— Все передали, матушка-кормилица, — поклонился Федот. — Сейчас же и поеду. Барин-то сосновский в сю пору только встает.

— А Лука уехал?

— Так да. Его сиятельство сами такими делами не ведают, а приказчик их с ранья на ногах. Да он уже и у нас был, только я не застал, на поле был.

Я кивнула и вышла из комнаты. Никакой реакции на мое предложение у Федота не последовало, и я гадала почему. Его привело в чувство мое спокойствие? Дело вовсе не в ведьме? Вольную просто так получить — лишнего лучше не спрашивать, а молча лелеять нежданное счастье, вдруг барышня слово и сдержит? Или еще миллион причин.

Загадки, загадки… Я вышла во двор, прошла к амбару. Уже опустевшему, лишь на полу кое-где валялись гнилые клубни. Его следовало разобрать, а еще — я вышла, прикрыв за собой дверь, посмотрела на барский дом — еще, и надо бы всерьез рассмотреть эту возможность, необходимо подумать о переносе моей резиденции на новое место. Очевидно, что этот дом отреставрировать и поддерживать в хорошем состоянии обойдется в круглую сумму, оно того стоит? У меня крестьян всего ничего, мне одной вообще много не надо: где спать, где работать, баня и кладовая. Две-три комнаты для прислуги, кухня. Это самый обычный дом, какие у нас продавались в избытке по всей области и даже стране. Дерево лучше камня сохраняет тепло и в жару не так нагревается, и новое жилье — на десяток лет затраты разовые.

Я выделю участок земли под строительство, а здесь решу, посоветуюсь с тем же Лукой, что сделать лучше — разбить сад или отдать под пашню, или под огород. До конца лета должны успеть все построить, осенью и ранней весной разберут особняк, и можно на следующий год использовать землю. Если здесь росли садовые деревья — земля неплохая. Сад тоже можно оставить, но это если выбрать, конечно же, огород, так, может, на этом и остановиться? И мельница, и зернохранилище. Что еще, что еще? Сделки не было, если верить словам Федота, а значит, я могу распорядиться всем так, как прописано во втором из закладных договоров.

Я вернулась в дом, зашла на кухню, приказала подать хлеба и постного мяса. Доктор, конечно же, запретил, но я чувствовала дикий голод и понимала, что нужно рискнуть, иначе у меня сил не останется совершенно. Анна причитала и гоняла Авдотью, потому что сочла, что раз я отправила свою горничную ей в помощь, то пользоваться этим надо от всей души, а я заперлась у себя и принялась изучать договоры.

Документы я умела читать, хотя никакого образования, кроме консерватории, не получила. Моим лучшим учителем была жизнь, а лучшим экзаменатором — различные споры. Итак, все имение, от и до, было заложено банку, и в течение десяти лет я должна была вернуть залог и проценты. Я не могла продавать ни землю, ни дом, но имущество оставалось за мной. И только. Много ли у меня того имущества?

Как показала ревизия — да. Казалось бы, нищета, жрать нечего, но десять тысяч грошей прямо сейчас стояли на хозяйственном дворе и ждали своего часа. И я допускала, что и еще сокровища, не ведомые пока, прятались где-то. Но для того, чтобы за десять лет вернуть банку долг и не отправиться по миру голой, мне надлежало расшибиться в лепешку.

Какой смысл был столько раз закладывать имение, подумала я, подразумевая не только это свое злосчастное наследство, но и вспомнив классику. А может, весь смысл как раз в том, чтобы переложить на банк ненужное бремя?

Один из моих исполнителей, ангельской внешности и неземного голоса, обладал на редкость крутой хваткой. Он купил в кредит дорогую, но абсолютно неликвидную на вторичном рынке машину, под конец перестал выплачивать за нее кредит — совсем под конец, когда оставались какие-то копейки, и банк забрал у него откатавший пять лет спорткар, избавляя от необходимости продавать его пару лет без успеха. Наш контракт с ним тоже заканчивался — аудитория подросла, предпочтения ее поменялись, и мой певец поделился со мной этой нехитрой схемой. Сказать, что я смеялась тогда и удивлялась его уму, не сказать ничего. И все честно, никакого мошенничества.

Но не была ли эта схема отработана еще в те времена, когда продавали мертвые души?

Что если я смогу оставить себе только самые лучшие земли, а все остальное пусть забирают? Есть граф, который, может быть, к тому времени не проиграется вдрызг, нарвавшись на проезжего шулера, есть барин из Сосновки, который тоже, вероятно, захочет у меня кое-что прикупить. Они ведь не знают, что вместо падкой на платья барышни теперь другая — я, которую сложно взять на испуг и невозможно очаровать римским профилем.

Надо будет узнать у Луки, но так, осторожно, где самые лучшие земли, и обдумать все до конца. Тогда я смогу начать обустройство с участков, которые оставлю себе. Река, мельница и усадьба — небольшой домик, не опустошающий мой карман.

Я услышала короткий крик, но поначалу не придала значения. Может, мышь или кто-то обжегся на кухне. В тот момент я вчитывалась еще раз в договор, пытаясь найти то, что могло бы мне запретить сносить постройки или возводить их заново. Но через несколько минут поняла, что крик был немного не тот, какой бывает от притворного страха или несильной боли.

Так кричат те, кто больше всего боится собственного смертельного страха.

Я устала от бесконечного потока чужих эмоций. Увы, в чем-то классики привирали, и старые добрые времена вовсе не были суровыми и скупыми на выражение отношения к происходящему; попади я в некое подобие Британии, может быть, меня бы встретили каменные джентльмены, но здесь все было словно бы напоказ.

Я почти влетела в коридор, ведущий в комнаты слуг, готовая увидеть что угодно и отразить любой удар, но встретила лишь растерянного молодого офицера и Степаниду, с тихими завываниями валяющуюся у него в ногах.

— Встань, — приказала я, потому что уже догадалась, в чем причина. Урядник, который явился за моим Егором. Которого я даже ни разу не видела.

— Елизавета Григорьевна, — коротко поклонился урядник, не подумав представиться. Я должна была его, конечно же, знать. — Продать мужика в солдаты хотите?

Хочу, да, подумала я, но прежде следует с Егором поговорить. Подобной оперативности я от местного блюстителя порядка — или кем он являлся — не ожидала.

— Помилуйте, барышня! — Степанида, едва успев подняться, бухнулась в ноги теперь уже мне. Синяки на ее лице были все еще слишком явными, и я похолодела, вспомнив угрозы доктора. Мог ли он уже озвучить свои подозрения этому пареньку? — Пощадите, да за что мне, чем я вас прогневала, в солдатках-то ходить?

— Встань и пошла вон! — повторила я. Степанида отползла, подниматься и не подумала и продолжала тихо нудеть и растирать фальшивые слезы. Я когда-нибудь от кого-нибудь увижу искренность или мне так и предстоит до конца моих дней наблюдать этот поганый театр?

Уряднику было плевать на мои взаимоотношения с крестьянами. Я указала ему на господские комнаты — на тот самый зал, куда приходили просители, пусть пока был один — графский приказчик, но и остальных, наверное, принимали там, и сама вышла следом за ним.

— Отчего решили продать, Елизавета Григорьевна? — с любопытством спросил урядник. — Рекрутов уже набрали, цену за него сейчас большую не дам. Грошей сто двадцать, не лучше ли погодить? Осенью продадите дороже.

Я села, испытав некое смущение за свой вид. Только урядника мое завалящее платьишко не беспокоило ни капли. Он уселся напротив и выжидательно на меня посмотрел.

— Не столько нужда причиной, сколько дрянной норов его, — поморщилась я. — Чаю хотите?

— Не откажусь, — улыбнулся урядник. — Это он так жену лихо отделал?

Я кивнула.

— Не одну ее. Он и сестру ее чуть не покалечил. Одного Кузьму боится, так это не дело вовсе. — Я озиралась по сторонам: где хоть какой колокольчик, чтобы вызвать прислугу? Или мне надо крикнуть на весь дом? Но урядник выручил, сориентировался быстрее и протянул мне небольшой увесистый металлический квадратик. Если бы не помощь, я в жизни бы не догадалась, что это за предмет, а так я постаралась не вздрогнуть, когда колокольчик издал громкий и ясный звук. — Сто двадцать грошей меня, конечно же, не спасут, но хотя бы уберегут от утраты двух баб. А то и до драки дело дойдет.