– Хок, ты слышишь меня? Хок, ну давай ответь, – призывает гость, легонько похлестывая отца по щекам.

Мальчик запирает входную дверь, возвращается к столу, садится, положив ружье рядом с собой на столешницу – так, на всякий случай… Потом склоняется к своей книге, пробует вновь сосредоточиться на чтении…

– Давно он так лежит? – спрашивает гость.

– С тех пор, как вернулся и сообщил о ее смерти, – отвечает мальчик, вчитываясь в понравившуюся фразу: «Как ненависть может быть повышена до принципа справедливости, до просвещённого духа требований, когда становится ясно, что зло есть везде, и оно опирается на основания, выходящие за рамки индивидуальной воли и ответственности?».

– И что, вообще не встает?

– Только покурить и по нужде.

«… и оно опирается на основания, выходящие за рамки индивидуальной воли и ответственности»… Что бы это могло значить? – думает мальчик, – Что-то важное…ключевое…

– Он пьет?… В смысле, алкоголь? – снова отвлекает его гость.

– …В первый день вернулся с бутылкой… Потом хотел, чтобы я ему еще раздобыл, но я отказался. И его не пустил.

– И правильно сделал, молодец, бесенок…

– Но он что-то еще принял…

– Что именно?

– Не знаю… Какой-то порошок…

Гость вскидывает на него настороженный взгляд, потом снова поворачивается к индейцу.

– Хакобо! Хок! Ну, давай, черт тебя побери! Посмотри на меня!

В ответ раздается глухой стон, невнятное бормотание, в котором мальчик с трудом узнает голос отца.

– Бесенок, а он хоть раз ел за эти дни? – снова спрашивает гость.

– … Он…

Фраза крутится в голове мальчика, не давая покоя. «… опирается на основания, выходящие за рамки индивидуальной воли и ответственности …» – черт! Что стоит за этим?! Что еще за основания?– думает он, – «Какая странная формулировка, будто нарочно усложняющая суть и смысл – простую и даже примитивную мысль. Зачем так вымучивать? Или есть что-то глубже? Все сложнее, чем кажется?»…и тут вспоминает, что не ответил на вопрос гостя, – Мне иногда удается насильно впихнуть в него пару ложек…а так… «…за рамки индивидуальной воли… Как может ненависть быть неличной?»… Нет, – говорит он, потом захлопывает книгу и откидывается на спинку стула. Поняв, что ему все равно не дадут должным образом сосредоточиться, он решает понаблюдать за происходящим в доме.

–Хок, ну ты что?! Кончай это! Давай, поднимайся! Будь мужиком! – гость хватает лежащего за грудки, несколько раз грубо встряхивает

– Убирайся отсюда, Тито, – хрипит слабый безжизненный голос.

– Вот как? Убирайся? И это после стольких лет дружбы?! – возмущается гость.

– Оставь меня в покое…

–Тогда не веди себя как ребенок! Тебе вообще не стыдно, что твой сын вынужден кормить тебя с ложечки?! А?! Хок, ты же всегда был вождем, лидером… А теперь в кого превратился? Тряпка – тряпкой! Смотреть тошно! – и гость демонстративно сплевывает на пол.

– Вот и не смотри. Убирайся, – индеец отворачивается от пытливых глаз гостя, устремляет взгляд в стену, такую серую, ледяную, покрытую сетью трещин, которые в тот же миг отражаются на нем как на поверхности зеркала, вспарывают морщинами сухую обветренную кожу, раскалывают лицо, словно каменный бюст, разрывают рот мучительным спазмом, высыпая из него ошметки раздавленных фраз: – Я люблю ее, Тито… Ты это понимаешь?! Нет… Нет, ты не понимаешь, и никогда… А я.. Я не могу без нее! Она – все! Слышишь! Как я без нее?!

– Тише, Хок…Тише. Я знаю, как ты ее любил… Знаю, какого тебе сейчас…Но нужно быть сильным. У тебя вон, сын остался. Хоть о нем подумай! – взывает гость.

– О нем…? – рыдания теперь зазвучат отрывисто, будто поперхнувшись горькими усмешками, – Посмотри на него… Думаешь, я ему нужен? … Сын… Знаешь, что он мне сказал? Знаешь, что сказал мне этот щенок?! Он сказал, что это все моя вина! Что это я ее заставил… я ее прогнал из дому!

– То есть? – настораживается гость.

– Так все и было, – подает голос мальчик, – Последний раз, когда я ее видел. Год назад. Они велели мне идти во двор, а сами заперлись в доме. Но я слышал, как они ругались, как кричали друг на друга. Мама не хотела его куда-то пускать. А он рассердился, назвал ее шлюхой и выгнал из дома.

Гость бросает на него смущенный взгляд, будто извиняясь за то, что невольно стал свидетелем подобных слов, но что-то острое во встречном взгляде этого ребенка (а теперь он отнюдь не кажется ему ребенком) заставляет его поежиться и тут же отвернуться.

– Не надо так, Бесенок…, – шепчет гость, – Ты что-то не так понял…

– Все я правильно понял.

– Ладно, давай… Давай пока не будем… Что бы там ни было, сейчас нам нужно привести твоего папу в чувства. Сходи-ка, принеси чистой воды.

Мальчик молча поднимается, берет из-под стола кастрюлю, убегает во двор, к колодцу, и вскоре возвращается назад с полной до краев.

– Хорошо. Теперь поставь на огонь, и высыпь туда вот это… – гость извлекает из кармана мешочек с какой-то сушеной травой, передает его в руки мальчика. Тот недоверчиво приглядывается к подозрительной смеси, берет щепотку, подносит к носу… Запах кажется ему знакомым.

– Что это? – спрашивает он, ставя кастрюлю в очаг, и разжигая под ней огонь.

– Да так, одно снадобье. Поможет привести твоего папу в чувства. Действенное средство. Как раз на случай вот такого состояния. Выпьет его и будет как новенький, вот увидишь, – улыбается гость.

– Покажи потом, из чего его делать, – просит мальчик, и в его равнодушном ко всему происходящему взгляде вдруг вспыхивает искорка живого энтузиазма. Он еще раз принюхивается к сушеному травяному сбору, высыпает его в воду, помешивает, заворожено наблюдая за свилем вскружившихся на поверхности щепочек, потом снова поворачивается к отцовскому другу, – Покажешь?

– … Интересуешься ботаникой? – удивляется гость, – Правильно. В растениях заложена великая сила. Есть вот такие травки, которые в чувства приводят и силы придают, а есть и те, которые наоборот разум и волю отбирают. Выпьет человек такую и будет как зомби. Похоже, это и сделал твой папа. Но мы все исправим.

Мальчик горячо кивает головой:

– Да, да…Я читал о таких растениях в одной книге, но там было мало информации. Здорово, если сможешь мне все подробно рассказать и показать. Покажешь?

– Почему бы и нет? Если пообещаешь использовать все только в благих целях…

– Конечно!

– Тито, что ты делаешь…? – вяло бормочет индеец, – У него итак голова черт знает, чем забита, а ты его еще этому учить собрался.

– Пусть учится, раз есть желание, – возражает гость, – нет таких знаний, которые были бы лишними. Ты сам так когда-то говорил, – он поворачивается к мальчику, – Приходи ко мне, как будет время, бесенок, я тебе все расскажу и покажу. У папы потом спросишь, он объяснит, как и где меня найти. Я многому могу тебя научить. Не только ботанике и химии, а вообще… многому.

– Я хочу знать все.

– Ну, ты уж прям сразу «все»! Все только одному богу известно!

– Нет никакого бога! – резко заявляет мальчик, – Бог – пустая иллюзия. Религия – это сбруя, с помощью которой диктаторы всегда управляли массами. А вера в чудеса – шоры, ограничивающие наш разум.

Гость покачивает головой, усмехаясь и украдкой, с удивлением и сомнением косясь на мальчишку:

– Ты это где вычитал?

– В истории народов земли – в истории нашего народа. И я это не вычитал напрямую. Я пришел к такому мнению.

– Если это твое собственное мнение, тогда хорошо…Я всегда так считал: не важно, во что ты веришь или не веришь – главное, что ты сам пришел к этому, своим умом, своим опытом, а не тупо следовал в стаде за пастухом… Понимаешь меня?

– Да.

– Ты очень смышленый малый, – он тяжело вздыхает, – Ладно. Потом об этом поговорим. Что там наше зелье? Закипело?

– Да.

– Зачерпни кружечку и неси сюда.

Мальчик охотно выполняет поручение гостя, присаживается рядом, наблюдая, как этот человек несколько минут упорно дует на поверхность коричневатой густой жидкости, потом подносит кружку к сухим искусанным губам отца.