– Уже нет.

– Твой муж не против ночных звонков?

– Я сплю на диване.

– Вы в ссоре? – интересуюсь я.

– Это из-за тебя.

– Ты рассказала ему о нас?

– Что? Нет, конечно. Я тут из-за тебя, потому что заснула, пока ждала твоего звонка.

– Мило.

Отпиваю кровь из кружки. Алиса на том конце решит, что я просто балуюсь ночным кофе или успокаиваю себя тёплым молоком. Забавно.

– Как прошёл вечер? – интересуется она.

– Скучно.

– Кто из семьи был?

– Зачем, Алиса? Ты никого не знаешь, – делаю ещё глоток.

– Просто интересно. Подумала, ты захочешь рассказать.

– Не особо. Твой голос звучит по-другому, – замечаю я.

– Как?

– Сегодня днём он дрожал, а сейчас спокоен. Ты чувствуешь себя в безопасности, когда меня нет рядом.

– На расстоянии с тобой проще общаться.

– Я могу звонить чаще. Ты часто не спишь ночами?

– За последнее время только.

– Мне нравится с тобой говорить, Лиса.

– Лиса? Меня так называет только муж, – смущается она.

– Тебе не нравится? – интересуюсь я.

– Просто… необычно слышать от тебя такое.

– Привыкнешь.

– Расскажи мне про ужин.

Ну, что ж, если ей будет интересно выслушать про мою скучную жизнь с этой семейкой, то, пожалуйста, могу хоть до утра рассказывать. Я расскажу ей что угодно, лишь бы отсрочить прощание на максимальный срок.

Алисса Гибсон

Утро понедельника начинается мучительным образом ужасно – меня выворачивает. Билл настоятельно просит меня взять отгул и вызвать доктора, сам же торопится на работу. Раньше он никогда таким чужим и безучастным не был. В голову закрадывается мысль о том, что, возможно, у него кто-то есть. Что, если я не одна рушу наш брак? За все время наших отношений мы ни разу не сомневались в верности друг друга. Я всегда считала, что почувствую это сразу же. Но то, что происходит в нашей семье сейчас, моим объяснениям абсолютно неподвластно.

В одном он прав – сегодня лучше никуда не соваться, да и предчувствие у меня почему-то паршивое. Звонок Миранде, она даёт мне отгул. Я сплю до полудня, восполняя силы от ночного звонка Доминики. Мы так много говорили. Когда я спрашивала её о семье, то получала в ответ заранее наготовленную сказочку о счастливых родителях-бизнес партнёрах, с которыми они жертвуют деньги на благотворительность, занимаются сферой медицинских услуг. Я видела отношение Доминики к деньгам, к довольно большим деньгам, и то, какую немыслимую сумму она потратила на подарок. Я отметила её страсть к парфюмерии и красивым нарядам. Я смотрела на то, как она убила человека. Это была милая, но несчастная на вид женщина, которая за считанные минуты превратилась в окровавленный труп на полу собственного дома с большой раной на шее. А я просто сбежала, прикрывая то ли свою, то ли задницу Доминики. На этой высокой ноте самокритичных мыслей, я отправляю Миранде адрес того дома.

Мне трудно представить Доминику в тюрьме. Её манерные белоснежные руки в наручниках, длинные черные волосы, прикрытые банданой, ниспадают вдоль по телу, облачённому в тюремную рясу. Никто из Баттенбергов, естественно, её так просто не отдаст. За обладание такой, как она, можно начать любую, даже самую кровопролитную войну. Такую, как идёт сейчас у меня в голове. Мне так отчаянно хочется видеть в ней человека, и я, что самое странное, вижу его в ней. У неё такая живая манера говорить, умение заботиться, добродушная улыбка, жажда быть понятой. Ей скучно среди семьи, на работе в клинике, клубная жизнь ей уже осточертела, а общение со мной – что-то за грани выходящее среди всего этого. Что она нашла во мне, чего не было бы в её многочисленных любовниках?

Чем больше я думаю о её предполагаемой человечности, тем больше осознаю, сколь огромен размер её тени. Она поглощает своей тьмой. Добродушные улыбки сменяются ухмылками, за тёплым взглядом и заботой пустота, вопросы в ответ на вопросы. Кажется, стоит только избавить её от одежды, и под ней не будет живого тела, просто бездушная и безжизненная холодная оболочка.

После сна я решаюсь написать ей, но она через время отвечает, что занята. Мне казалось, что вчерашний ночной разговор был довольно тёплым и сближающим, она могла бы ответить не так грубо. Сколько у неё таких, как я? Если я не сплю ночами по причине бессонницы и плохого самочувствия, то она – потому что ей не хватило дневного времени на развлечения. У неё вряд ли вообще есть понятие о времени. Для владелицы ночного клуба с возможностью развлекаться с кем угодно даже нет надобности следить за временем.

Я весь день провожу в постели, размышляя о последней неделе. Ночью меня будит телефонный звонок. Естественно – она.

– Я сплю, – раздражённо отвечаю сонным голосом.

– Как же ты мне ответила в таком случае?

Я закатываю глаза. Она ведь не могла не съязвить. Вся моя обида и злость за дневное сообщение стирается под натиском радости от её расслабленно томных ноток голоса.

– Проговорим?

– Мне не хочется, – коротко отвечаю я.

– Ты что, обиделась? Я была правда занята.

– Давай, я позвоню тебе, как проснусь?

– Хорошо, Гибсон.

Она выжидающе замолкает, а во мне что-то ёкает от страха настолько, что словно сердце перестаёт биться. Бросает в холодный пот.

– Откуда ты знаешь мою фамилию?

– Оттуда же, откуда у тебя мой номер, – отвечает она, – Знаешь, Алиса, я сегодня занималась подписью благодарностей всем, кто был на приёме, от лица нашего фонда. Вход в наш дом подразумевал вклад пожертвования в фонд. Я несколько раз изучила полный список гостей, но ни одной Алисы среди них ни нашлось. Но пройти без приглашения, обойдя нашу систему охраны – просто невыполнимое мероприятие. Значит…

– Мой спутник внёс пожертвование в фонд, – быстро оправдываюсь я.

– Его фамилия?

– Послушай, ты можешь со мной не общаться вовсе, хорошо? – нервным голосом защищаю себя я, – Если ты считаешь, что мне что-то от тебя нужно, то очень сильно ошибаешься. И вообще, можешь не звонить мне, будет лучше для твоей паранойи.

С этими словами я прерываю звонок и откидываю телефон на тумбочку, зарываясь лицом в подушку.

– Какого хрена это было? – сотрясает воздух проснувшийся Билл.

Утром я несусь в офис с твёрдым намерением сообщить, что я в абсолютной растерянности. Наша миссия на грани срыва, тотального провала. Она знает мою фамилию. Я не включала телефон с момента нашего разговора, боюсь увидеть там кучу пропущенных от неё. На улице все так же морозно, даже холоднее, чем вчера. В попытках согреть руки, сую их в карманы. Обнаруживаю там её перчатки. В голове тяжким грузом укладывается мысль, что всё может так быстро закончиться. Уткнувшись лбом в запотевшее стекло автобуса, наблюдая за вялым пейзажем города, скоротечно пролетающим мимо меня, я прижимаю эти перчатки к груди, поднимаю, вдыхаю запах и возвращаю обратно.

Миранда устраивает собрание сотрудников, которые работают над делом Баттенбергов, в конференц-зале. Я расхаживаю из стороны в сторону вдоль стола, пробую снять накопившееся напряжение кружкой отвратного кофе из автомата. Мне не хватает той поддержки, что всегда присутствовала в университете, дополнительных уроках криминалистики или на спецподготовке к шпионажу, где практически все были моими ровесниками, и можно было просто завязать с кем-то приятельские отношения. Тут же, в сфере серьёзных секретных расследований, я самый молодой сотрудник, что далеко не всеми воспринимается положительно. «Двадцать шесть лет, да ещё и женщина?» – первое, что я услышала в Темз Хаусе после того, как меня направили сюда как лучшего студента в данной сфере. После меня забрала в свой отдел Миранда.

Когда все собираются и усаживаются на свои места, я встаю и начинаю:

– Доминика знает мою фамилию. Она позвонила мне ночью, я не хотела разговаривать, чем, по всей видимости, задела её. Моя фамилия была произнесена как угроза.