Максим усмехнулся и забрал у меня стакан.

– Если что, я буду здесь.

Я поднялась на носочки и поцеловала его. Он не ожидал этого, но ответил на мой поцелуй, приобнимая за талию.

– Спасибо, – прошептала я, оторвавшись от губ Максима и зашла в палату прежде, чем он успел что-то сказать.

Мама лежала с закрытыми глазами, правая нога от ступни до пояса была в гипсе. Я на мгновение замерла у двери: не такой я запомнила её. Она как будто постарела за короткий срок нашей разлуки, хоть ей ещё не было и пятидесяти. Её густые рыжие пряди поредели и были разбавлены седыми. Под глазами и над верхней губой стало больше морщин.

Я подошла ближе и погладила её ладонь, на которой виднелись синие ручейки вен, а в них торчали иголки от капельниц. Мама открыла глаза.

– Рита… – выдохнула она, а в уголках глаз собрались слезинки.

Я ничего не смогла ответить, в горле стоял ком.

– Ты приехала…

Размеренный звук прибора над маминой головой разбавляли её хриплое дыхание и учащённое биение моего сердца.

Я только подумала о том, что сейчас было бы очень кстати сильное мужское плечо, в которое я бы уткнулась, как услышала позади голос Максима:

– Добрый вечер.

Я обернулась.

– Ты вовремя… – одними губами ответила Максиму.

– Не представишь? – он улыбнулся, прижимая меня к себе.

– Мам, это Максим, мой… – я обратно повернулась к маме и встретилась с её бледно-зелёными глазами, который раньше сияли как изумруды, – …мой молодой человек.

Сама не верила, что произнесла это вслух. Я почувствовала, как ладонь Максима скользнула вверх по моей спине.

– Очень приятно, – она улыбнулась Максиму, а потом посмотрела на меня: – У тебя есть ключи от дома?

Моё сердце быстро скользнуло вниз: она знала, что нет.

– Мы остановимся в гостинице…

– Вот ещё! – фыркнула мама. – Возьми ключи в моей сумке, – она сказала это таким тоном, который не терпел возражений.

Вновь возникшую паузу нарушила вошедшая медсестра и сообщила, что маме нужно поставить укол, и напомнила, что часы посещения закончиилсь уже давно.

– Я приду завтра, – тихо сказала я и вышла за дверь.

– Добрых снов, – услышала голос Максима.

– Ничего не говори, – закатила глаза я и направилась на пост, чтобы узнать, где мамины вещи.

До дома мы ехали в молчании.

Только когда гелендваген остановился возле ворот, я спросила:

– Мне страшно, что между нами происходит всё так быстро. Я не знаю, как реагировать. Мне кажется, что меня заставили играть какую-то роль…

– Заставили?

– Я карьеристка, – громко сказала я. – Я не умею быть чьей-то девушкой.

– Я научу. – Максим вышел из машины.

Пока он шёл до моей двери, я успела вытереть слёзы, которые почему-то скатились по щекам после его слов.

– Тем более строить карьеру журналистки под крылом своего молодого человека, который по совместительству является главным редактором и начальником, будет гораздо интереснее, – он притянул меня за руку к себе.

Я на мгновение задержала дыхание, когда вновь оказалась в его объятиях.

– Мне девятнадцать, – выдохнула я.

– А мне тридцать пять. В отношениях разница в десять-пятнадцать лет идеальна.

– У тебя на всё есть ответ! – возмутилась я, сжимая в кулаке ключи от дома.

– Я на это надеюсь.

Конечно же, поспать прошлой ночью мне не удалось, хоть я и чувствовала усталость во всём теле. Максим сам попросил постелить ему в гостевой комнате. Я легла в своей старой спальне, но через пару часов спустилась в кухню, чтобы попить воды, а после в темноте наткнулась на Максима, который сидел за столом.

– Ты почему не спишь?! – Отскочила к выключателю я.

– Да что-то… не могу уснуть, – хрипло ответил он.

Я зажгла свет.

– Ты мне расскажешь… что случилось с твоей мамой? – Я присела напротив Максима.

Сейчас он был в старом спортивном костюме отца, что пришёлся ему впору. А на мне была старая мужская футболка с принтом черепа, которую я выиграла в карты у друга.

Максим накрыл мою руку ладонью и прижал её к столу.

– Обещаю рассказать, но не сейчас.

– Какие у тебя сейчас отношения с бывшей женой? – я задала вопрос в лоб. В принципе, всегда так делала и не собиралась изменять себе.

Максим вздрогнул и посмотрел на меня.

– Ты забыл, что меня всегда тянет к правде? – улыбнулась ему, смягчая свой настырный вопрос.

– Не очень хорошие… – вздохнул он. – Я бы даже сказал: очень плохие. Она претендует на часть моего бизнеса.

– На «Красную букву»?

– Да. Это бизнес моего отца. Но он сейчас не в лучшем состоянии. И так получилось, что… – Максим сглотнул.

– Чай будешь?

Я высвободила руки и отошла к плите, чтобы он не заметил, как меня начало потряхивать.

– Можно, – услышала в ответ. – Когда мы ещё состояли в браке, я стал единственным собственником бизнеса отца. И теперь по закону она имеет право претендовать на часть акций, – продолжил Максим.

– И ничего нельзя сделать?

– Я пытался решить всё мирно.

Я посмотрела на него: в оранжевых лучах рассвета, которые заглядывали в незавешенное окно, Максим был таким… родным. Уютным. Он сидел в старом папином спортивном костюме на кухне дома, где я провела своё детство.

– А если бы ты не получил весь бизнес отца, она бы не имела права претендовать на что-то?

– Нет.

– А где отец?

– В коме.

– О боже! – Я выронила пустую чашку, которую достала из сушилки.

– Он попал в аварию несколько лет назад. И впал в кому.

– Есть надежды…

Я встретилась взглядом с Максимом.

– Нет, – сразу же ответил он и подошёл ко мне, присаживаясь, чтобы собрать осколки.

– Прости, что тревожу твои шрамы, – я тоже опустилась вниз.

– Лучше, если ты всё узнаешь от меня, – он смотрел мне в глаза.

– Мой отец… то есть отчим… он просто не проснулся. Его сердце остановилось во сне. А в день похорон я подслушала, как мамина подруга спросила: «Вы так и не рассказали Рите?..» Я стояла за входной дверью, а в гостиной стоял гроб с отцом. Мои ноги просто вросли в пол. А мамина подруга продолжила: «Ты сама расскажешь? Это была ваша общая тайна, да и Андрей растил её как родную». После этих слов у меня как будто открылось второе дыхание, я забежала в дом и посмотрела в мамины глаза. Она молчала. «Это правда?» – в надежде, что ослышалась, спросила я. Она кивнула. Так я узнала правду о том, что девятнадцать лет называла папой неродного человека. А рассказать, кем же был мой родной отец, мама… отказалась. – Слёзы мутной пеленой застелили глаза. Максим молча прижал меня к себе, поглаживая по спине.

Мы так и не попили чай, привели себя в порядок и поехали в больницу.

– Пообщавшись с тобой, никогда не скажешь, что тебе девятнадцать… – когда мы стояли возле палаты мамы, ожидая, пока ей поставят нужные уколы, сказал Максим.

– Это хорошо или плохо? – не поняла я.

– А по-твоему, есть только две грани – либо хорошо, либо плохо? – устало улыбался он.

– День, ночь. Хорошо, плохо. Жизнь… – повернулась в его сторону и встретилась с серыми глазами, – …смерть, – тише добавила я. – Всегда есть только две грани.

– А что, если это не зеркальные противоположности, а продолжение друг друга? Представь, что ты идёшь по тонкой скале, которой нет ни конца, ни начала – она тянется вечность. С одной стороны у тебя пропасть в ад, а с другой – в рай. И ты балансируешь, как канатоходец. Ты всегда между… И не знаешь, куда и когда сорвёшься.

Я вздрогнула.

– Можете заходить, – прервала наш диалог медсестра, которая вышла из маминой палаты.

Максим придержал для меня дверь.

– А что, если… я уже сорвалась? – прошептала я, проходя мимо него.

– Как вам спалось? – Сегодня мама выглядела лучше, и даже её улыбка казалась искренней и живой.

Ни я, ни Максим ничего не ответили.

– Как вы себя чувствуете? – Максим первый пришёл в себя, а я всё ещё зависла в своих мыслях, ощущая себя тем самым канатоходцем по тонкой пропасти между адом и раем.