Литмир - Электронная Библиотека

Янина Хмель

Она любила убийцу

I

Она любила убийцу - _0.jpg

~ 2022. Март, 7~

Я никак не могла заставить себя войти в дом. Прильнула пульсирующим виском к холодному косяку входной двери и прикрыла глаза, представляя, что сейчас открою… а на месте огромного ящика из тёмно-бордового дуба посередине гостиной будет стоять наш обеденный стол.

Мама держалась хорошо, ни одной слезинки не проронила, нацепила на лицо отстранённую маску с такой же лёгкостью, будто повесила на дверь табличку «не беспокоить».

Да и мне так и не удалось поплакать. Наверное, не осознала.

Ведь ещё вчера вечером я прижималась к тёплой груди и прощалась до следующих выходных, ощущала на своих плечах тяжёлую руку, а на макушке – острый подбородок. А сегодня ночью мама позвонила и сказала, что он умер во сне.

Ничего не предвещало беды. Одно дело, когда человек тяжело болен, и ты понимаешь, что в любую минуту его может не стать. Даже готовишься к этому. Но когда это случается внезапно – мир вокруг будто замирает. Хочется переспросить у судьбы: ты уверена? может, это ошибка…

От ещё тёплых воспоминаний замёрзшее сердце будто оттаяло, и по щекам наконец побежала вода. Я заступила за дверь, чтобы никто меня не заметил, вытерла щёки ладонями и указательными пальцами провела по ве́кам и под глазами.

Я не хотела ни с кем столкнуться, потому что не знала, как отвечать на соболезнования. Даже избегала маму, потому что не знала, какими словами могу поддержать её. Я, у которой слова – это рабочий инструмент, не могла подобрать нужных для родного человека.

Из своего укрытия я слышала, как трескало пламя свечи, что стояла у папиного изголовья. И даже шёпот маминой подруги долетел до моих ушей:

– Вы так и не рассказали Рите?..

Голос затих, а треск пламени наоборот усилился и стал громче.

Я насторожилась и непроизвольно выглянула из-за двери, будто кто-то взял меня за плечи и переставил с одного места на другое. Тётя Майя сидела спиной ко входу, а мама напротив неё. Мама подняла голову, встречаясь со мной взглядом, только она открыла рот, чтобы перебить тётю Майю, как та продолжила:

– Ты сама расскажешь? Это была ваша общая тайна, да и Андрей растил её как родную…

Я быстро заморгала, встряхнула головой и скривилась. Но вместо того, чтобы развернуться и уйти, я шагнула в гостиную, не сводя глаз с маминого лица. Оно стало одного цвета с подушкой, на которой лежала папина голова. Мама выдохнула. Треск от пламени стал громче, как будто свечу поднесли к моим ушам.

– Что? – выдохнула я, не узнавая свой голос. Губы дрожали, отчего, казалось, задрожала каждая буква столько коротенького слова.

Тётя Майя обернулась и прижала ладонь ко рту.

– Это правда? – Мой голос снова обрёл прежнюю уверенность. – Кто тогда мой родной отец?

Мама молчала. Тётя Майя поднялась и оставила нас наедине, понимая, что продолжение разговора её не касается. Она виновато опустила голову и проходя мимо мамы коснулась её плеча.

– Кто? – повторила я громче, смотря маме в глаза.

– Ри…

– Ты не скажешь, – поняла я по её ожесточённому взгляду.

– Прости, – закрыла глаза она. Но ни вины, ни сострадания в её голосе не слышалось. Как будто: «Прости, но это не твоё дело».

На кладбище я стояла в стороне, ни разу не посмотрев на маму, а когда мы вернулись домой, потребовала объяснений.

– Ты ещё не готова, – как заученную фразу повторяла мама. Безэмоционально. Всё с той же маской на лице: «не беспокоить».

– Что прикажешь мне делать с тем, что я услышала? Дофантазировать?

– Я дала обещание твоему… – она сглотнула, – …отцу.

– Прекрасно! Какому из?

Мама ничего не ответила.

Я сжала руки в кулаки и зажмурилась.

– Если бы Майя не проговорилась… – я открыла глаза, встречаясь с мамиными, – ты собиралась вообще мне сказать?!

– Нет.

– Здорово! – Я всплеснула руками, случайно задев фотографию на комоде.

– Послушай…

Я схватила упавшую рамку и отшвырнула в стену. Мама вздрогнула.

– Кроме правды ничего не хочу слушать. Это несправедливо!

Я никогда не позволяла себе повышать голос на маму, а сейчас кричала. Мне было стыдно, но я не могла остановиться, слова срывались с губ быстрее, чем я успевала подумать о том, что хочу сказать.

Мама всегда была строгой со мной. Иногда мне казалось, что в ней совсем нет нежных чувств для меня. Но папа – тот, которого я считала своим отцом девятнадцать лет – всегда сглаживал острые углы между нами.

– Тебе будет больно! Я хочу оградить тебя от…

– Сейчас мне тоже больно, – я снова не дала ей договорить. – Меня воспитывал чужой человек!

– Он никогда не был тебе чужим! – громко возразила мама.

– Всё. На этом хватит лжи! Не хочу больше тебя слушать! – Я присела на край кровати, спрятав лицо в ладонях.

Я не плакала. Меня просто потряхивало от столь сильных и отвратительных эмоций. Как будто меня облили чем-то липким и дурно пахнущим. Я ждала, что она подойдёт и обнимет. Или скажет что-нибудь… Но она молчала и оставалась стоять в дверном проёме моей комнаты.

Мы никогда не ссорились с ней. Хоть у нас и были абсолютно идентичные характеры, мы никогда не сталкивались лбами. Потому что между нами всегда был… папа. Только-только начинал созревать конфликт, он брал маму за руку и уводил. А потом возвращался ко мне и обнимал, шепча на ушко голосом кота Леопольда: «Давайте жить дружно». И я моментально забывала, из-за чего злилась.

Я убрала ладони от лица и посмотрела на дверь. Мама всё ещё стояла там, прижимаясь к ней спиной.

– Во́т почему ты всегда была так отстранена? Потому что я напоминаю тебе о нём?

Я не помню, чтобы когда-нибудь видела свою мать в слезах. Она как будто не умела плакать, будто бы между её глазами и слезами была построена прочная дамба, не позволяющая реке вытекать за пределы тела. А сейчас она несколько раз моргнула, будто смахивая подступившие слезинки, её губы открылись, будто она хотела что-то ответить, но не произнесла ни звука. Смотрела на меня так, будто умоляла прочитать всё в её взгляде.

– Я хочу познакомиться с ним… – умоляюще произнесла я.

– Никогда! – грубо бросила она и отвела глаза, добавив шёпотом: – …ты не познакомишься с ним.

– Ты считаешь это справедливым?

– Я считаю это правильным.

– Не по отношению ко мне уж точно, – недовольно фыркнула я, закусив нижнюю губу. Я хотела физической болью заглушить пульсирующую боль в солнечном сплетении. Мне было больно и внутри, и снаружи.~ 2022. Май, 7~

Каждое утро вот уже два месяца я открывала глаза, смахивая с ресниц остатки одного и того же сна. После моего вопроса «Это правда?» папа открывал глаза, присаживался в гробу и отвечал: «Лучше тебе не знать правду»…

Каждый раз я подрывалась в постели, как будто минутой раньше через моё тело пропустили разряд электричества, и очень долго приходила в себя, справляясь с паникой.

На следующий день после похорон я уехала в Москву, сказав маме, чтобы звонила мне, только если решится рассказать правду. И эти же два месяца мой телефон молчал, а в выходные я уже не спешила на электричку в Озёры.

Несколько раз я смотрела в экран, где был открыт мамин контакт, но так и не решалась позвонить. Я хотела услышать то, что она не собиралась мне говорить.

Я загрузила голову подготовкой к собеседованию. Не хотела, чтобы моё эмоциональное состояние помешало мне получить место в издательстве «Красная буква». Я могла пойти в любое другое издание, но меня привлекло это своей узконаправленной тематикой: криминальные события. Уже порядком двадцати лет «Красная буква» пишет о раскрытых и нераскрытых убийствах, которые произошли в городе. Помимо статей-расследований выходят интервью с жертвами и маньяками, уникальные факты, которые не освещались в других редакциях.

1
{"b":"773880","o":1}