— Но кто ты? — с любопытством спросил Дхана Нанд, разглядывая рыдающую красавицу, которая чертами лица удивительно напоминала кого-то очень знакомого.

— Конечно, теперь меня узнать невозможно! — прорыдала в ответ несчастная. — И никто мне не верит, когда я говорю правду, — она сделала небольшую паузу, чтобы немного успокоиться и вытереть слёзы, а потом с отчаянием выпалила. — Самрадж, это ведь я, Амбхикумар!

Чандрагупта и Дхана Нанд переглянулись, ненадолго утратив дар речи. Когда они снова обрели способность говорить, то наперебой попытались выспросить, как подобное возможно, однако выудить из рыдающего царевича историю его волшебного превращения оказалось непросто. Амбхикумар трясся и плакал и далеко не сразу сумел изречь что-то внятное.

Лишь тогда выяснилось, что через четыре пакши после отбытия Дхана Нанда, Ракшаса и Чандрагупты из Таксилы Амбхираджу вздумалось отправиться в длительную поездку по землям Гандхара с целью выявить проблемы простого народа. Сына он взял с собой. В какой-то забытой дэвами глухой деревушке они остановились на несколько дней. Сын старейшины деревни по стечению обстоятельств страдал тем же недугом, что и царевич Гандхара. В одну из ночей парень не стерпел и увлёк Амбхикумара в птичник, где и предался с распалённым раджкумаром сладчайшему разврату. Забывшись, юноши шумели так, что перебудили всех гусей и кур, а те своим испуганным кудахтаньем и гоготанием подняли на ноги домочадцев. Проснувшиеся жители и Амбхирадж заглянули в птичник, где и обнаружили ужасную адхарму в её худшем проявлении. Сын старейшины был немедленно выпорот кнутом, а Амбхикумара вопреки ожиданиям не убили, а потащили к лучшему лекарю, способному выправить столь существенный природный недостаток.

Лучшим лекарем, о котором Амбхираджу своевременно донёс Селевк, незадолго до этого извещённый Дхана Нандом об исцелении Чандрагупты, являлся Ишвар Прасад, живущий на горе Рамбха. К нему и отправился Амбхирадж, прихватив сына.

По словам Амбхикумара, беседуя с его разъярённым, как тигр, отцом, Ишвар очень долго пытался на пальцах объяснить, почему любовь двух мужчин недостатком, болезнью или отклонением не является.

— Он всё про какие-то вихри, закрученные влево и вправо, отцу рассказывал, — всхлипывал Амбхикумар. — Объяснял, что если вихрь астрального тела волей атмы закручивается вправо, то получается парень, а если влево — то девушка. И эти же вихри по-разному крутятся, когда плотное тело формируется. Но если что-то там с кручением вихрей при создании плотного тела не задалось, то может родиться парень, внутри которого вихрь закручен, будто он — девушка. Со мной именно такая беда случилась, но это не повод для лечения. И тогда, — Амбхикумар снова захлюпал носом, — отец рявкнул и приказал этому целителю закрутить мой вихрь в правильном направлении, чтобы я стал тем, кем должен был стать с рождения. Ишвар сказал: «Это довольно трудно, ибо мы сейчас находимся в разбитом, а не цельном мире, причём в теневой его части, а меня так и вообще сюда выбросило из другого потока, и я живу только за счёт того, что обрёл точку опоры и силу на этой горе. Но если постараться, то я, наверное, смогу делать прежние дела, как в предыдущем мире. Если царевич не против, я изменю его. Если же он не желает изменений, то без его согласия я ничего не смогу с ним поделать». Как я мог сопротивляться? Отец сказал, что я или вылечусь, или он меня проткнёт мечом. Я согласился. Ишвар попросил отца выйти, сказав ему, что если тот останется, то его сожрёт какое-то создание, вызванное для помощи мне. Отец вышел. Тогда Ишвар положил меня на травяную подстилку, нарисовал вокруг непонятные знаки — я таких ни разу ни у одного брамина не видывал, — дал выпить какую-то гадость, и я уснул, а когда проснулся, то… во-о-от! — завыл Амбхикумар, показывая на свою косу и высокую грудь, которой многим царевнам можно было лишь позавидовать.

— И как отреагировал твой отец, увидев тебя таким? — Дхана Нанд слушал царевича с неослабевающим интересом.

— Сначала кричал и требовал, чтобы Ишвар всё вернул обратно, но тот сказал, что это теперь невозможно. Тогда отец сказал, что девка ему без надобности. Он лучше ещё раз женится и зачнёт нового наследника. Сказал, что я могу отправляться на все восемь сторон света. Как раз в этот момент прибыли ваши воины, собираясь наняться ко мне в телохранители, ну я и попросил их отвезти меня в Магадху. И вот я здесь, прошу у вас убежища, ибо мой отец ненавидит меня и не желает знать.

Дхана Нанд открыл уже рот, но ответить не успел. В покои покачивающейся походкой вплыла Дурдхара.

— Не помешала? — спросила она, кинув мимолётный заинтересованный взгляд в сторону незнакомой дэви, рыдающей в комнате брата.

— Нет, — приветливо улыбнулся Дхана Нанд. — Заходи. Мы вот тут с Чандрой думаем, дать ли приют раджкумару Таксилы, пострадавшему от отцовского произвола?

— Амбхикумару? — Дурдхара заоглядывалась. — А где он?

— Здесь, — сумрачно произнесла незнакомая дэви с волосами, как у Селевка. — Это я.

Дурдхара посмотрела в глаза девушке и вдруг весело рассмеялась.

— Наверное, это розыгрыш, брат? — она с лукавой улыбкой погрозила Дхана Нанду пальчиком. — Вы все трое решили меня рассмешить?

— Мне не до смеха, — снова раздался сбоку мрачный голос дэви, имеющей по случайному стечению обстоятельств тот же оттенок глаз, что и у Дхана Нанда, а интонации голоса — как у Чандрагупты. — Ишвар Прасад изменил моё тело, а отец выгнал меня.

И далее Амбхикумар снова поведал свою душещипательную историю. Дурдхара выслушала несчастного царевича, а потом вдруг, к великому удивлению всех присутствующих в комнате, бросилась к нему на шею и крепко обняла:

— Бедная Амбхика, как же ты настрадалась, — нежно заворковала царевна. — Брат, мы её оставляем, она такая милая!

— Милая? — засомневался Дхана Нанд.

— Да! — капризно топнула ножкой Дурдхара. — Разве можно выгонять несчастную Амбхику обратно туда, где её никто не любит? Мы оставим её здесь, как она того и желает.

— Но я не Амбхика! — возопил Амбхикумар, однако ему быстро заткнули рот.

— Разве раджкумари Амбхика не желает подружиться с моей сестрой? — ласково спросил Дхана Нанд. — Если нет, тогда пусть возвращается в Таксилу.

— Я… хочу с ней подружиться, — заикаясь, пролепетал Амбхикумар, осознав всю безвыходность своего положения. — Очень!

— Тогда ступай. Теперь ты можешь с чистой совестью жить на женской половине дворца. Дурдхара проводит тебя и выдаст самое красивое сари. До встречи за вечерней трапезой, дорогая!

— Но… Но… — Амбхикумар пытался что-то промолвить, но Дурдхара подхватила его под руку и увлекла за собой, с энтузиазмом что-то шепча на ухо.

Обретшая новую жизнь Амбхика поначалу пыталась дёргаться в руках царевны, но вскоре смирилась и, тяжко вздохнув, стала внимать речам Дурдхары.

Когда они оба скрылись за дверью, Чандрагупта, проводив их взглядом, повернулся к Дхана Нанду:

— Вот это Ишвар постарался, — только и смог вымолвить он. — Хорошо, что он меня не стал лечить методом вихрей.

— Верно, — согласился Дхана Нанд. — Легко отделались. Можно сказать, избежали смертельной опасности! С другой стороны, пока Амбхикумар жил в мужском теле ему постоянно не везло. Вдруг хоть теперь удача улыбнётся?

— Ишвар нас ни разу не подводил. Надо подождать, и Амбхикумар тоже непременно обретёт счастье! — уверенно промолвил Чандрагупта.

Малаякету держал напряжённую руку на ножнах кинжала, словно готовясь при необходимости обороняться. Чандрагупта вздохнул. Мальчик всё ещё не доверяет ему, и это понятно. Трудно объяснить двенадцатилетнему подростку, что ачарья, учивший их стольким полезным вещам и постоянно говоривший о благе для других — гнусный человек, едва не сломавший жизнь своему ближайшему ученику.

Стхул, увидев друга, мгновенно припал к груди Чандрагупты, оросив её слезами.

— Как ты живёшь? Ты счастлив? Говори всё, как есть! Я ведь так скучал, — жалобно заголосил он.