Тем временем странный оратор все говорил и говорил… Он говорил о землях, которые принадлежали предкам местных жителей и должны были принадлежать их детям, если бы их не отняли чужеземцы; о культуре и традициях, которые эти чужеземцы растаптывают, уничтожают; говорил о беспардонности прошлого правительства, о достижениях революции, а так же об ее ошибках и печальных последствиях, и о том, что это не повод отчаиваться и прекращать борьбу; говорил о правах, которые нужно отстаивать, не смотря ни на что, но смотря в глаза своих детей, ведь им предстоит жить в этой стране; говорил о свободе, свободе, свободе… – и все эти речи никак не увязывались в моем сознании с этим бледным «чужеземным» лицом. Разве он не видел себя в зеркале, чтобы говорить такое? Какое дело было ему, бледнолицему, до их – индейской независимости? На мой сторонний взгляд, это выглядело полнейшим издевательством. Но, судя по всему, местных это нисколько не смущало, и по собравшейся толпе, как раскаты грома, все чаще и все громче начинали прокатываться возгласы одобрения. Тем временем, бледнолицый оратор все говорил и говорил: о гордости местного народа, которая должна проснуться; о рабстве, которое им цинично навязали; о том, что если они, поднимут голос, заявят о своих правах – не поодиночке, а все вместе…

– Гляди-ка, поползла зараза красная…– раздалось позади меня хриплое ворчание, – Почувствовали волю, и начали плодиться, как мухи в дерьме.

– Он из профсоюза?– другой голос, тоже шепотом.

– Нет, никогда его раньше не видел. Скорее всего, одиночка… Коммунист вшивый! – послышался смачный плевок.

Я обернулась, но увидела за спиной лишь раскуроченную телегу. Наверное, говорящие находились прямо за ней.

– Коммунистическая партия все еще считается незаконной.

– Ха… Это пока. Поверь мне, все движется к тому, что скоро эта мразь переберется в парламент. Перерезать бы их всех, пока не поздно.

– Хм… Этот тип белый. Неплохо бы знать, кто он. А то так можно и влипнуть. Ну там, дипломатический скандал и прочее…

– Знаешь, какого скандала следует бояться? Того, который устроит нам Грауз, когда узнает, что прямо у нас под носом какой-то придурок взбаламутил рабочих. Нет, нельзя это так оставлять.

– Не знаю… даже не знаю… Будь он черномазый, тогда да. Но белого.

– Это он-то белый? Красный он! А они все на одно лицо. Да и кто узнает? Это опасная страна, приятель. Тут постоянно кто-то кого-то мочит. Пошли.

Вот тогда… Именно тогда мне и стоило оставить все как есть, не ввязываться, развернуться и уйти. Тогда еще можно было обыграть судьбу. Изменить итог этой партии. Может даже почувствовать себя победителем ,или, по крайней мере, быть достойным игроком… Если бы не одно «но». Я могла видеть и предугадывать происходящее лишь на шаг вперед, в то время как она уже видела все до конца, уже ликовала и злорадствовала, втаптывая меня в грязь, уже плевала на мою могилу… Я могла считать, что поступала правильно, хотя, по сути, всегда поступала так, как хотела. Я могла выбирать, но не сумела сделать другой выбор. Не сумела оставить все, как есть, не сумела развернуться, уйти… Не сумела я стать тем, кто узнал и промолчал. Не сумела, и мысленно похвалила себя за геройство. А ведь, возможно, уже тогда – это был мой последний шанс…

Я притаилась за телегой, чтобы они, проходя мимо меня, не заметили, а потом пошла следом. Эти двое: оба огромные как быки, гладковыбритые, скуластые, с обветренной, загрубевшей кожей, отличимые друг от друга разве что тем, что один в широкополой шляпе, а другой в темных очках – протиснулись сквозь толпу, грубо отпихивая всех, стоявших на пути, приблизились к оратору. Тот заметно напрягся, уставился на незваных гостей с нескрываемым презрением.

– Всем спокойно. Мы из профсоюза. Сейчас решим все вопросы с вашим представителем. А вы расходитесь, – сказал тип в шляпе, обращаясь к толпе. Второй же, что-то тихо говорил белому, не знаю, уговаривал он его или заставлял, но прошло как минимум минуты три, пока тот, наконец, не кивнул. Согласился пойти с этими головорезами… Куда? Я видела, как они втроем свернули в переулок, но когда добежала до туда, там уже никого не было. Грязные ряды полуразвалившихся сараев, ржавые металлические корпуса складов…Они могли завернуть в любой из них. И уже начала сомневаться, отчаиваться, метаться, хотела…хотела, черт возьми, повернуть назад, понуро опустила голову и… На выжженной солнцем, пыльной дороге безлюдного переулка отчетливо прорисовывались свежие следы, ведущие к одному из ангаров. По ним я и пошла. Встала у самого входа, прислушалась…

– Ну что ты тут за самодеятельность устроил? – рычал уже знакомый голос здоровяка в шляпе с жутким акцентом, – Ведь мы в цивильном обществе живем. Теперь такие дела надо решать через соответствующие органы, а не баламутить понапрасну народ. Или ты считаешь, что можешь вот так просто прийти и диктовать тут свои правила? Эти люди честно работали, и все их устраивало, пока не появился ты.

– Устраивало? Да вы просто запугали и затравили их. А я напомнил им о правах, прописанных в новой конституции, – я не сразу узнала голос человека, выступавшего на трибуне. Слишком сдавленно и сипло он прозвучал.

– Права рабочих – это не твое дело. Это забота профсоюзов.

– … это ты …про ту кучу пузочесов, которая … куплена Граузом в качестве гаранта спокойствия?

– Давай-ка я лучше расскажу тебе о твоих правах, мразь красная! Их у тебя больше нет! Разве что, умереть имеешь право как свинья, да еще покорчиться перед смертью!

И я решила, что настало время вмешаться. Осторожно заглянула внутрь, да так и обомлела. Здоровяк в темных очках держал белого со спины, прижимая к его горлу огромный нож, в то время как здоровяк в шляпе доставал из-за пояса такой же нож, готовясь нанести удар. Сам белый, хотя и был еще бледнее, чем раньше, отнюдь не казался напуганным, и тонкие черты его лица подергивались скорее от гнева, чем от страха. Он будто совсем не осознавал, что ему грозит.

А я осознавала…

– Не трогайте его! – закричала я и сделала несколько шагов навстречу.

Громила в шляпе быстро оглянулся, но видно решив, что я не представляю никакой угрозы, снова замаячил ножом перед лицом белого.

– Ничего себе! У тебя уже защитница появилась! – он залился мерзким чавкающим смехом, а потом бросил мне через плечо: – Подожди, крошка, сейчас разберусь с одной маленькой проблемой, и до тебя очередь дойдет!

Я среагировала моментально, даже не задумываясь: подобрала валявшийся под ногами расколотый кирпич, и швырнула его в мерзавца. Метилась в голову, но попала в лопатку, думала вырубить его, но вместо этого лишь разозлила…

Здоровяк взревел от боли, процедил сквозь зубы какое-то ругательство.

– Прикончи его, – обратился он к типу в очках, – а я разберусь с этой сучкой.

Прежде, чем я поняла, что нужно бежать, было уже поздно. Громила в шляпе в два прыжка подлетел ко мне, больно схватив за волосы, повалил на пол, прижал всей тяжестью своего огромного тела. Прямо перед глазами сверкнуло лезвие ножа, и я зажмурилась, заслонила руками лицо, отказываясь верить, что это происходит со мной… Нож скользнул вдоль моего тела: услышала треск вспоротой одежды, ощутила холод острия на коже.

– А ты ничего, хоть и черномазая. Даже обидно портить такую красоту, не попробовав, – прохрипел его голос мне в ухо, обдав прокисшей вонью дыхания.

– Нет… Вы не имеете права…, – прошептала я… Или мне только показалось, что я это прошептала? Откуда-то издалека послышался гаснущий стон, гулкий удар тела, рухнувшего на землю как мешок соли, и как-то отстраненно я поняла, что человек, которого я пыталась спасти – мертв, и следующая на очереди – я. Потом… Не помню, что было потом. Может, я потеряла сознание…А очнулась только тогда, когда почувствовала , как он дотрагивается до моего лица. Не открывая глаз, стала яростно отбиваться, царапаться, пинаться…

– Тише…тише… – проговорил мягкий голос, – Все позади. Я тебя не трону. Все хорошо…