Еще он наказал им заботиться друг о друге и помнить, что Бог всегда с ними. Время пролетит незаметно: не успеют они оглянуться, как все вместе уже будут праздновать Рош ха-Шану.

От его твердой уверенности на их лицах расцвели улыбки. Осеняя поцелуями глаза и лоб дочери, он, должно быть, подумал про себя, что, когда увидит ее в следующий раз, ей будет уже 17.

На сей раз предстояло ехать не на автобусе. Это была последняя группа – почти 40 юных женщин, их запихнули в грузовик вместе с багажом. Бела помог дочери с племянницей забраться в кузов и поцеловал на прощание. Оттуда до Попрада чуть больше ста километров. Чтобы укрыться от ветра, они присели на корточки под бортами.

Среди съежившихся в кузове была 18-летняя Линда Райх, которая «беззаботно отдыхала с семьей после ужина», когда «в дверь забарабанили гардисты».

Ошарашенные внезапным вторжением в спокойствие вечера, ни родители Линды, ни она сама не понимали, что происходит, «но гардисты сказали нам: „Мы забираем вас на работы в Германию, вы сможете помочь своим семьям, оказать им поддержку“».

Линда была еще совсем юной, она ответила:

– Это чудесно, здесь дела уже хуже некуда.

У Райхов не хватало ни денег на еду, ни дров для обогрева дома. Ее братья подрабатывали на фермах, но евреям трудно было получить хороший заработок, да и прошедшая зима выдалась суровой. Как и большинство девушек в кузове грузовика, Линда думала, что обязана помочь семье, и поездка сейчас на работы – тот минимум, который она в силах сделать для них.

– Мы сможем высылать домой деньги, – говорила она сидящим рядом.

Магдушка и Нюси молчали: деньги и еда – не то, в чем нуждались их семьи. Грузовик трясся по немощеной дороге в Попрад, в темноте натыкаясь на выбоины, и девушки в кузове то и дело валились друг на друга. Приехали они уже за полночь.

В этом месте нашей истории нам придется домысливать, поскольку единственное имеющееся у нас свидетельство – бумажный документ, список всех девушек в эшелоне, датированный 24 марта 1942 года. Этот документ хранится в архиве иерусалимского Международного научно-исследовательского института холокоста Яд Вашем. Пожелтевшие от времени страницы с завернувшимися уголками столь хрупки, что прикасаться к ним разрешено только в белых перчатках. Там имена. Дети оставшихся в живых могут найти имена своих матерей, а родственники погибших – имена своих загубленных теток, сестер, кузин.

Воспоминания об этих казармах, о «лагере Попрад» в лучшем случае смутны. Некоторые женщины не помнят, что вообще там были, – потрясенные тем, как их вырвали из дома, заставили спать на полу или на подвесных самодельных койках, кормили минимальными порциями еды на грани голодной смерти, держали под надзором военной полиции. Все это не отпечаталось в каталоге тех ужасов, которые им еще предстояло пережить. Дни в казарме – утраченный эпизод, реже всего упоминаемый в устных свидетельствах. В туман забвения канул и сам процесс того, как список их имен печатали на пишущей машинке. Никто из уцелевших, с кем мне доводилось беседовать, этого не помнит.

Возможно, список составлялся перед раздачей бобов на ужин или еще раньше, днем, когда девушек выстроили в шеренгу для – как тут же выяснилось – строевой муштры. Так или иначе, это – документ исключительной важности, ибо без него мы никогда не узнали бы имена девушек из первого транспорта и они затерялись бы в истории навеки. Подходили они к столу уже в Попраде и называли свои имена, или же список составлялся на основе списков из их родных городов – машинописных из Прешова, Бардеёва и Гуменне и рукописного из Стропкова – нам это неизвестно. Как бы то ни было, 24 марта 1942 года вся информация была собрана в единый документ на 34 страницах. Печатали его явно после прибытия последней группы, в состав которой входили Магдушка и Нюси Гартманы вместе с Линдой Райх.

Вообразим себе стол с черной металлической машинкой «Мерседес» или, может, «Эрика». Печатающий сидит, выпрямив спину, весь собранный; слева от него – чистые листы бумаги, а справа он будет складывать готовые страницы текстом вниз. Первым ударом по клавише он отпечатывает номер первой страницы – 1, а потом набирает заголовок – Soznam darujúcich zmlúv.

Тут нужно сделать паузу и обратить внимание на фразу Soznam darujúcich zmlúv, которая означает «Список безвозмездных контрактов». Словацкие руководители не хотели, чтобы кто-нибудь прознал об использовании рабского труда, и официальная версия состояла в том, что девушки – это контрактные работницы-добровольцы, которые «безвозмездно выделяют» свое время для работы на правительство. Это позволяло правительству обойти незаконность депортации евреев.

Следующая строчка – Tábor Poprad, «Лагерь Попрад».

Далее печатающий устанавливает на каретке равные отступы и размечает таблицу – набирает заголовки колонок в верхней части страницы, затем выделяет их сплошной чередой нижних черточек. Все весьма эффективно и профессионально.

«Номер». Отступ.

«Фамилия, имя». Отступ.

«Год рождения». Отступ.

«Город». Отступ.

Таблица готова к заполнению.

Составлявшие список поначалу, похоже, придерживались некоей организационной модели. Первая девушка, Злата Кауфманова, – из села Малцова, за ней – две сестры из Беловежи, от которой до Малцова – пара километров. Большинство имен на первой странице – из городков, расположенных в 20–30 километрах друг от друга, неподалеку от польской границы и от Бардеёва с его фальшивой эпидемией тифа. На следующих страницах уже начинают закрадываться несоответствия. Иногда имена подруг или двоюродных сестер стоят в списке рядом, а иногда – нет. Там есть целые страницы с именами исключительно из Гуменне или из Прешова, и вдруг среди них оказывается непонятно откуда взявшаяся девушка из деревеньки, до которой полдня езды. Линда Райх, прибывшая только что, стоит в середине списка под номером 582. Отсюда мы можем заключить, что нумерация не зависела от порядка набора. Некая система составления подразумевалась, но строго ее не придерживались, и это объясняет, почему Дина Дрангер стоит далеко от ее кузины Эрны, в то время как Адела – рядом с Эдитой и Леей.

К восьмой странице печатающий внес в список уже более 200 имен.

Текст на этой странице расположен слегка косо, словно бумага соскользнула по копирке, когда печатающий торопливо всовывал в машинку новую пару листов, ставил номер страницы, возвращал каретку, устанавливал равные отступы и потом выстукивал по клавишам: T-á-b-o-r-пробел-P-O-P-R-A-D, возврат каретки и подчеркивание: _ _ _ _ _ _ _ _.

Вверху страницы под номером 211 значится Леина подруга Анна Гершкович, та самая рыжеватая блондинка с нежными кудряшками и взволнованным взглядом. За ней идут наши польки-беженки, сцена с которыми выглядела, должно быть, примерно так:

– Фамилия?

– Д-р-а-н-г-е-р-о-в-а.

– Имя?

– Э-т-е-л-а.

Почему Эрна назвалась Этелой? Ошиблась от растерянности или сознательно взяла псевдоним? Нам неизвестно.

– Год? Когда ты родилась?

– 1-9-2-0.

– Город? – печатающий бьет по клавише отступа.

– Гуменне.

Печатающий меняет регистр и бьет по «двойке», чтобы поставить знак ударения[30], но литера заедает, и отпечатывается «2». Однако человека за машинкой это, похоже, мало заботит.

– Следующая!

Эрна Дрангер отходит в сторону.

На ее место встает Рена и, следуя примеру своей лучшей подруги, называет себя прозвищем:

– Рифка Корнрайх.

Смена регистра срабатывает на этот раз как надо, и, когда Рена говорит, что она из Гуменне, над последней буквой появляется аккуратный знак ударения, прежде чем лист сместится на еще одну строку вниз.

Следующая строчка. Следующий номер.

Лист постепенно ползет вверх.

Следующая строчка. Следующий номер.

Лея подходит к столу 236-й. Эдита – 237-й. Адела Гросс – 238-й.