Странно… Ей уже восемьдесят… Какая огромная цифра! Но ее возраст никогда ее не устраивал. В тридцать ей казалось, что все, ее поезд ушел, и надеяться уже не на что. Сорокалетний возраст тоже ее пугал, и только примерно после сорока пяти она перестала обращать внимания на свои годы и стала просто жить. Хотя нет, и тогда ей казалось, что ей много лет, но это перестало ее мучить. А сейчас сорокапятилетние женщины кажутся ей девчонками. Это же еще молодость, расцвет, самый хороший возраст! Да и пятьдесят лет тоже замечательно, и шестьдесят… Она вспомнила, как лет двадцать назад смотрела очередной бразильский сериал, где очень красивая пятидесятилетняя героиня сказала о себе, что она еще молода, ведь ей же не семьдесят. Лолите Филипповне очень понравились ее слова. С того дня она стала сравнивать себя не с молодыми, а с более старшими людьми. Ей тогда было шестьдесят, и она думала, что это не так уж много, ведь ей же не восемьдесят! А сейчас, когда ей действительно исполнилось восемьдесят, она думала, что это тоже не так уж много, ей же не девяносто и не сто! Слова доктора, назвавшего ее бабушкой, очень задели ее. Она ведь хорошо выглядит – бодрая, подтянутая, никаких проблем со здоровьем. А ее бабушкой назвали! Нет, никогда она не привыкнет, наверное, что она бабушка… Никогда. Ее младшую сестру Тамару бабушкой стали называть раньше нее, но Тамара воспринимала это спокойно. Конечно, ведь у нее была внучка, а сейчас еще и правнук есть. Ей легче было привыкнуть к такому положению вещей. У Лолиты Филипповны внуков не было, а внучатая племянница Аня называла ее не бабушкой, а тетей Лолитой, так же, как и Наташа, ее мать. Вспомнив о племянницах, она подумала, что дети всегда принимали ее за свою и относились к ней, как к затейнице, вокруг которой витает атмосфера загадочности. Она всегда придумывала что-то интересное и необычное для детей. Она дарила им такие подарки, что все просто ахали. А когда родственники собирались по праздникам, то лучше нее никто не мог занять детей. Словно волшебница она придумывала какие-то загадочные игры, в виде сюрпризов преподносила девочкам маленькие сувенирчики. Дети с горящими глазами смотрели на нее, ожидая от своей тети еще и еще чего-то чудесного. Лолита помнила, что и своей младшей сестре Тамаре она в детстве тоже устраивала что-то подобное. Тамара до сих пор вспоминала, как Лолита вместо плаща, накидывала на плечи занавеску, на голову надевала сделанный своими руками колпак со звездами и таинственным голосом говорила, что она пришла из сказки.
– Я уверена была, что передо мной настоящая волшебница! – рассказывала она.
Лолита свое раннее детство помнила, как бесконечный праздник. Ей было хорошо и беззаботно. Как старшая, она получала от родителей больше внимания, в отличие от сестры. Родилась она в 1940 году, перед самой войной. Их город бомбили немцы, но она была слишком мала и не помнила ничего. Мама потом рассказывала, как они прятались от бомбежки в землянке.
– Сидим с тобой, я тебя на руках держу, прижимаю к себе и слышу, летит со свистом бомба. Звук приближается и, кажется, что она летит прямо на нас. Я тебя плотнее к себе прижимаю и думаю, что все – сейчас нас с тобой разорвет. И вот оглушительный грохот, земля сотрясается, но мы живы! Живы! Выйду с тобой на руках после бомбежки, а кругом воронки, руины…
Лолита помнила себя хорошо уже после войны. Помнила, как она бегала к пленным немцам, работающим на стройке за колючей проволокой.
Еще она помнила, что у нее были коньки, лыжи, санки – все это потом доставалось Тамаре в уже изрядно потрепанном виде – санки облезлые, лыжи поцарапанные, а на коньках младшей сестренке так и не пришлось покататься, так как до нее дошел только один конек. Маленькая Тамара пыталась на нем одном кататься. Наденет на ногу, а другой ногой просто отталкивается – не каталась, а мучилась.
Когда Лолита училась в пятом классе, у них при школе был организован балетный кружок. Девочка с удовольствием стала посещать его. Мама сшила ей коротенькую юбочку, купила белую майку, на ноги белые носочки. Лолита была чудо, как хороша во всем этом. У нее были правильные аристократические черты лица и прекрасные балетные данные. Преподавательница хореографии, бывшая балерина, очень ценила Лолиту и выделяла ее из других девочек. Лолита верила, что станет настоящей балериной. Ее сестра завидовала ее белой юбочке, и маме пришлось и ей сшить такую же. Тамара была счастлива. Она бегала по большому дому, кружилась, изображая из себя балерину, и напевала веселые песенки. Лолита, забыв о том, что она уже большая, тоже вырядилась в юбочку и танцевала вместе с сестренкой. Папа достал фотоаппарат и стал фотографировать своих фей. В фотоальбоме Лолиты Филипповны сохранились эти самые фотографии. И она и Тамара выглядят на них настоящими куколками. Обе такие хорошенькие! И косы у обеих длинные, толстые, а сами они улыбаются очаровательными улыбками. Эти фотографии, будь они цветными, можно было бы принять за открытки.
Лолита помнила, что и она, и Тамара всегда выделялись на улице среди других девочек. Мама одевала их в платьица, которые шила им сама. Эти платьица были коротенькими и с рюшами. На ноги она им надевала босоножки, а не какие-нибудь тапочки, а густые волосы обеим заплетала в толстенные косы, в концы которых вплетала разноцветные ленточки. Соседи и прохожие останавливали взгляд на таких необычных девочках. Другие девчата гонялись по улицам встрепанные, в длинных платьях, и ни у кого не было таких роскошных толстенных кос с ленточками.
– Кулютурные! – отзывалась о них деревенская соседка.
Лолитины воспоминания были прерваны медсестрой, пришедшей забрать у нее капельницу. Наконец-то! Лолита Филипповна уже давно хотела в туалет. Как только медсестра освободила ее от системы, она вынула из носа трубки с кислородом и с трудом села, спустив ноги на пол. Голова кружилась, а в теле была невероятная слабость. Она знала, что в туалет придется идти в самый конец коридора и это ее пугало. Без кислородной поддержки она чувствовала удушье. Воздуха не хватало. Она с трудом встала на ноги и пошла медленно к двери, проходя мимо кроватей других больных. Три женщины, уже выздоравливающие, разговаривали между собой, а две другие лежали с трубками в носу и просто молча наблюдали за остальными.
Лолита вышла в коридор и медленно пошла в самый конец к туалету. Она старалась дышать, но воздух как будто не входил в легкие. Это было ужасное ощущение. Держась за стену, она шла, то и дело останавливаясь, чтобы передохнуть, но возле самого туалета силы покинули ее. Она упала и при этом обмочилась. Словно сквозь пелену, она видела, как к ней подбежали санитарки, как они помогли ей лечь на каталку, как повезли ее обратно. В палате с нее сняли халат. Кто-то замыл его и повесил на батарею сушиться. Саму Лолиту поскорее уложили на кровать и сунули в нос трубки с кислородом. Ей стало лучше, сознание прояснилось. И тут же она осознала, что произошло. Она обмочилась! Такое с нею было впервые. Стыд перед другими и жалость к самой себе сжали ей сердце. Под одеялом, она потихонечку сняла мокрые трусы и сунула их в пакет, чтобы потом простирнуть, затем обтерлась влажными салфетками. Ну вот, теперь она чистенькая. Однако произошедшее стало для нее настоящим стрессом. Привыкшая все делать сама, ни от кого никогда не зависящая, она чувствовала себя беспомощной и жалкой.
Принесли обед, но Лолита Филипповна почти ничего не ела – аппетита не было совсем. Она лежала на кровати, не обращая внимания на громкий разговор женщин в палате, и со страхом ждала того момента, когда ей снова приспичит в туалет.
Вечером, когда одна из санитарок вошла к ним в палату, Лолита робко попросила дать ей судно.
– А, конечно, сейчас, – тут же откликнулась женщина, и старушка чуть не расплакалась из-за признательности к ней. Однако, когда судно было под нее подложено, она не смогла в него сходить. Мочевой пузырь, казалось, сейчас лопнет, но писать не получалось. Тогда санитарка, жалея пожилую женщину, принесла откуда-то памперс и, вытащив из-под Лолиты судно, облачила ее в подгузник. И вот в него Лолита Филипповна смогла облегчиться.
