Я решительно запихала шубу в сундук, захлопнула крышку, взяла писчие принадлежности и свой список и отправилась в дом.

Авдотья была занята переноской продуктов — мне показалось, Анна недолюбливала ее и гоняла особенно лихо, — и при моем появлении зыркнула на меня крайне недоброжелательно. У меня не было никаких сомнений, что остальные бабы уже в курсе моих финансовых схем, но их платья барышни никак не касались и предстоящая продажа не трогала. К Авдотье же я, подумав, решила в ближайшее время не поворачиваться спиной.

Я вернула на место чернильницу и ручку, посмотрела на свои перепачканные руки — писать пером оказалось делом, мне непосильным, — спрятала подальше список и пошла к Степаниде.

Просила Авдотья Луку подправить дверь или мне она соврала, или Луке было не до того, но дверь все так же не закрывалась, и я, подходя, уже решила, что Степанида воспользовалась моментом и сбежала. Но нет, она лежала в кровати, раздетая, в одной рубахе, и когда я вошла, попыталась приподняться, но я ее остановила.

— Лежи. Говорить-то ты можешь. Язык твой бесстыжий, — с порога начала я.

— В чем я провинилась, барышня? — плаксиво спросила Степанида. — Вона, Авдотья даже платье отобрала. Разве дело? Муж мой там, а я здесь…

— Ты почему сказала доктору, что я тебя бью? — перебила я. — Зачем врешь? А если я тебе за то плетей прикажу всыпать? А если отцу Петру скажу?

— Я?.. — Степанида приподнялась, причем без особых трудностей. Притворяется, дрянь, может, доктор и прав и плети не помешают? — Да как же, барышня, кормилица, да я же ни слова плохого не сказала! Да за что?

Лжет или нет?.. Была бы я наивной и глупой, сказала бы как отрезала: нет, говорит чистую правду. Но я давно растеряла иллюзии насчет человеческой натуры, и широко раскрытые глаза, губки буквой «о», задрожавшие и побелевшие, испуг на лице, удивление и обида убедить меня в игре не могли.

— Выходит, доктор соврал, — с усмешкой покивала я. — Ну что же, раз он по своей воле меня оговорил, надо к судье ехать. Собирайся.

Степанида села, вцепилась в драный плед, видимо, бывший барский, заменявший ей сейчас одеяло. Ослушаться моего приказа напрямую она не могла, но потянуть время — запросто.

— Что смотришь? Пусть судья разбирается, ты ему сказала такое или доктор сам на меня поклеп возвел.

Степанида молча заплакала. Я наблюдала за ней, и в сердце у меня не екало ничего похожего на жалость. Змеиный клубок в шоу-бизнесе? Добро пожаловать на реалити-шоу «Помещица», никакого сценария, самые невероятные события и люди, чье поведение не предсказать ни одному человеку нашего времени. Приз победителю — десять тысяч грошей.

— Отпустили бы вы меня, барышня, — опять завела свое Степанида. — Я хоть перед отцом Петром чем хотите поклянусь — не возводила поклепа. Не ведаю.

Мне и самой не очень-то выгодно было выносить эту сплетню на суд. Я сомневалась, что судья не придет к шикарному выводу — что это не оговор вовсе, а правда, и не присудит мне неподъемный штраф. Возможно, доказательство здесь тем весомее, чем больше народу его твердит. Так рисковать я не собиралась.

— Не ты. А кто тогда?

— Знать не знаю, барышня. Спрашивал господин доктор, про то врать не стану. Только я не сказала ему ничего. Сказала, что корова лягнула, а он не поверил, ну я и молчала. Чтобы жена да на мужа донесла, где видано такое? Да и вас что вдруг взяло? Не до смерти же…

Она свесила ноги с кровати, начала пальцами расчесывать волосы и заплетать косу. Я поморщилась, сама не знала чему, вздохнула.

— Твой брат приходил, — как бы между прочим бросила я. — Спрашивал о тебе.

— Брат, то уже не власть мне. Я жена мужняя.

— А кто над твоим мужем власть? — уточнила я.

— Вы, барышня. Кормилица и благодетельница. Отец Петр все за вас велит Премудрейшего молить.

Да, плохо вы, милые, молились, неискренне, раз Премудрейший в мудрости вашей барышне отказал. А может, наоборот, слишком истово, вот теперь нет вашей барышни — есть я.

Я развернулась и вышла. Пусть считает, что ее последние слова меня тронули — я же пока постараюсь, если смогу, конечно, выяснить, кто меня оговорил и, главное, для чего. Какая-то цель у него была, и пока у меня было одно объяснение: доктор сам так решил в надежде, что барышня достанет из-под матраса двадцать грошей. Так уже было? Судя по реакции Степаниды, или я прочие разы молчала, или действительно лупила ее, или дела доктора так плохи, что он решил поискать новый источник дохода.

Коридорчик был темный, в конце него кто-то стоял. Я чуть прищурилась — Лука? Нет, не Лука. Молодой еще мужик, лет тридцати, плечистый, с окладистой бородой, впрочем, борода тут была приметой времени и сословия.

— Тебе чего? — я вскинула голову. Егор? Пришел за женой? Стоит и мнется.

— Барышня, вы Егора в солдаты продать хотите? — не дожидаясь, пока я подойду, на выдохе начал мужик. — Я пойду, продайте меня. Мочи моей нет больше.

— Что это? — Легкая нервозность моментально прошла, как только я поняла, что это не буйный муж. — Пахать да сеять мочи нет?

Мужик нависал надо мной, картинно несчастный. Мне показалось, от него даже пахло чем-то вроде дрянной браги. Я поморщилась.

— Если ведана смерть, так пускай, — сплеча рубанул мужик. — А то вы сами не знаете. Авдотья сказала, вы чуть к Пресветлому престолу ночью не предстали, я вон чуть не потонул. Не могу ждать, — и он ударил себя в грудь кулаком. Или они здесь все нездорово эмоциональны, или он и в самом деле в отчаянии. Федот, раз он чуть не утонул — это Федот.

— Глупости не болтай, — осекла я. — Мало мне — бабы-дуры, так ты еще. Иди работай.

Я махнула рукой — дай пройти. Федот посторонился, но горячо зашептал мне вслед:

— Продайте, барышня. Жизнь не мила. Кабы, как я говорил, назад не повернули, так могли бы ведьмину слову сил не давать.

— Что?..

Федот посмотрел на меня так, словно обвинял в чем-то серьезном.

— Дак как же, барышня. Ежели ведьмину слову как есть не последовать, можно силу ему не дать. Так-то оно как бабка надвое скажет, то ли исполнится, то ли нет, а вы мне — поворачивай, поворачивай. Приказали, а мужику-то барышне перечить негоже.

Я перестала что-либо понимать.

— Я воды наглоталась, Федот. Плохо помню, что было, не понимаю, о чем ты. — И умерь пыл, неприятно. — Куда поворачивай, что я тебе приказала?

Федот вздохнул. Если он и не поверил, то возражать и сейчас не осмелился.

— Ох, барышня, лучше бы мне молчать тогда, — с болью проговорил он. — Мы же с вами, как в лесок въехали, Моревну клятую видели. А она нам — коли не повернете, мертвыми быть. Вы и испужались, руками на нее замахали и мне сказали немедля домой вертаться. А как въехали на мост, тут-то он и не выдержал. Только ежели вы не помните, не стоило мне говорить, тоска будет, как и моя, вас-то вон, помнить такую страсть Преблагой отвел…

Федот бормотал, нес какую-то чушь, как блаженный, тряся руками, а я отступила на шаг в полном шоке. Мы не доехали до банка? Я не оформила имение в заклад и никакой кошель я не теряла?..

Но где тогда, черт меня побери, мы шлялись столько времени, что ни у кого сомнения не возникло, что я успела добраться до города и решить все дела?..

Я втолкнула Федота в первую попавшуюся комнатку. Хорошо иметь власть, которой никто не осмелится воспротивиться. Впрочем, до поры, потому что сейчас тот же Федот напуган, но что будет, когда он решит, что я ему первый враг?

— Говори, — приказала я. — Все как есть, с самого начала. Все с самого утра рассказывай, коли помнишь.

Федот поднял на меня затравленный, абсолютно не понимающий взгляд. Даже если он пострадал от падения в реку серьезнее, чем все считали, и были кислородное голодание и ушибы мозга — это не объясняло ужас и отчаяние в его глазах.

И я, уже зная от разных людей, насколько ведьма — опасный противник, тоже начала впадать в панику.