– Убирайтесь прочь из моей деревни, ублюдки! Гады паршивые! Партизанское отродье! – надрывался мужичок и тряс перед носом Шбланке побелевшим кулаком, словно цепная собака, что лает до срыва связок, но не может дотянутся и цапнуть.

– Успокойтесь. Давайте все об…

– Я сказал, пошли прочь, пока мы вас топорами не порубили! Верните все, что отобрали у моих людей, и проваливайте, – зашипел бесноватый, видно, устав кричать.

– Не отбирали – это добровольное пожертвование – вклад в…

– Да…да…Проваливайте! Катитесь восвояси! Вам здесь не рады! – заклокотала – заподдакивала стайка крестьян позади мужичка. Разве не эти же самые люди пару часов назад кричали «Да здравствует народная армия!» и обсыпали товарища Шбланке овациями?

– Клянусь Богом, если вы сейчас же не свалите из моей деревни, мы вас всех на кол насадим, подонки краснозадые!

На сей раз дядя Чаби решил проигнорировать истерики оппонента и обратиться напрямую к местным, но и этот шаг оказался безуспешным: чайки уже подхватили вкусное ругательство старика, и стали забавляться, выкрикивая его на все лады и голоса в ответ на каждое его слово.

– Что произошло? – тихо спросил Аминьо, у находящегося теперь рядом с ним Марко, – Я думал, местные готовы нам помочь.

– Были готовы, – развел руками паренек, – пока не объявился этот тупорылый осел – кажется, он у них тут главный. Теперь вот – сам видишь…

– Вижу… И что будем делать?

– Да, черт его знает! Все надежды на то, что Лан все-таки сможет уладить конфликт…

«А разве на это еще есть надежды? Ясно ведь, он проиграл в этой словесной баталии», – подумал Аминьо про себя, но вслух говорить не стал, опасаясь, что Командиру Хунахпу не по душе придется его пессимистичный настрой.

– Как тебе это нравится, каудильо? – послышался рядом шипящий от злости голос Хорхе, – Мы за них кровь проливаем, а они нас вон как кроют! Да еще и угрожают!

– Не нравится, – тихо отозвался Командир, не отрывая обеспокоенного взгляд от своего брата. Тот с хладнокровием принимал на себя очередной шквал ругани, – Они напуганы. Скорее всего, военные где-то поблизости, вот они и боятся, что если сейчас помогут нам, то завтра нагрянет армия и расстреляет всех за пособничество.

– Да, так уже на моей памяти случалось, – подтвердил Марко, – когда я еще был в команде Фернандо. Армия выслеживала нас по пятам и жестоко расправлялась со всеми, кто отваживался встать на нашу сторону.

– Эти не отважатся, – удрученно пробормотал Эльчито.

– Трусы поганые! – снова зашипел Хорхе, – Только и умеют, что на словах пыжиться! На кол они нас посадят! Ха! Может нам самим перестрелять всех этих гадов за трусость, предательство и пособничество военным?!

Командир кольнул его быстрым осудительным взглядом, но промолчал.

– Ну ладно, если не хочешь всех, каудильо, то нужно хотя бы этого ублюдка-перфекта шибануть, – настаивал Хорхе.

– Он не перфект, а синдика6, – медленно поправил его индеец.

– Какая, к чертям, разница?! Он же настраивает деревенщин против нас!

– Есть разница. Он – персона народоизбранная, а не назначенная сверху.

– И что из этого?

– А то, что мы должны уважать выбор народа. В конце концов, мы ведь боремся за их права.

– И что ты предлагаешь? Сдаться и уйти с поджатыми хвостами, только потому, что эти мрази выбрали привычное спокойное рабство, вместо борьбы? Только потому, что они выбрали сторону армии угнетателей, а не нашу? Мы не должны капитулировать! Иначе, революции конец, каудильо!

– Мы и не будем капитулировать… Просто было бы лучше сейчас обойтись без резни, – он указал на брата, – У него есть шанс все по-хорошему уладить, поэтому подождем.

– Что-то пока я не вижу, чтобы у него получалось, – фыркнул Хорхе.

– Для брата сейчас главное заставить этого типа слушать… Старик не сможет долго распыляться в том же духе, устанет, притихнет. Без своего лидера и остальные угомонятся. Вот тогда и посмотрим кто кого.

– А если, устав распыляться словесно, они решат напасть.

– Нападут – значит, поплатятся. Но мы первыми нападать не будем. Это не военные, а крестьяне.

– Это – предатели.

– Пока еще нет, – помотал головой Командир, – Но пушки держите наготове, – окинул взглядом всех стоявших рядом с ним бойцов, заметил подошедшего Аминьо, подозвал его пальцем к себе.

Он сразу подтянулся, нервно сглотнул, протиснулся между Марко и Хорхе:

– Да, Командир?

Индеец наклонился к самому его уху.

– Где Чаби?

– Не знаю. Я помогал ребятам с погрузкой и не видел, куда он ушел. Думал он здесь, с вами.

Командир недовольно поморщился.

– Минко, найди его, – попросил он шепотом, – Нечего моему сыну тут шататься одному, когда у местных такой настрой. А когда найдешь, возвращайтесь с ним в лагерь, ясно?

– Да. Но почему, Командир?

– Если начнется заварушка, я не хочу, чтобы Чабио здесь находился.

– Может, все еще обойдется? – с надеждой спросил он.

Командир снова взглянул на своего брата – отважного бестиария, наконец перенявшего инициативу и начавшего метать дротики благоразумных слов в освирепевших тварей…

– Может и обойдется. Но я не хочу рисковать. Уведи Чаби.

– Слушаюсь, Командир!

Найди его – уведи его- Командиру легко говорить! А вот он ни сном, ни духом, где теперь искать мальчишку. И уж тем более, он понятия не имеет, как заставить Чаби вернуться в лагерь. Он слишком хорошо знает своего друга. Да стоит мальцу только услышать, что тут что-то без него затевается, и шиш два он согласится уйти в лагерь! Может схитрить? Наплести что-нибудь в духе «если сейчас же не смоемся, нас заставят грузить еще одну повозку»…Или нет, лучше сказать: «Враг приближается. Нужно предупредить об этом оставшихся в лагере» – тогда он точно согласится. Вот только нужно его найти…

Он вышел на ту улицу, где по лживым уверениям Тобо, малец якобы зажигал с его красоткой, встал, осмотрелся, озадаченно сковырнул носком ботинка втоптанный в пыльную дорогу бычок самокрутки – из тех, какими частенько баловался его друг…Определенно, Чаби здесь проходил. Вот и свежие следы от его сапог – на пару сантиметров больше его собственных – без разбору: по дороге, по кочкам, по лужам – отпечаток ребристой подошвы в чавкающей грязи – свернул с дороги к одному из самановых домиков. А вот и другой след – маленький, изящный, женский с круглой ямочкой от каблучка… Диковинным узором – перемежение его следов, ее следов – в беспорядочном кружении, в истаптывающем друг друга путанном свиле, в таинственном вальсе… И – нет, не врал ему Тобо – взбудораженное воображение уже вырисовывает их тела, впившиеся друг в друга судорожным объятием страсти, вырисовывает их губы – мягкие и податливые как необожженная глина – слившиеся, слипшиеся друг с другом вкусом горькой помады и сладкой слюны, и закрывшиеся от блаженства и стыдливости глаза Чаби, и его ладони, рыскающие на ощупь по ее талии, спине, бедрам…И кружатся –кружатся семинильные шажки обоих – то отступая, противясь, то уступая, поддаваясь, а потом тонкой вырвавшейся из круговорота змейкой, убегают к порогу домика.

Он замер, ошеломленно всматриваясь в эти улики еще не измены, но уже обмана, и где-то внутри него вспыхнул мучительный обжигающий огонь – нет, еще не ревности, но уже обиды! Как он мог! А еще лучший друг, называется! Отвернуться не успел, а этот «лучший друг» – этот сопливый малец уже закрутил с его женщиной! Ладно, пусть пока еще не совсем его… Но ведь все шло к этому! И ведь он нарочно – на зло ему – из зависти! Гаденыш!

Нет, постой… Не стоит накручивать и придумывать. Это всего лишь следы на дороге. Они ничего не доказывают. Ничего. Ничего, кроме того, что они вдвоем зашли к ней в дом… И разрываемый на части дурными мыслями и надеждой на то, что они не оправдаются, он подошел к грязному мутному окошку, прильнул к нему лицом, да так и остолбенел… Там в глубине – в самом углу темной комнатки, сквозь толщу пыли и пелену легкой занавесы, как в туманной дымке тревожного сна, он различил их слившиеся силуэты… Увидел острый профиль лица Чаби и ее растрепанную головку, маячившую из стороны в сторону в тщетных попытках увернуться от его настырных губ. Точно маисовое зернышко, выскальзывающее из прожорливого птичьего клюва… Судорожные рывки ее изящного тела, угодившего в западню его крепких рук – бессильное сопротивление прижатой к стене жертвы. Теперь никаких сомнений! Он…Он ее…Подлец! Мерзавец! Скотина!