кормит, а ты и кормишься, – Кацен хмыкнул и потеребил друга за щеку. – С большой-большой радостью.

– Ух, собака! Пожалел бы хоть раз! А то мне уже цветная капуста и сельдерей снятся с очень осуждающим видом, знают, что я завтра борща и котлет наверну, полночи сегодня от них нотации выслушивал. К психиатру сходить, что ли… – Гоша крутанулся в сторону ординаторской, скрипя по полу резиновыми тапками. – Кстати, о психиатре. Ты же из-за молчуна сюда пришёл?

– Молчуна? – переспросил Михаил, закрывая за собой дверь кабинета.

– Вроде того. Сейчас расскажу. Занятный такой, ещё и с именем повезло. Так-с. Зорин Родион Романович, – прочитал он, вытащив из папки на своём столе растрёпанную историю болезни, раскрыл её, перелистнул несколько исписанных страниц. – Родя у нас неразговорчивый, хотя послушный малый. После такого отёка, конечно, сразу не заговоришь, но он особо и не пытается, зато ведёт себя хорошо. Капельницы не выдирает, медсёстрам не грубит, много спит, самостоятельно ест и смотрит в окно. К родителям очень равнодушен, хотя те из кожи вон лезут. С аллергологом «дружит» с детства, даже наш консультант его узнал. Парень в разной степени реагирует на большой перечень аллергенов, о чём, со слов матери, прекрасно знает и старается их избегать. Хуже всего переносит…

– Вишню?

– Вот именно, – важно поднял указательный палец Гоша. – А анафилаксия на вишню штука, между прочем, исключительно редкая. Аллерголог подтвердил, у него такой случай в практике тоже первый, аж статью в журнал писать собрался, научный проныра. В общем, о парне. Учитывая, что он был в курсе своих проблем, а ты нашёл его ночью в безлюдном месте в обществе вишнёвого пива (кстати, очень дорогого), это наводит на мысли о… – Он запнулся, отводя взгляд от друга, хотя понимал, что тот догадался самым первым. – О преднамеренности…

– О попытке суицида, – прохладным тоном исправил Михаил. – Психиатр приходил?

Георгий нервно сглотнул, узнавая этот стальной оттенок в его голосе.

– Дважды приходил, но на контакт наш парень не идёт. Просто не отвечает на вопросы и всё, внешне спокоен, даже чересчур. А вот мать у него, конечно, всполохнутая. Понятно, что переживала, когда сын неделю назад свалил в неизвестном направлении, в больницы и морги звонила, это да, кстати, так на нас вчера и вышла. Но у неё там, похоже, целый культ личности «её мальчика». В школе был отличником с идеальной дисциплиной, побеждал во всех олимпиадах, готовился в столицу махнуть учиться, но в последний момент передумал, про бухло с сигаретами не слышал, встречаться начал с «очень положительной девочкой», с которой дружил со средней школы, пишет картины маслом в свободное время, месяц назад юрфак закончил. Прямо чудо-чудное!

– Лет ему сколько?

– Двадцать три исполнилось, как раз два дня назад. Хорошо отметил, что и говорить, – добавил Гоша с косой ухмылкой. – Его предки здесь уже с утра пораньше ошиваются. Очень хотели тебя увидеть, ты ж их герой.

И правда, стоило ему сказать это, как в дверь ординаторской тихонько поскреблись, впрочем, сразу после этого в кабинет без спроса протиснулась раскрасневшаяся улыбающаяся женщина в квадратных очках, а за ней – скромного вида чуть смущённый и начинающий лысеть мужчина. Парочка выглядела слишком уж карикатурно.